Жук и геометрия. Рассказы - Третьяков Юрий Федорович. Страница 4
— Осьминог! Как в настоящем море! — не унимался Горька. — Я ж о нем давно мечтаю! Теперь нам бы акулу, правда? Или еще лучше — пару акул. Как ты думаешь, Тимк?
Утенок подумал, что даже одного осьминога было бы чересчур довольно, если б ему и в самом деле вздумалось погостить в этой реке, но согласился, что, конечно, хорошо добавить в реку и акулу, а двух акул — и еще лучше.
Остальные мальчишки не особенно радовались и молчали. Только Юрка, врача сын, который и сам читал книги, конечно, не так много, как Горька, но тоже порядочно и всегда с Горькой спорил, сказал:
— А по-моему — ерунда это. Откуда он к нам попал-то?
Утенок только собрался придумать, что бы такое соврать, а у Горьки уже готов ответ:
— Как откуда? Из моря. Географию знаешь? Наша речка впадает в другую, а другая — в третью, третья — в море… Вот он и приплыл. Из моря — в речку, потом — в другую, потом — к нам. Очень просто.
— А что ему у нас делать?..
— Это уж он сам знает. Может, захотел попутешествовать. Или ему там у себя надоело. Или еще что. Откуда я знаю?
— А может, он дальше поплыл?
— Куда он поплывет? — забеспокоился Горька. — Зачем ему плыть? Не знаешь, а говоришь. Плохо ему у нас? Лучше, чем у нас, он нигде не найдет. Глубоко. Ямы есть. Вода чистая. Еды много.
— А что он ест? — спросил Вовка, который за всю жизнь прочитал только одну книжку — «Лягушка-путешественница»— и во всем верил Горьке.
— Ест? Все!.. То есть все живое: кошек, собак, рыб, но больше всего любит людей.
— А… какой он?
Тут уж Горька разошелся. Что касается осьминогов, акул, змей и разных других таких же тварей, то о них он мог говорить хоть целый день.
— Восемь щупалец — это такие длинные лапы, как змеи… Сам — липкий, холодный, весь в присосках. Сидишь вот ты сейчас — и вдруг из воды высовывается щупальце и тебя за ногу и под воду… Запоешь…
Все поджали ноги и стали смотреть на воду. Странно, Утенку тоже почему-то захотелось податься куда-нибудь подальше от воды… Но он все-таки смело добавил:
— Да-да. Правда-правда. И я слышал. Сидит в воде, спрятался и поджидает. Как кто в воду, он его — хоп. Он — умный. Все понимает.
— Осьминог! — вздыхал Горька. — Даже не верится. А я проснулся сегодня утром — и так у меня радостно на душе — ну, думаю, обязательно сегодня случится что-нибудь хорошее: наверное, найду какой-нибудь зарытый старинный пистолет или еще что… А оказалось — осьминог…
Он все оглядывался то на одного, то на другого. Удивлялся: чего же они не радуются? А те не сводили глаз с темной глубины под мостом и жались друг к другу.
— Может, его уже поймали? — шепотом выразил надежду Женя.
— Как же ты его поймаешь? — сразу окрысился на него Горька. — Нашелся ловец! Так он тебе и дался! Ты, может, думаешь, это тебе головастик? Не-е-ет, его теперь ловить — унылая затея. Вот подожди: к будущему лету они здесь разведутся…
— А все-таки я что-то не верю… — заикнулся Женя. — Неправда это…
— А если неправда, — кротко посоветовал Утенок, — если неправда, полезь сейчас в воду… Ну, лезь…
— Чего мне лезть, — сразу притих Женя. — Сам лезь, если хочешь… У меня горло болит… и пришел я сюда просто так… Если б горло не болело…
Дальше все пошло лучше некуда. Горька рассказал вычитанную им где-то замечательную историю, которая Утенку ужасно понравилась: о том, как плыл по морю один корабль и ему повстречался другой корабль, с которого всех матросов, как потом оказалось, потаскали осьминоги, и как эти самые осьминоги чуть не потаскали матросов и с первого корабля, если бы их не спас один находчивый матрос, начавший поливать осьминогов кипятком из шланга. Женя, который в прошлом году был в Крыму и теперь этот самый Крым приплетал почти к каждому разговору, попробовал было рассказать о каких-то там дельфинах, которые зачем-то подплывают к купающимся, но Горька его сразу перебил: мол, дельфины — это ерунда, дельфины ему даром не нужны, потому что только дурак может сравнивать всяких паршивых дельфинов с осьминогом, и что теперь свою речку он не променяет ни на какое Черное море.
