Бриг «Артемида» - Крапивин Владислав Петрович. Страница 9

А может, еще не поздно? Может, рвануть в своей легкой шубейке и новеньких пимах по Полевой, по Ямской? Если без остановки – дома окажешься через полчаса!..

Но из суеты почтовой станции, из толкотни лошадей и незнакомых людей возникли носильщики в замызганных фартуках, подхватили со снега баулы офицера и мальчика.

– Пожалуйте, ваше сиятельство. Вам отправляться без промедления, лошади ждут…

В широкой кибитке, кроме капитана и Гриши, оказалось трое мужчин (похоже, что чиновники). Гриша глянул на них мельком, забыл поздороваться и стал глядеть в мутноватое оконце. То ли от слез мутноватое, то ли само по себе. За оконцем бежали назад снежные обочины Московского тракта с редкими полосатыми столбами. Сквозь серую пелену пробивалось солнце, летали над березами вороны. В горле сидел занозистый деревянный комок – не проглотить.

Гарцунов тронул Гришу за плечо.

– Я понимаю… Ни у кого не обходится без слез, когда первый раз уезжаешь из дома. Помню по себе… Однако же подумай, сколько нового увидишь впереди. Мало кому из мальчиков твоих лет доводится такое…

Гриша все же сглотнул комок и кивнул, не обернувшись. Потом вспомнил – расстегнул шубейку, из кармана курточки вынул Агейкино стеклышко. Глянул на пробегавшую мимо кибитки зиму. Та сразу сделалась зеленой. „Хоть чего бы ни случилось, а все равно наступит лето“, – подумал Гриша. И от этой мысли сделалось легче.

Дороги

1

До чего же громадной оказалась земля! Путь до Москвы занял больше двух недель. Старались успеть в столицу по зимнему пути. И успели! Правда, под конец уже часто встречались проталины, а снег сделался рыхлым и липучим. Отражал солнце особым весенним блеском, от которого в глазах долго держались разноцветные пятна.

Да и все воспоминание о дороге похоже было потом на такие перепутанные пятна. Сёла и города, в которых шумела Масленица. Круглая луна над снегами. Фонари. Трактиры на почтовых станциях – с низкими потолками, самоварами, блинами и шумным народом… Тесные номера, в которых останавливались на ночь. Сон приходил неохотно, донимали клопы. Подушки пахли свалявшимся пухом и плохо простиранным полотном. В эти подушки Гриша не раз пускал слезинки, вспоминая Турень и всех, кто там остался.

В дороге казалось ему иногда, что привязанность к дому на Ляминской, к прежней жизни похожа на длинную пружину, которая не рвется, а лишь растягивается от растущего расстояния и все сильнее тянет назад. Не всегда так было, но часто. Потом пружина будто лопнула, стало легче. Солнце сделалось ярче.

Долгое однообразие дороги скрашивал Николай Константинович. Не раз он в кибитке доставал из баула твердую тетрадь и свинцовым карандашом рисовал в ней фигурки парусников и отдельные корабельные части. Объяснял, что такое бриг, а что фрегат и линейный корабль, как называются разные мачты и паруса, что такое морская миля, скорость в узлах, широта и долгота. Гриша забывал о печалях, впитывал эти уроки и запоминал накрепко… А порой капитан Гарцунов говорил о своих плаваниях, вспоминал штормы и шквалы и пояснял, что главное при них – всегда выполнять свое дело и не терять головы…

– Более всего люди в море гибнут от страха. А пока ум сильнее ужаса, есть надежда…

Гриша вспомнил картину „Девятый вал“ и спросил, как думает Николай Константинович: спасутся ли те люди на обломке мачты. Капитан Гарцунов ответил кратко:

– Нет сомнения.

Вообще-то капитан был немногословен, лишних слов не говорил, каждое – в точку. Но в этом не было резкости или недовольства, была лишь деловитость, потребная всякому настоящему моряку. А смотрел он своими желтоватыми глазами всегда мягко, порой даже ласково. И Гриша в конце пути стал уже ощущать привязанность к дядюшке своих пусть и не родных, но любимых сестер. И порой хотелось назвать его не по имени-отчеству, а „дядичка Николай“, но Гриша не смел без разрешенья. А Гарцунов не предлагал такого…

Москва встретила приезжих печальными колоколами Великого поста. Остановились в небогатых номерах Тишкина в переулке за Тверской. В ресторанном зале Николай Константинович заказал на обед мясные щи и жареную рыбу. Гриша опасливо вскинул глаза:

– Пост же…

Капитан сказал понимающе:

– Морякам в пути дозволено. Есть на то разрешение церковного начальства. Надобно беречь силы и здоровье…

Москву видели мало. Успели проехать через Кремль, поставили свечки в церкви у Никитских ворот (там когда-то венчался Александр Сергеевич Пушкин, сочинивший „Руслана и Людмилу“), заглянули ненадолго к знакомым Николая Константиновича (Гриша их не запомнил) и к ночи отправились на новый, еще не достроенный Николаевский вокзал. Путь до Петербурга предстоял по чугунной дороге, с паровой тягловой машиной. Про такое чудо Гриша слыхал, конечно, только не верилось как-то, что может это быть по правде. Другое дело пароходы, которые видел он в Турени много раз (и однажды плавал даже на таком с дядичкой в Тобольск), но чтобы пар тащил дома? на колесах посуху… Будет что рассказать мальчишкам.

Впрочем, все оказалось не столь удивительным. Внутри было почти как в кибитке, только просторнее. Жидким желтым светом горели свечи в фонаре, который равномерно качался у потолка. Тяжелое стуканье колес вскоре сделалось привычным. Гриша съежился на обитом сукном диванчике и провалился в сон. Умотался, бедняга…

Петербург оказался совсем иным, чем Москва – пестрая и шумная даже в пост. Он был спокойным, просторным, со строгой красотою каменных дворцов над застывшим простором Невы. Нева – она не в пример шире родной Гришиной реки в Турени, даже сравнивать смешно. Низкие кружевные мосты тяжело висели над бегущими по крепкому еще льду тройками, над вмерзшими у набережных корабликами. Небо розовато-табачного цвета устало гасло над крышами и куполами, и цепи фонарей повисали вдоль холодных берегов.

Сухопутная часть путешествия в Петербурге еще не кончилась. Оказалось, что бриг „Артемида“ стоит не здесь и не в Кронштадте, а в Архангельске, где надежные люди готовят его к дальнему плаванию.

Гриша спросил – отчего так.

Капитан Гарцунов объяснил коротко и не очень охотно, что таково распоряжение начальства. Из Архангельска уходить спокойнее. Еще прошлой осенью предвиделись осложнения с Францией и Англией, которые поддерживали турок в их споре с Россиею из-за Святых мест в Иерусалиме. И, ожидая блокаду Кронштадта, Финского залива и всей Балтики неприятельским флотом, Морской штаб распорядился, чтобы судно для исполнения важного задания снаряжали подальше от неприятельских глаз.

Какое задание, командир „Артемиды“ подробно не объяснял. Гриша знал только, что предстоит плавание к Антильским островам, среди которых самый большой – остров Куба. Край, где лежат Антильские острова, – тропический. Почти у самого экватора. О тропиках Гриша знал немало и думал о встрече с ними с таким волнением, что даже останавливалось дыхание и забывался на время дом в Турени. Но пока до тропиков было далеко, и даже не верилось, что где-то есть они на самом деле.