Бабочка на штанге - Крапивин Владислав Петрович. Страница 38

— А как же самолет? — сильно затревожился я.

— Да как обычно. Полетает и вернется…

Мы опять расселись в машине.

На обратном пути я вспомнил про букет.

— Ян Яныч, можно остановиться на минутку? Мама о сирени обмирает всей душой.

— И тетя Ага! — подскочил позади меня Чибис. — Она будет таять от радости двое суток…

— Хорошая идея… — согласился Ян Яныч и тормознул на обочине. — Только у меня к вам просьба, люди: не зовите меня больше по имени-отчеству. И обращайтесь на ты. Мы сегодня вместе запустили самолет, это своего рода общее дело… Как-то объединяет души. Значит, уже не чужие люди. А?

— Ладно! — сразу и охотно отозвался Чибис. А я смутился, но тоже бормотнул:

— Да. Ладно…

Соня рассудительно решила:

— Мы тоже будем говорить «ты», но не «Ян», а «дядя Ян», как раньше. Мы же еще не такие большие, как Чибис и Клим…

— Годится, — сказал Ян Яныч. То есть Ян…

Мы с Чибисом наломали два букета. Я положил пахучую охапку себе на колени. Тяжелые гроздья прохладно защекотали кожу. Большинство цветков были еще бутончиками, но некоторые уже распустились. И я увидел цветок с пятью лепестками. Если не четыре, как обычно, а пять, это, говорят, к счастью. Надо сорвать и съесть.

Цветки сирени похожи на рупоры старинных граммофонов, только малюсенькие. Стебельки у них трубчатые. Возьмешь такой губами, втянешь воздух — и язык защекочет холодная тонюсенькая струйка. Я долго всасывал эту струйку, прежде чем проглотил счастье с пятью лепестками…

Чибис озабоченно сказал, что ему пора домой. Он жил в обшарпанной хрущевке в проулке за Тургеневской улицей. И Ян доставил его к самому подъезду. Потом он отвез на край лога Саньчика и Соню (Бумсель поскулил им вслед, но не сильно). И мы поехали на улицу Красина. Меня не оставляла мысль об улетевшей модели. Казалось, что Ян чересчур беспечен.

— Ян, ты точно знаешь, что «Эвклид»?

Он быстро глянул на меня:

— Ты чересчур тревожная личность, Клим… Я не знаю точно. Однако надеюсь. Говорят, в крепкой надежде залог успеха… Раньше он всегда прилетал.

— А почему он не стал слушаться пульта?

— Наверно, управление перехватил Футурум. Это мой главный компьютер, подарок ребят из лаборатории «Прорва»…

— Какая прорва? — удивился я.

Ян хихикнул:

— Это шутливое название. Означает «Пространство и Разум Вселенского Антивакуума». Люди там занимаются проблемами искусственного интеллекта, который способен проникать в любую точку Вселенной, не считаясь со временем… Слышал про теорию Козырева?

— В книжке Накамуры про нее кое-что написано. Только Накамура сомневается…

— Зря. Вот ребята из «Прорвы» не сомневаются. А прорва она еще и потому, что для проведения опытов жрет массу денег. Я один раз, в критический момент, подкинул им кое-какую сумму, и они возлюбили меня всем сердцем. И подарили одно свое детище — первую модель «Футурума»…

— «Футурум» означает «Будущее», да?

— Примерно так… У меня подозрение, что это «Будущее» они мне сплавили не столько в знак благодарности, сколько из желания избавиться от такой капризной штуки. Она, конечно, мудра, как тысяча Сократов до принятия цикуты, но порой выкидывает непредсказуемые вещи. И своенравна… Шарнирчик по сравнению с этим «символом будущего» — образец дисциплины…

Шарнирчик сказал, что он всегда образец.

— Вот почему Ли-Пун предупреждал, чтобы не совались компьютерную! — догадался я.

— А! Предупреждал уже!.. А вы правда не совались?

— Мы не видели дверь. А то, наверно, не удержались бы…

— А хочешь, я покажу эту штуку сейчас?

Я хотел. Но…

— Ян, как-то нехорошо, если я один. Ребятам обидно будет. Особенно Чибису…

— Клим, не усложняй жизнь. Я покажу тебе, ты потом покажешь ребятам…

— Тогда ладно!

Мы пошли вдвоем. Узкая дверь хитро пряталась между штабелями фанерных ящиков. На ней — жестяная табличка с черепом и надписью: «Не влезай — убьет!» (Я сразу вспомнил рассказ про лодку трех друзей.)

— Никого Футурум, конечно, не убьет, — снисходительно разъяснил Ян. — Он понимает, что создан для человеческой пользы. Но выкинуть шуточку, от которой волосы дыбом, — это он способен…

Ян толкнул дверь, и она отъехала.

— А почему не заперто? — спросил я.

— Бесполезно. Шарнирчик повадился сюда, они с Футурумом любят философские беседы. А отпирать замки этот ржавый философ не умеет, постоянно ломает их. Ну, я и плюнул…

Мы шагнули в низкую комнатку без окон, с неярким плафоном на потолке. Футурум оказался сундуком старинного вида, с горбатой крышкой, окованной жестяными полосками. Впрочем, возможно, это был настоящий сундук, который приспособили под компьютерный кожух. Рядом блестел матовый стеклянный шар на высокой треноге. Диаметром чуть меньше метра. От сундука к шару тянулся кабель толщиной в мою руку. В серебристой оплетке. Я сразу понял, что шар — это дисплей, хотя на обычный экран он был вовсе не похож. В нем, даже в невключенном, ощущалось внутреннее пространство.

Я заробел. Спросил шепотом:

— А как включается?

— Без всяких кнопок. Голосом… — ответил Ян. Тоже шепотом. — Надо сказать: «Футурум-Футурум-Альфа»…

— А что такое «Альфа»?

— Да ничего. Просто часть пароля… Попробуй. Только не шепчи, говори отчетливо.

Я откашлялся, вздохнул. Застеснялся, но выговорил:

— Футурум-Футурум-Альфа…

В шаре засветился огонек. Вроде солнечного зайчика. Матовость исчезла, внутренность шара стала зеленовато-прозрачной. Зайчик погас, но в зелени вдруг… не то, чтобы выступили отчетливо, но как-то ощутились два глаза (и я вспомнил большую рыбу в аквариуме). Над сундуком качнулся воздух, это «качание» сказало недовольным голосом проснувшегося сторожа:

— Ну, чего…

— Привет… Это Клим, — сообщил Ян почтительным тоном.

— Знаю, что Клим… — проворчал Футурум.

— Откуда? — не удержался я.

— Шарнир рассказывал. Говорил: белобрысый и тощий, как торшер на бамбуковых ножках.

«Ну, я ему, обормоту…»