Утенок ликовал: самому ничего и выдумывать не надо, Горька получше навыдумывает!
А Горька пустился расписывать муки, которые испытывает человек, схваченный осьминогом. Откуда он только знал! Можно было подумать, что его самого сколько раз схватывал осьминог.
— Представь, вот ты плывешь, ни о чем не беспокоишься. Вдруг что-то прикасается к ноге… липкое такое… холодное. Ты ногой — дерг, а нельзя… не пускает… Потом он тебя — за другую ногу, за руки, и ты опускаешься под воду… И видишь такое зеленое чудовище… два глаза, как человеческие, на тебя смотрят…
— Знаете что, ребята, — сказал вдруг, дернув плечами, Женя, — я на берег пойду… Позагораю. А то что-то сыро тут и тень… замерз…
Он поспешно вскарабкался по сваям на мост и перебежал на берег.
Дим с завистью глянул ему вслед, потом — на Горьку, на брата и — остался. Только к старшим ребятам ближе придвинулся.
Непонятно почему, но и Утенку вдруг стало жутковато…
Странно, знаешь — никакого осьминога нет, сам его выдумал, а все равно: представишь, что прячется в реке где-нибудь у сваи, совсем недалеко от тебя, такое чудовище с глазами — сразу по спине мороз…
Незачем смотреть в глубину, а смотришь. Вода в смуте наверху светлая, а в глубине — как чернила. Оттуда, из темноты, выплывут на свет стайкой мальки, поводя хвостами, мелькнут на поверхности и опять скроются в темноте, как растворятся. Со дна время от времени поднимаются и лопаются с бульканьем какие-то пузырьки. Сваи, как зеленой бородой, обросли тиной и водорослями, которые извиваются, как живые… А вдруг там и вправду кто-то есть?.. Ну пусть не осьминог — откуда он? А еще что-то такое — неизвестное и страшное…
Вдруг леска туго натянулась. Утенок перестал вертеть катушку, просто подергал концом удилища—держалось крепко. Значит, крючок где-то зацепился… А такой крючок — где его найдешь: три острейших жала в стороны — как якорь. Обрывать — жалко. Поплыть, отцепить — пустяк, конечно, но теперь лезть в воду — и подумать страшно.
— Что же будешь делать? — с интересом спросил Горька.
— Что… лезть придется… отцеплять…
— И не боишься?.. — изумился Вовка. — Я б ни за что не полез…
— И я… — проговорил маленький Дим.
— Плюнь… — сказал Горька. — Лучше дерни и оборви. Может, он и в самом деле там.
— Да нет… Я уж как-нибудь…
Утенок разделся и опустил ноги в воду. Правду сказать, для него в эту минуту — как можно скорее выскочить бы из воды и — ноги на сваю… Но он с замиранием сердца окунулся и поплыл… Ребята встали и, вытянув шеи, глядели на него, как на чудо.
Доплыв до того места, где зацепился крючок, Утенок нырнул, перебирая по леске пальцами, открыл в воде глаза и вдруг увидел прямо перед самым носом в мутно-зеленом полусвете огромное зеленое чудовище с длинными шевелящимися от течения щупальцами по бокам… Он хлебнул воды и рванулся на поверхность, чувствуя, как что-то липкое, холодное прикоснулось к животу и обвило ноги…
Ребята увидели только, как из-под воды быстрее пробки выскочил Утенок, забился и заорал так, что, наверное, было слышно в поселке.
В тот же миг Горька, как был в рубашке, трусах и сандалиях, очутился в воде. За ним бросились в воду Вовка и Юрка.
— Тимка! Держись! Мы сейчас! Тимка! — отчаянно подбадривал товарища Горька, разрезая воду, как щука.
— Тимка! Держись! — кричали Вовка и Юрка, изо всех сил работая руками и ногами.
Женька, наблюдавший все это с берега, тоже кинулся к реке и, войдя в воду по горло, протянул руки:
— Тимка! Да Тимка же!
Тут Утенку удалось высвободить ноги, и он, бестолково барахтаясь и вопя, поплыл к берегу. Ребята сомкнулись вокруг него, Горька плыл последним, то и дело угрожающе оборачиваясь назад. А когда, толкаясь локтями, выскочил из воды на берег, все увидели: к Утенковым ногам прилипли спутанные, похожие на пучки длинных тонких зеленых волос водоросли.