Робинзон в русском лесу - Качулкова Ольга. Страница 8

К вечеру обе балки далеко протянулись одним концом в воду, а другой мы аршина на два вкопали в берег, чтобы плот не унесло волнением.

Очередной день ушел на рубку и подтаскивание к озеру нетолстых жердей, в сажень длиной. Из сотни таких перекладин, вершка по два в диаметре, образовался помост аршин в одиннадцать-двенадцать, по которому можно было свободно выходить за границу тростника. На концах балок Вася продолбил по дырке, вколотил стойки и устроил довольно прочные перила. Вид нашего берега принял еще более жилой вид. Теперь мы были обеспечены хорошей, свежей и здоровой водой, но не успели победить одну нужду, как пришла другая. Хлеб и ветчина вышли, а есть было необходимо.

Пришлось ходить на охоту. К счастью, это не представляло особенного труда — тростник кишел утками, а двух уток нам хватало на целый день. Одну мы варили в котелке на суп, другую жарили на вертеле. Этот вертел, большая драгоценность в нашем хозяйстве, был просто счастливой случайностью. Еще в то счастливое время, когда я жил дома, я как-то нашел железный прут и по своей страсти ко всякому оружию сделал из него подобие стилета. Я раскалил его докрасна в печке и в толстой березовой палке прожег им дырку, в которую он входил целиком, потом приделал к нему ручку. Убегая из дому, я взял эту палку с собой, а когда пришлось жарить в лесу утку, прут пришелся как нельзя кстати. Не обошлось сперва и без неприятностей. Когда я вращал прут за ручку, он скатился с камней, и моя первая утка вышла пестрая от ожогов об уголья и комков приставшей к ней золы. Но я нашелся, как помочь беде, — взял плотничий молоток и высек в камнях по достаточно глубокому желобку, которые удерживали концы вертела.

Таким образом, кое-как обеспечив себе первые жизненные потребности, мы снова возвратились к нашей главной мысли — прокладывать дорогу домой. Утром мы охотились, готовили обед, ели, брали с собой по куску утки и шли с топорами в руках, делая на деревьях большие зарубки так, чтобы от одного помеченного дерева ясно видно было другое. Но дело продвигалось очень медленно: за четыре дня самой добросовестной работы мы не прошли и двух верст, а между тем расстояние от нашего жилья все увеличивалось, на ходьбу до него требовалось больше времени, на работу оставалось меньше, да и заготовка пищи отнимала у нас каждое утро часа по четыре.

Оставаться ночевать в лесу, далеко от шалаша, было опасно, да и в любом случае пришлось бы каждый день ходить к озеру за водою. Мы решили запастись в один день провизией на несколько следующих. Дичи в лесу было так много, что исполнить это было легко. Утром мы набили штук шесть уток и тетеревов, а вечером, уже возвратясь с работы, зажарили их на костре.

Спозаранок мы ушли очень довольные, оставив запасную провизию в ящике с инструментами и заслонив вход в шалаш большими тремя ветками. В этот день мы прошли, разумеется, больше обыкновенного и вечером очень довольные возвратились домой.

Я остановился у шатра и стал осматривать небо, которое к вечеру заметно нахмурилось. Между тем Вася отбросил ветки от входа и вошел. Каково же было его удивление, когда с противоположной стороны шалаша он обнаружил довольно большой пролом. Вася кликнул меня, зажег спичку и несколько сухих веток, заготовленных для костра, внутренность шалаша осветилась и привела нас обоих в искреннее отчаяние. Наших жареных уток не было и в помине, а в стене шалаша, возле которой стоял ящик, зияла дыра, в которую легко могла пролезть большая собака. Кто-то из нас забыл закрыть жестянку с солью. Теперь она лежала, опрокинутая на землю, соль была вся просыпана.

Вася бранился, плевался, топал ногами и недоумевал. А дело объяснилось очень просто. Запах жареной дичи привлек лисицу, а может быть, и нескольких, они проломили стену там, где было поближе к добыче, и, прыгая с нею, уронили жестянку с солью.

Между тем ветер крепчал, и от пролома к входу становился порядочный сквозняк, который грозил раздуть костер и сжечь наше последнее убежище. Я остался стеречь его, а Вася побежал и заделал дыру ветками. Вход на эту ночь мы тоже загородили, боясь дождя и ветра, и улеглись возле костра с голодными желудками. Вася долго еще ворчал, но наконец затих, и оба мы начинали дремать.

