Маяк мертвых - Усачева Елена Александровна. Страница 13

— Я не вовремя, да? Ты вроде не сказала, когда приходить… Я и решила, вечером. Думала, ждешь, скучаешь. А ты не скучаешь, да?

И замолчала, теребя тонкую цепочку на груди. Эбба медленно повернулась. Взгляд ее ожил. Она смотрела на нервные движения Алены.

«Сейчас попросит», — испуганно подумала Алена и заторопилась:

— У тебя нет во что переодеться, пока эта высохнет?

Эбба на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их, лицо у нее опять было пустым и равнодушным.

— Есть одно платье. Тебе подойдет.

— А еще чаю бы, — неслась вперед Алена. — Холодно очень. Ты покажешь, как от тебя выйти, хорошо? Тут, наверное, другая дорога есть. Короче. А то через болото идти опять. Я в темноте в него упаду. А вурдалака рядом и не будет.

И неожиданно для себя глупо хихикнула.

— Есть другая дорога, — согласилась Эбба и застыла с чем-то невзрачно-серым в руках. Сейчас она была неспешная. Совсем не такая, как утром. Около маяка она прыгала по камням, гоняла чаек и рассуждала о скуке жизни на острове. А сейчас она словно постоянно забывала, кто она и где находится.

Вот и сейчас протянула серую шерстяную кофту и стоит, ждет, что будет дальше. Взгляд пустой. Наверное, Алена не вовремя пришла. Может, Эбба, как ящерица, в сумерках от холода перестает двигаться?

Это был длинный свитер со свалявшейся шерстью. Ворот хомутом свисал на грудь. Рукавов не было. Зато были глубокие оттопыренные карманы, в которые так приятно было спрятать руки. И хоть кулаки все еще были в грязи, зато стали потихоньку отогреваться. Алена села на лавку — сквозь мягкий свитер она не казалась такой уж жесткой, — вытянула ноги, пошевелила голыми пальцами. С них посыпалась болотная труха. Жизнь с каждой минутой становилась все лучше.

А дом, видимо, очень старый. Сухое дерево стен, между бревен торчат ворсинки мха, который проложили для тепла. Ни зеркала, ни картиночки, ни кусочка обоев — дом как построили, так он и стоял. Темные доски потолка рассохлись и зияли щелями. Окно было врезано в стену и не имело даже подоконника. Штор оно тоже не знало. Зато около этого окна стояла настоящая плита, газовая. Неожиданно белая и как будто новая — ее поверхности блестели. А вот чайник на ней был не первой молодости. Он как будто побывал под обвалом: здорово помят, некогда горделивый носик смотрит в сторону. Были еще стол и лавка, но не было кровати. Может, кровать за другой дверью? В отдельной комнате? На улице под навесом? А что? Здесь все возможно. Люди закаленные.

— Слушай, а чем ты тут занимаешься? — спросила Алена, наконец поняв, что нет в комнате и телевизора. Даже радио и того не видно. — У тебя же ничего нет. По вечерам в окно, что ли, смотришь? И как можно жить без Интернета? Чего делать-то?

Эбба стояла около плиты, покачивая в руке чайник. Вода в нем плескалась, рождая воспоминание о болоте. Вновь послышался запах гнили, кислятины. Алене показалось, что она все еще в болоте, что продолжает барахтаться. Что сквозь мутную пелену воды и полуобморочного страха видит, как вверх по склону бежит Андрей. Не спасал он ее, а мчался прочь. Как заяц.

— Сейчас лето. Людей много, — ответила Эбба, возвращая Алену в комнату.

— А зимой? — заерзала Алена на лавке, обрадовавшись ответу. — Ну, после школы. Куда податься?

Эбба не ответила. Или не успела ответить. Потому что за дверью, не той, через которую они вошли, а в противоположной стене, где, по Алениным представлениям, должна была распологаться спальня, что-то грохнуло, покатилось с глухим керамическим звуком, врезалось в стену и недовольно зашипело.

— Чего это? — подобрала ноги Алена.

Почему-то представилась крыса. Огромная толстая крыса, как она переваливается с лапки на лапку и жалуется на свою жизнь.

Эбба продолжала смотреть. И от этого ее неспешного поведения в комнате вдруг резко потемнело. Или это в окно кто заглянул, загородил последний свет.

Заволновался, затявкал на улице пудель и тут же замолчал, словно признал проходящего мимо за своего.

Теперь Эбба смотрела в окно. И опять не шевелилась.

Черт! Да что с ней происходит?

