Икебана на мосту - Вяземский Юрий Павлович. Страница 2
Я и не помышлял. Я пальцем-то боялся пошевелить.
Ты повернулась и пошла вверх по улице. Потом остановилась и крикнула мне:
-Завтра заходи за мной, вместе в школу поедем! Я там тоже неделю не появлялась!
-Обязательно приду! - крикнул я что было мочи, хотя ты не успела далеко отойти. Я, кстати, и адреса твоего не знал.
Ты ушла, а я до ночи бродил какими-то незнакомыми переулками и разговаривал сам с собой, как сумасшедший. Я никогда не был таким счастливым. Даже тогда, на даче...
Кто-то идет вниз по улице. Нет, это не ты, какая-то другая женщина. Не та походка. Да и рано для тебя. Всего пять минут восьмого. А ты постоянно опаздывала...
В дальнейшем счастливые и несчастливые моменты в наших с тобой отношениях чередовались почти с математической точностью. Я даже составил синусоидунашей любви.
Когда синусоида была в положительной зоне, мы с тобой виделись каждый день, с утра и до позднего вечера, и целовались так много и безудержно, что по утрам губы у нас были синие, болели и мы с трудом могли их разлепить.
Когда же синусоида углублялась в отрицательное поле, мы встречались редко либо вообще не встречались. Помню, один раз ты уехала на машине в Ялту, даже не предупредив меня об этом. Тебя не было дома целую неделю, а я чуть с ума не сошел. Ты вернулась и тут же сообщила мне, где и с кем была.
-Во-первых, я не мещанка, - заявила ты в ответ на мое негодование, - и не потерплю, чтобы меня кто-нибудь ревновал. Даже ты. А во-вторых, эти парни мне абсолютно безразличны. - ("Парням", как мне потом удалось выяснить, было от двадцати одного до тридцати двух). - Но кто же упустит возможность прокатиться на Черное море, тем более в компании на редкость просвещенных физиков? Тебя я, по понятным причинам, не могла захватить с собой.
Я тебе все прощал. А что мне еще оставалось? Поэтому и тогда, на даче...
Мы поехали к тебе на дачу в середине сентября. Мы уже были студентами. Я поступил на исторический факультет в МГУ, а ты - на японское отделение в Институт восточных языков (по-моему, он так тогда назывался). Я и не подозревал, что тебя интересовала Япония. В школе, насколько я помню, ты увлекалась точными науками, и все были уверены, что ты пойдешь на физфак или в физтех. Мне лично свой выбор ты объяснила тем, что японистика - самая точная из известных тебе наук.
Примерно в это же время в нашей жизни появилась икебана. Ты занималась ею везде, где бы не находилась: в своей и в моей городских квартирах, на даче, в парке, в столовых, кафе и ресторанах, в поезде, если мы с тобой куда-нибудь ехали, даже в самолете и в такси. У тебя в сумке всегда можно было обнаружить одну, а то и несколько подставок для икебаны самых различных форм и конструкций. Ты делала икебану из всего, что попадалось тебе под руку: из садовых и полевых цветов, из колосков пшеницы и стеблей репейника, речных водорослей и болотного мха, кусочков коры и птичьих перьев. Ты создавала свои букетики радостная и печальная, сосредоточенная и небрежная, молча и разговаривая со мной и с другими. Ты никогда не восторгалась своими икебанами, не заставляла восторгаться ими окружающих.
Когда я однажды спросил тебя, зачем ты "занимаешься икебаной" надеюсь, я употребляю правильное выражение, - ты ответила:
-Я оборудую для себя среду. Посмотри, как просто: всего три цветка, а любой угол можно сделать своим домом.
Кое-кто подшучивал над тобой, называл твое пристрастие к икебане пижонством, "японскими штучками", выпендрежем, но только не я. Я знал, что икебана была нужна тебе. Она была единственным, что ты могла с любовью создавать и не бояться потерять.
...В тот день, на даче, ты тоже сделала икебану. Это была одна из первых твоих икебан.
Я колол дрова возле сарая, а ты приводила в порядок дачу - маленький однокомнатный домик с чуланчиком и летней верандой. Уже почти месяц в доме никто не жил, и в нем было холодно и сыро. Но вернуть ему жилой уют оказалось несложно: надо было лишь протопить печку и подмести в комнате пол.
Когда я вошел с охапкой дров на веранду, ты уже кончила убирать и разогревала на керогазе тушенку, а на столе стояла икебана.
-Слушай, Ленка, какая прелесть! - сказал я, разглядывая изящный букетик на линялой клеенке.
Ты как-то странно на меня посмотрела, потом подошла к столу, выдернула из подставки цветы и выбросила их в ведро.
-Зачем ты? - удивился я. - Испортила такую красоту!
Ты не ответила, взяла в руки дуршлаг и принялась сливать макароны, которые сварились на втором керогазе.
-Давай скорее затопи печку и иди есть, а то макароны остынут, - сказала ты.
Потом мы сидели на веранде, пили кислое вино и ели горячую тушенку с макаронами. А за окном быстро и незаметно наступал прохладный осенний вечер.
Никогда в жизни я не ел ничего вкуснее той тушенки с макаронами. Ей-богу!
Ближе к ночи подул ветер и пошел хлесткий косой дождь. Но дождь был за окном, а в комнате потрескивала поленьями печка, было уютно и тепло, даже жарко. Мы лежали на узкой скрипучей кровати. Мы сбросили на пол одеяло. Ты была беззащитной и ласковой. А мне вдруг стало страшно, и я еще теснее прижимался к тебе, еще крепче целовал тебя, как будто это могло придать мне смелости.
-Ну смелее, смелее же! - попросила ты. - Я же сама этого хочу!.. Я люблю тебя, глупый, люблю тебя!
Но я ничего не мог с собой поделать. Я боялся, чтобы тебе не было больно. Мне было страшно за тебя... Господи, да я... Я просто испугался.
-...я же люблю тебя, дурак, люблю же...
...Мы проснулись от холода. Мы забыли закрыть печную трубу, и к утру все тепло выветрилось.
Я попытался поцеловать тебя, но ты оттолкнула меня, спрыгнула с постели и, стоя босиком на холодном полу, стала одеваться.
Ты вышла из комнаты, а я остался лежать в постели. Мне было ужасно стыдно и обидно, что я испугался. Мне казалось, что я тебя потерял...
-Закурить будет?
Передо мной стоял парень лет семнадцати, он был заметно навеселе. Чуть в стороне от него стояли еще два подростка и выжидательно смотрели на меня.
-Нет, к сожалению. Не курю, - ответил я.
-Ну, тогда извиняюсь, - сказал парень и пошел по набережной, кивнув своим спутникам. Те вразвалочку последовали за ним.