Робинзон в русском лесу - Качулкова Ольга. Страница 25

Убитого лося мы со страшными усилиями вытащили с помощью блока. Это было очень трудно, потому что лось был втрое тяжелее корзины, наполненной землей. Оставить его по нашу сторону рва было совершенно безопасно, но нам непременно хотелось отвлечь внимание волков в медведей от нашего пленника, поэтому пришлось везти тушу во двор. Мы проработали над добычей почта весь день. Но хотя уже и начинало вечереть, мы старательно заложили пролом над рвом новым хворостом, а приманки разложили в большом количестве с совершенно противоположной стороны, чтобы хищные звери, почуяв близость лося, не ввалились к нашему пленнику в ров и не причинили ему вреда.

Хитрость наша удалась отлично. В ту же ночь мы поймали еще двух волков на приманку, а навес над лосем остался цел.

Три дня мы продержали пойманного лося без пищи и впотьмах под наметом. Все это время мы занимались перевозкой сена во двор, вымосткой пола в леднике и пошивом крепкого хомута из лосиной кожи.

Наконец на утро четвертого дня мы раскрыли намет над лосем. Он очень похудел за это время и, видимо, обрадовался свету. Мы спустили в ров лестницу и слезли к нему с зеленью и сеном. Лось охотно и жадно стал есть, мы накормили его досыта и повторяли это раза четыре в день. Дней через пять мы достигли того, что он радовался нашему приходу, позволял ласкать себя и даже не оказал сопротивления, когда Вася расходился до того, что сел на него верхом. Видя такое смирение, мы решились надеть на него заранее приготовленный ошейник-хомут, поглаживая лося и ласково разговаривая с ним.

Вечером Вася сказал мне, что больше не надо кормить лося, а завтра нам нужно будет подняться чуть свет, выдернуть в одном месте колья, выстилающие стенки рва, и сделать отлогий откос, чтобы лось мог выйти по нему. До вечера все это следовало поправить и снова покрыть ров хворостом. На другое утро мы закончили подготовительную работу, спустились в ров и к хомуту привязали веревки. Став по бокам и крепко ухватившись за их концы, мы осторожно, держа перед мордой лося пучок зелени, провели его через мост во двор и ввели в ледник, пол которого заранее был выстлан мхом и ветками, а в углу лежало сено.

Когда животное освоилось на новом месте, мы стали выпускать его прогуливаться по двору, но пить и есть давали только в леднике или из рук. Оно вскоре совершенно привыкло к нам, даже оглядывалось и приходило на свою кличку. Быстроте приручения способствовали, может быть, два обстоятельства, из которых одно впоследствии приобрело для нас чрезвычайно важное значение: животное оказалось самкой, лосицей, ожидавшей появления теленка. Она в смерти своего спутника увидела нашу силу, но не озлобилась против нас, потому что после долгого и мучительного голода, мы накормили ее.

Между тем, мы исподволь приготовили большие сани с оглоблями и сшили шлею, по мерке нашей, теперь уже не воображаемой, лошади. Когда мы освоились с лосицей до того, что могли без страха садиться на нее верхом, брать ее за морду, за ноги, за хвост, снимать и надевать хомут, то решились, наконец, запрячь ее. Это, без сомнения, было дело рискованное. Очутившись в родном лесу, она могла вспомнить все прелести свободы, разбить сани, перервать упряжь, уничтожить нас и убежать. Поэтому еще за несколько дней мы стали кормить ее все меньше и меньше, а в день испытания не дали ей ничего, так что она опять похудела и ослабела. Когда упряжка была готова, мы попробовали провести ее несколько шагов. Тяжесть и шелест саней о снег испугали было ее, но мы с Васей стали по бокам и пошли с нею рядом, в она успокоилась. Убедившись на дворе, что она поведет сани не упрямясь, мы поставили на них три котелка и поехали к озеру за водой. К великой нашей радости лосиха и по лесу шла спокойно и послушно. Пока Вася наливал воду, я стоял возле нее и поглаживал по морде. Новая тяжесть удивила ее, но она скоро с нею освоилась и благополучно довезла воду домой. После этого мы сытно накормили, напоили ее и поставили в ледник.

