Чаша тьмы - Раткевич Сергей. Страница 51

Победа!

Архимаг издал ликующий вопль, плавно перешедший в ужасающий крик. Кричал Архимаг долго. Темного Бога переварить – это вам не шуточки. От этих самых Темных Богов такое несварение бывает… Но, с грехом пополам, осилил. Когда ужасные крики сменились жалобными стонами, Великие Магистры Ордена Черных Башен поняли, что прихорашивать собственные зады в надежде дерзновенно прикоснуться ими к креслу господина Архимага пока рановато. Архимаг перестал стонать, приподнялся на локте и сел. привалившись к стене.

– …головой достигнешь неба… неба… – услышал он в левом ухе крохотный, словно комариный, голосок. – …неба головой коснешься…

– Еще бы! – громко сказал Архимаг, приняв этот шепоток за отзвук собственных мыслей. – Конечно, коснусь! Я же Темного Бога одолел! Его сила – моя! Вот отдохну – и коснусь! Обязательно.

Сила и в самом деле прибывала. Она текла, как огромная, полноводная река, и Архимаг затерялся бы в ней крохотным островком, если бы не рос с каждым ее прикосновением. Но он рос. Рос, как на дрожжах, вбирая в себя эту могучую и мрачную силу. Могуч был Темный Бог, Архимаг даже не предполагал, что настолько. Ему бы никогда не победить своего божественного врага, если бы не счастливая случайность.

Случайность?! Только ли случайность опрокинула великую и злобную силу к ногам могущественного ничтожества? Неужели случайность? Всего-навсего случайность и ничего больше? В самом деле? Нет, правда?!

Что ж, Архимаг сумел убедить себя в этом. Его случайность. Его победа. Его? Но мы-то знаем… или только догадываемся?

А невероятная Сила продолжала вливаться в Архимага. Он рос в буквальном смысле. Сила распирала его изнутри, и он становился все больше и больше. Вскоре его голова коснулась потолка и ему пришлось пробормотать заклятие уменьшения. Потом еще и еще раз. Когда все закончилось, Архимаг ощущал себя гномиком, уменьшающие заклятия облепили его с ног до головы. И все же он был на целый локоть выше своего прежнего немаленького роста. Что ж… теперь, чтоб оставаться Архимагом и жить в этом Ордене и этой Башне, ему придется постоянно удерживать все эти заклятия. С другой стороны, ради такой силы – не жалко. Да, с такими силами он способен удерживать немыслимое количество заклятий, даже не думая о них! Ну теперь-то его враги попляшут! Архимаг легко вскочил с пола и подошел к пустоте, заменявшей стол. Наугад выхватил из вороха бумаг одну, потом другую… с чего бы начать?!

– …головой достигнешь неба… неба… – вновь пискнул крохотный комарик.

– Достиг уже, – буркнул Архимаг, отрываясь от созерцания прискорбной корреспонденции. – Хватит об этом!

Голосок умолк.

Но могучее эхо его еще долго звучало, сотрясая отдаленные пространства и миры, заставляя озабоченно хмуриться Стражей Границ.

– Неспокойно в Мирах, – говорили они друг другу.

ЧАСТЬ 2

– Трудно пить с Богом, – удрученно вздохнул Глава Белого Ордена, Член Регентского Совета Джанхарской Короны, Великий Магистр Йоштре Туйен. – Трудно.

– Особенно такую гнусь, как топталовка, – вставил Тенгере.

– Вы еще молоды, юноша, – мягко улыбнулся белый маг, – некоторые вещи познаются только с возрастом и только в сравнении. Думаю, лет через двести вы перемените свое мнение. Да разве может быть лучшая выпивка?! Этот очаровательный букет, слегка отдающий ваксой и старыми сношенными подметками! Топталовка! Ни один напиток Среднего Мира не сравнится с ней по богатству тонов и оттенков вкуса! Никогда не судите поспешно, юноша!

– Ну, положим, есть еще табуретовка, – невинно заметил Фарин.

– А мы тут, в том большом зале, углядели ненароком один здоровущий табурет – правда, со спинкой, но ее ведь и отломать можно, – бодро добавил Арилой.

– Так может оно – того? – просительно подмигнул Фарин. – За дружбу, так сказать, за знакомство…

– Что вы, что вы, господа Боги! – испугался старый маг. – Королевский трон есть предмет священный и неприкосновенный! Как можно?! Уф… скажете тоже! Я даже протрезвел с перепугу…

– Ну это дело поправимое, – ухмыльнулся Арилой, доставая еще одну здоровенную бутыль. – А что до этого вашего священного и неприкосновенного, так мы с Фарином тоже сами по себе священные дальше некуда, а прикасаться мы к нему не будем – чего к нему прикасаться? Просто перегоним его на полезный продукт – и лады, нет?

