Билет на погост - Блок Лоуренс. Страница 16
— Был, — ответил я. — Не сложилось.
— О, прости меня!..
— Давно это было. Сейчас она замужем вновь, а дети стали совсем большими. Один ходит в колледж, другой уже работает.
— Ты поддерживаешь с ними связь?
— Не так часто, как мне бы хотелось.
Ненадолго повисло тягостное молчание, но Гавличек прервал его, чтобы рассказать мне о своих детях — мальчике и девочке, которые учились в школе. Затем разговор переключился на полицейские проблемы, и мы, как два старых полисмена, принялись рассказывать друг другу различные истории. Наша беседа была в самом разгаре, когда неожиданно вернулся доктор Вольмут; по осоловелому выражению его лица мы сразу догадались, что мои догадки, подтвердились.
— Да, ты был прав... — со вздохом сказал Гавличек. Вольмут признался, что не ожидал ничего подобного.
— Никаких признаков борьбы, — сказал он. — Абсолютно никаких: ни частичек кожи под ее ногтями, ни синяков на руках — ничего.
Гавличек поинтересовался, можно ли определить, кому принадлежала сперма.
— Возможно, — ответил Вольмут, — хотя полной уверенности нет — столько времени прошло. Здесь такое исследование провести нельзя, — это за пределами наших возможностей. Придется отправить образцы тканей в институт в Кливленде.
— Хотелось бы узнать результаты.
— Признаться, мне тоже, — сказал Вольмут.
Я спросил у него, есть ли на трупах еще что-нибудь особенное. Доктор ответил, что Конни кажется совершенно здоровой — меня всегда поражало, когда такое говорилось про труп. Я спросил, не заметил ли он повреждений в районе грудной клетки или на бедрах.
— Вроде нет, Мэтт, — ответил доктор. — А что это может означать?
— У Мотли исключительно сильные руки, и он часто пальцем надавливал на различные болевые точки у своих жертв.
Вольмут еще раз сказал, что не заметил ничего в этом роде, однако синяки, полученные перед самой смертью, зачастую не проявляются на трупе — уже через день изменение окраски заметить бывает просто невозможно.
— Да вы и сами можете взглянуть на нее, — предложил доктор. — Хотите?
Мне этого хотелось меньше всего, но чувство долга заставило меня последовать за ним в коридор. Мы вошли в комнату, в которой было холодно, как в холодильнике. Необычных запахов почти не ощущалось. Доктор подвел меня к столу, на котором под прозрачной пластиковой простыней лежало тело, и сдернул покрывало.
Это действительно была Конни. Не думал, что смог бы узнать ее после стольких лет даже живой — не то что мертвой, однако теперь сразу понял, что передо мной девушка, которую и видел всего несколько раз больше десятка лет назад. Внутри разрасталось неприятное чувство — не столько тошнота, сколько глубокое, едкое горе.
Мне хотелось посмотреть, есть ли на теле синяки, но я с трудом удерживался, чтобы не отвести глаза от обнаженного трупа; прикоснуться к нему казалось мне просто невозможным. Вольмут, однако, никаких комплексов не имел, да и какие могут быть комплексы при такой работе? Не церемонясь, он начал пальпировать край грудной клетки и неожиданно наткнулся на что-то.
— Вот здесь, — сказал он. — Видите?
Я ничего не увидел, и тогда он взял мою руку и приложил палец к ничем не приметному участку кожи. Тело было холодным и безжизненным. Теперь я понял, что именно привлекло его внимание — в этом месте плоть была более мягкой и податливой, однако цвет кожи ничем не отличался от соседних участков.
— Так вы говорите, и на бедрах тоже? Давайте посмотрим... Х-м-м-м... Да, и здесь что-то подобное. Даже не знаю, есть ли здесь какая-то болевая точка, я в этой области не силен. Но тем не менее травма есть и здесь. Хотите взглянуть?
Я отрицательно мотнул головой — это было явно выше моих сил. Оставаться в этой комнате я не мог более ни минуты. Гавличек, по всей видимости, чувствовал то же самое, и Вольмут повел нас обратно в кабинет.
— Я проверил на сперму и тела детей, — сказал он, когда мы вошли в кабинет.
— О Боже! — только и смог выдохнуть Гавличек.
— Нет-нет, я ничего не обнаружил!.. — поспешил добавить доктор. — Просто так, на всякий случай.
— Это не повредит.
— А вы видели колотые раны, а?
— Их было трудно не заметить.