Вася просто торжествовал и беспрестанно шутливо упрекал меня за то, что я считал прежде приручение лося делом для нас невозможным.

— Стоит только человеку захотеть что-нибудь, подумать, да потрудиться, и он может сделать все на свете! — повторял он свою обычную поговорку.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Мы делаем свечи. Наши предположения, как нам объездить лося.

Самые главные потребности наши были удовлетворены: у нас было теплое жилье и платье и вдоволь хорошей, здоровой пищи, за которой уже не нужно было гоняться по лесу большую часть дня. Поэтому мы имели много времени, чтобы заняться устройством некоторого комфорта в своем жилище. Давно задуманный пол мы настлали довольно скоро. Глина была у нас запасена еще с осени, в сарае. Часть ее пошла на выделку грузил к неводу, а другою мы обмазали внутреннюю сторону стен. Очень огорчало нас, что от копоти и дыма лучины новый пол и стены быстро почернеют, как уже почернел потолок. Поэтому мы попробовали делать свечи из воску. Его было у нас немного, не больше двух фунтов, но мы решили беречь свечи и могли сохранить их довольно долго.

Сначала мы стали делать их самым простым способом: раскатывали воск в довольно толстые длинные пластинки, ссучивали фитиль из ниток, которые выщипывали из лоскутов старой ситцевой рубашки Васи, и, завернув его в воск, катали сделанную таким образом свечу под дощечкой. Она становилась совершенно прямой и круглой.

Но такие свечи сгорали очень быстро, оплывали и давали мало света.

— Нет, не хорошо мы это придумали, — сказал Вася. — Помните, ваш батюшка купил для рабочих на заводе пять большущих серых быков. Их велели убить и посолить, потому что рабочие любят солонину. А у нас в селе жил шорник, чинил в каретном сарае старые сани и хомуты. Как увидел он, что с быков пообрезали много сала, и стал приставать к барину: продайте его мне. Барин согласился. Я все тогда думал, что он станет делать с этим салом? Прихожу, а у него в котле растоплено сало, сам сидит над котлом и макает в него светильню. Сало к ней пристанет, он вытащит и даст остыть, а потом опять в котел обмакнет. Так он при мне сделал несколько свечей. Потом он продавал их нашим рабочим по три копейки свечку, а в городе они дороже. Теперь я так хочу попробовать. Ведь сала у нас много.

Мы, действительно, попробовали делать сальные свечи и сначала нам это нравилось, потому что они горели светлее восковых, но тоже оплывали, и, кроме того, я никак не мог примириться с их неаккуратной формой. Свечи выходили неровные, безобразные. Мне это очень не нравилось, и я придумал отливать их в форму: выбрал осиновую, прямую и без веток, палку, длиной несколько более обыкновенной свечи, и распарил в теплой воде. Когда она остыла, с одного конца аккуратно срезал кору, до дерева, чтобы рука могла удобно схватиться за него, а по остальной коре стал легонько постукивать маленьким молотком. Когда на палке не осталось живого места, я взял ее в одну руку, а другой ухватился за обнаженный конец, стал осторожно поворачивать дерево и, наконец, вынул его из коры, как из футляра. Получилась пустая трубка с очень гладкой внутренней поверхностью. Теперь можно было наливать в нее сало и вдевать фитиль. Чтобы сало застывало скорее, мы выносили форму во двор и втыкали ее в снег, потом осторожно вытаскивали свечку. Васе очень понравилась моя выдумка, потому что свечи выходили очень правильные.

Обзаведясь некоптящим освещением, мы выскоблили черный потолок, вымыли пол с песком и щелоком, сплели и разостлали перед дверью толстую рогожу, чтобы вытирать при входе грязные сапоги. Мочалы у нас было много, а потому мы сделали из нее тюфяки и обтянули их хорошо выскобленной лосиной шкурой, мехом вниз. Они стали мягче и гораздо опрятнее подстилки из моха, которая постоянно рассыпалась и валялась на полу клочками. Подушки у нас были уже из перьев. Наволочки на них порядочно выносились, но Вася надеялся, что летом выделает несколько заячьих шкурок и из мягкой кожи сошьет чехлы.