– Нет! – категорически затряс головой старый маг. – И думать забудьте! В замке навалом других… табуретов. Собственно, я давно замечал, что их несколько больше, чем следует, но… сам я не великий мастер в перегонном деле, а других каких мастеров ни разу под рукой не случилось, так что если есть охота…

– Есть, как не быть! – обрадовался Арилой. – Это еще лучше! Особенно если табуреты старые, настоявшиеся.

– Насиженные! – добавил Фарин.

– Да еще из разных пород дерева! – восторженно подхватил Йоштре Туйен. – Такая табуретовка выйдет!

– И как они могут пить эту гадость?! – потрясенно шепнул Тенгере сидящей рядом Богине.

– Думаешь, я знаю?! – фыркнула та. – На небе тоже такое. Как сойдутся да как нажрутся разной мерзкой амброзии – и ну лупить друг друга нимбами по головам!

– Жуть! – с чувством сказал Тенгере. – И как ты там жила?

– Вот так и мучилась! – хихикнула она. – Знаешь, давай оставим этих нудных стариков, пусть себе дегустируют свои дурацкие табуретки, а мы пока пойдем куда-нибудь, погуляем! Джанхар такой красивый, а я почти ничего еще не видела! И ты, между прочим тоже. Второй день тут, а нигде еще не были.

– Пойдем, – кивнул Тенгере, подымаясь из-за стола. – Я прошу нас извинить, но…

– Идите, идите, юноша, – понимающе кивнул белый маг. – Джанхар действительно прекраснее табурета. Ваша Богиня абсолютно права.

– Но в табуретах тоже есть свои маленькие прелести! – наставительно заметил Арилой.

– Несомненно, – слегка поклонился белый маг.

– И я хотел бы перейти к проблеме сортов дерева, а также к способам определения степени изношенности и насиженности оных изделий, – объявил Фарин, разливая по хрустальным бокалам очередную порцию топталовки.

Курт сидел на камне, созерцая солнце, окунающее свои рыжие брызги в танцующее чудо фонтана. Курт уже давно сидел здесь, в самом дальнем уголке огромного джанхарского королевского парка. Сюда не заходили шумные и суетливые придворные, влюбленные парочки предпочитали более укромные уголки, и даже вездесущие садовники нечасто добирались сюда – а добравшись, замечали спину одного из гостей Великого Магистра Йоштре и благоразумно ретировались, дабы не мешать глубокомысленным раздумьям высокого гостя.

Курт сидел, глядя в фонтан, и ему было хорошо. Ему было так красиво, как никогда прежде. Говорить не хотелось. Думать тоже. Хотелось прирасти к этому камню. Быть здесь всегда, глядя, как мерцает солнце в могучих и нежных ладонях струящейся воды. Да что он, собственно, в своей жизни видел красивого? Отца, когда он пел? Что ж, возможно. Но это прекрасное видение грубо перечеркивалось отцом, когда он пил. И хрупкая красота песен рассыпалась под чем-то тяжелым и страшным. Пьяный крик глушил дивные слова песен. А собственные дрожащие, неуклюжие попытки повторить те же самые слова, те же памятные мотивы погубили их окончательно. Насмешки и побои менестрелей вкатили на могилу безвременно почивших песен тяжелый надгробный камень.

То, что было потом, красотой и вовсе не отличалось. Грязная желтизна стены, у которой он то ли пел, то ли подаяния просил… и сумеречная синева подворотен, которые дарили ему приют, если поданных за день грошей не хватало на ночлежку, когда он укладывался в грязь и накрывался ознобом вместо одеяла, не ведая, проснется ли утром… Какая там красота?! Не до красоты было.

Потом все стало другим. У него хватило сил изменить свою судьбу. Он перелез стену, убил первого врага и разбил о дерево многострадальный отцовский инструмент. То ли в наказание, то ли в награду ему был дарован посох – и в придачу боль, настолько жуткая, что смерть казалась чем-то несущественным и малозначительным. С этой минуты мир вокруг Курта поменялся решительно и необратимо. В нем не осталось ничего обыкновенного. Колотушки, тычки и черствые корки сменились магами, погонями и приключениями. Некие неведомые силы швыряли Курта, словно тряпичную куклу, из приключения в приключение, с одной дороги на другую. Его окружали невероятные существа, каждую минуту с ним могло стрястись что-то необыкновенное – да все, что угодно, могло стрястись! – но была ли в этом необыкновенном хоть капля красоты?