Вдруг раздался густой шорох сильнейшего ливня. Налетел грозовой ветер. Жерди нашего шалаша трещали и сгибались, ветки отрывало от стен и уносило далеко в стороны. Через некоторое время мы рисковали остаться опять под открытым небом или быть раздавленными под тяжестью собственной плохой постройки.

— Час от часу не легче! — встревожился Вася, вскакивая на ноги, — давайте тушить костер!

Я тоже вскочил, но над костром пришлось нам хлопотать не долго. Ветер неумолимо отрывал от нашего убежища ветку за веткой, и скоро дождь лил в шалаш так же свободно, как и над озером.

Не могу описать того чувства обиды, которые охватило меня, когда я увидел, что разрушено все то, на что я возлагал такие надежды. Мы кое-как укрылись под остатки наших стен и молча скорее продрогли, чем проспали до утра.

Когда мы очнулись, в природе царили прежний мир и красота. Ночью нас напугала одна из бурных, но кратковременных летит гроз. От нашего шалаша остался один только остов. Все вещи и мы сами насквозь промокли. Па мосте, которое мы окопали для костра, стояла глубокая лужа. Вася мрачно оглядывал эту картину разрушения. Мы оба долго молчали.

Я, ежась от утренней прохлады и своего мокрого платья, готов был постыдно разрыдаться.

— Знаете, что я вам скажу, Сергей Александрович? — вдруг подошел ко мне Вася, — вы меня послушайте: так жить, вы сами видите, нельзя. Ну, что мы за люди? И лисица, и ветер нас обидеть могут! Когда еще мы найдем ту дорогу домой, Бог весть, а до тех пор ведь жить и уцелеть надо. А человеку без человеческого жилья, видно, не обойтись. Теперь тяжко нам с вами, а что осенью или зимой будет? Искать дорогу и зимой можно, а строиться на вьюге да на морозе уж совсем нельзя. Так вот что: бросим покуда мы эту дорогу да построим себе логовище попрочнее. Ведь и у лисицы есть своя нора, и у медведя своя берлога, и у птицы гнездо — никто под ветками не живет, как мы с вами. А ведь мы еще люди, ко всякой погоде не привыкли. Так и заболеть можно, а какой здесь доктор? Какая помощь? Разве набредет медведь да заломает и прекратит каторжные дни.

Он весь тоже дрожал в своем мокром платье на студеном утреннем ветерке. Я, разумеется, тотчас же согласился, потому что и мне перспектива теплого и прочного жилья казалась очень заманчивой.

Однако, несмотря на решение начать строиться, нам пришлось сначала сходить на охоту, чтобы не умереть с голоду.

Расхаживая по берегу озера, я все раздумывал, как и из чего мы станем строить. Опыт с балками для плота доказал мне, что срубить обыкновенную, хоть небольшую избу, для нас дело немыслимое. Нужен другой, более легкий способ. И вдруг мне пришли на память глинобитные постройки. Однажды я от скуки развернул одну из книг отца и попал на статью именно о таких постройках. Она заинтересовала меня. Оттуда я узнал и способы, как строить, и свойство этих построек отлично держать тепло. Я так обрадовался своей мысли, что дал промах по утке, однако скоро поправил дело тем, что нашел целое гнездо и руками поймал четырех утят.

Придя к шалашу, я застал Васю за весьма странным занятием. Он сидел на корточках перед костром и кипятил в котелке какую-то грязь.

— Что это ты варишь? — спросил я, уже подумывая, что мой друг помешался — суп из грязи?

— Нет, не суп, а соль. Вчера проклятая лисица наделала нам беды! Половину соли с землей да сором смешала. А как эта выйдет, откуда мы еще возьмем? Хорошо, что я догадался до грозы чистую соль высыпать опять в жестянку, а сорную собрал в котелок. Тут она хоть и смокла на дожде, а все-таки в землю не ушла. Вот я теперь и чищу ее, чтобы освободить котелок, а то ведь и воды не в чем принести. Видите, соринки, что полегче, всплывают наверх, я их ловлю да скидываю, а потом опять мешаю, чтобы соль их под собой не задерживала. Соль распустится в воде, а земля осядет внизу. Я воду-то солью в наш ящик с инструментами, сполосну котел от земли, опять перелью в него раствор и уж тогда выкипячу всю воду, а на дне останется одна соль.