— Да, — вздохнул он. — Все они были нанесены спереди — три удара между ребрами прямо в сердце. Причиной смерти могла стать любая.
— И что?
— Так что же он сделал? Изнасиловал, а затем перевернул лицом вверх и убил?
— Вполне возможно.
— Как вы нашли ее? Она лежала на спине?
Гавличек нахмурился, напряженно роясь в памяти.
— На спине, — сказал он. — Она соскользнула примерно на шаг от кровати. Удары были нанесены сквозь ночную рубашку, которая закрывала ее до колен. Возможно, эта сперма попала в организм за некоторое время до убийства.
— Сейчас это невозможно доказать.
— А возможно, и после убийства, — сказал я, и они молча повернулись ко мне. — Сами посудите. Она лежит на спине в кровати, убийца бросается и закалывает ее, затем переворачивает на живот, поднимает рубашку, чуть оттягивает жертву от кровати, чтобы удобнее было насиловать. Затем переворачивает вновь лицом вверх и опускает рубашку. При этом тело соскальзывает с кровати на го место, где вы его и обнаружили. Убийца отправляется в ванную, где моет руки и нож. Вот вам и объяснение того, почему отсутствуют признаки борьбы, — трудно сопротивляться, когда вы уже мертвы.
— Трудно, — согласился Вольмут. — Но такое поведение согласуется с тем, что вам известно об этом человеке? Вещественным доказательствам, судя по всему, оно не противоречит.
Я вспомнил, как Мотли говорил Элейн о том, что мертвые девочки ничуть не хуже живых, пока не остынут.
— Вполне согласуется, — сказал я.
— Значит, мы имеем дело с монстром.
— Конечно, — сказал Том Гавличек. — Не святой же Франциск Ассизский прикончил этих малышей.
Глава 6
— Итак, Джеймс Лео Мотли, — сказал Гавличек. — Расскажи-ка мне о нем.
— Ты же знаешь о его пристрастиях. Что еще тебя интересует?
— Сколько ему лет?
— Сорок или сорок один. Когда я арестовал его, ему было двадцать восемь.
— Есть фотография?
Я отрицательно покачал головой.
— Вероятно, я мог бы ее разыскать, но ведь это было двенадцать лет назад! — Я описал Гавличеку Мотли таким, каким его запомнил — примерный вес, сложение, черты лица, стрижку. — Но не могу поручиться, что он по-прежнему выглядит так же. Лицо вряд ли сильно изменилось, особенно если учесть его приметные черты, однако в тюрьме он мог потерять или, напротив, набрать вес, да к тому же наверняка сменил прическу. Может, вообще облысел. Немало времени прошло.
— В некоторых тюрьмах делают фотографии заключенных перед их освобождением.
— Не знаю, относится ли к ним «Денмор». Обязательно выясню.
— Где, говоришь, он содержался? В «Денморе»?
— Оттуда он вышел на свободу; начал он сидеть в «Аттике», но через пару лет его перевели.
— По-моему, это в «Аттике» бунтовали, верно? Хотя нет, это было еще до него. Годы летят все быстрее и быстрее, ты не находишь?
Мы обедали в итальянском ресторанчике, который Том порекомендовал мне прошлым вечером. Пища в нем была неплохая, однако обстановка напоминала декорации из фильма «Крестный отец». От предложенных официанткой вина и коктейлей Том отказался.
— Я не очень большой любитель выпивки, — признался он. — А ты давай, вперед.
Я ответил, что для меня еще слишком рано. Том извинился, что ему пришлось оставить меня, после того как мы вышли от доктора Вольмута.
— Похоже, теперь у тебя забот прибавится, — сказал он; я ответил, что у меня есть еще время почитать газеты и немного побродить по городу.
— Вот что я скажу тебе, — сказал Том. — Мы попали в Галерею Славы профессионального футбола в Кантоне сразу же, в семьдесят седьмом. Если ты хоть немного болельщик, такое просто нельзя пропустить.
Разговор переключился на футбол, и появление кофе и сдобных ватрушек не помешало плавному течению беседы. Массилон, объяснил мне Том, чем-то напоминал Канзас времен Гражданской войны — здесь все поделились на непримиримых поклонников «Браунов» и «Бенгалов». В этом году обе команды были в отличной форме, и если «Козары» сохранят хорошую форму, они наверняка смогут сделать «плейофф», и это вызовет в городе настоящие волнения. В суперкубке им еще не доводилось встречаться — команды выступали в разных подгруппах, но на этот раз у них был реальный шанс выбраться наверх, и что тогда?