— А чего мы все в темноте сидим? — не выдержала Алена и, легко спрыгнув с лавки, щелкнула выключателем. Как все выключатели, этот жил около входной двери, был допотопен — черная, захватанная сотней пальцев поворотная пластина.

— Нет!

Свет вспыхнул и тут же погас. Но в эту секунду Алена успела разглядеть на стенах сотню фотографий. Люди, люди, люди. Разных возрастов, в разных одеждах. По одному и группами, взявшись за руки и чинно сидящие на стульях. Они были разные, но с одинаковым взглядом безысходной тоски. И все эти люди как будто шагнули с фотографий в комнату. Пол дрогнул от этого тяжелого шага.

А потом все исчезло. Прошло еще несколько тактов, прежде чем глаза снова привыкли к темноте и смогли разглядеть, что никого в комнате нет. Стены пусты.

— Ты чего орешь? — буркнула Алена, и испуганные мурашки волной скатились к пяткам. — Я уж подумала…

Эбба медленно поставила чайник на плиту и, не оборачиваясь, пошла вдоль стены к выходу.

— Пробки выбило, — пробормотала она. — Хотела предупредить, что надо сначала маленький свет включить, а потом большой. Если сразу большой, пробки выбивает. Здесь проводка плохая, слабая. Мы даже электрический чайник поставить не можем. Его вырубает все время.

Это была очень длинная речь для Эббы. Алена не нашла что ответить.

Дверь закрылась. Огонь под чайником загорелся.

Алена почти дошла до плиты, чтобы разглядеть тот фокус, что зажег огонь, но тут снова в чулане что-то грохнуло, кулак ударил в стену (или голова, или коленка?), так что чайник на плите недовольно булькнул.

— Эй! Кто там?

Видимо, Алена очень долго смотрела на огонь. После этого комната показалась особенно темной, в углах поселились вздыхающие призраки, а прямо перед глазами запрыгали веселые огонечки. Они нагло хихикнули. Смех звоном отдался в стекле.

Чайник засипел, и вдогонку ему в закрытой комнате послышалось что-то, похожее на топоток. Алена глянула в окно — веселые огоньки были уже на улице. Ули недовольно подтявкнул на их появление. Но досмотреть это представление не получилось, потому что в соседней комнате снова что-то опрокинулось, дверь на секунду распахнулась. Алене в ноги полетела деревянная плошка, больно ударила по голой ступне и запрыгала по полу.

— Кис-кис-кис, — позвала Алена, заглядывая внутрь. Кто еще может так топать и орать? Конечно, кошка. — Иди сюда, чего дам.

Комнатка оказалась тесной коморкой, заваленной досками и еще чем-то деревянным. Все это радостно загремело, словно невидимая рука с дурной силой. Эхом на улице залаял Ули.

Вспыхнул свет.

Эбба стояла на пороге и тяжело смотрела исподлобья.

— Ой, — вдруг смутилась Алена, словно ее застали за чем-то неприличным. — А тут что-то гремело, я и решила посмотреть.

— Поздно пришла.

— Так ведь… заблудилась…

— Я думала, ты не скоро придешь. Куда было так торопиться?

Алена не нашла что ответить на такой уж совсем неласковый прием. Стояла, открыв рот. И тут вдруг поняла, что чайник перестал сипеть.

— Э… а куда?

Перестал сипеть, потому что исчез. И огонь погас. Рука, которой Алена показывала на плиту, подрагивала.

— Забрали, — грустно произнесла Эбба, садясь на лавку. — Пришла, значит, время наступило. Поздно уже. Спать пора.

Вот уж чего точно Алена не собиралась делать, так оставаться здесь на ночь. Хватит, нагостились!

— А я не могу спать, — резко ответила Алена. — Мне домой надо. Мама будет волноваться. Еще и Эдик искать примется. Андрюха потерялся. Слушай, от тебя позвонить можно? Родители твои когда придут?

Эбба равнодушно мазнула взглядом по голым стенам, словно ответ про звонок и родителей находился где-то там.

А дом у нее совсем дряхлый. Пропитался временем и гнилью. Такие дома не разваливаются, они уходят в землю по самую крышу, становятся частью леса, болота, елок.

— Ладно, подождем, — согласилась Эбба и из-под стола достала две чашки. Белые, керамические. Почти такие же были в гостинице. Чайник вновь запел на плите, и Алене пришлось задержать дыхание, чтобы не вскрикнуть — до того все это было неправильно и немного страшно. Что за место такое, где из ниоткуда в никуда пропадают, а потом появляются чайники? Может, Эбба фокусник, из семьи потомственных чародеев? Задавать вопросы не хотелось, потому что было страшно услышать ответ.