Друг-апрель - Веркин Эдуард. Страница 45

Гиляй резко выбросил руку, схватил Аксёна за нижнюю губу.

Было больно, Аксён дернулся, но дядя держал хорошо, крепко.

– Где он в капкан попал? – повторил дядя.

– Гиляй, отпусти его, – сказала мать равнодушно.

Гиляй отпустил, Аксён вытерся, на лице остался табачный след от крепких дядиных пальцев.

– Я скажу, где он попал в капкан. – Гиляй закурил. – Они наверняка грабили дачи. А дачник сейчас злой, особенно столичный… Московские дачи чистили?

Аксён промолчал.

– Понятно. Они чистили московские дачи, и Слава попал в капкан. Дурачье. Вот дурачье-то! Надо было попробовать сначала палкой…

– У него кровь там в колено натекает, – перебил Аксён. – И дальше будет натекать…

– Ты что… – дядя хотел выругаться, но замолчал.

Огляделся.

– Где этот болван? Чугун где?!

Показался Чугун.

– Тащи самогон! – рявкнул дядя Гиляй.

Чугун исчез и через минуту явился с бутылкой.

– Для себя берег…

Но дядя уже выхватил посуду, выдрал пробку зубами и приступил к Тюльке.

– Славик! – улыбнулся дядя Гиляй. – Славик, сейчас будет немного больно…

Дядя щедро полил колено Тюльки самогоном. Затем он полил самогоном руки, и ножик, а потом перехватил Тюльку за ногу и воткнул лезвие ниже колена и потянул вверх. Кожа разнеслась, потекло розовое, и колено спало, и Гиляй снова полил из бутылки; Тюлька дергался и скрипел зубами.

Гиляй утек и вернулся с бинтом и шприцами, он вколол пилюльку в Тюлькино бедро, и тот растянулся, зашевелился, зевнул.

Дядя поглядел на Аксёна.

– Все хорошо, – сказал Гиляй. – Все нормально. Полчаса – и баю-бай. Через пару дней запрыгаешь как новенький. Славик, я тебе костыль вырежу, будешь как настоящий пират! Тебе нравятся пираты?

– Нравятся… И саблю еще…

– И саблю, – заверил дядя Гиляй, – какой же пират без сабли?

Тюлька сказал еще что-то, уже неразборчивое. И все, уснул.

– Завтра суп сварю, – сказала мать к чему-то.

Чугун сидел на крыльце. Курил и хлебал прямо из горлышка. Это было даже лучше.

Он не успел обернуться, Аксён ударил его кулаком. В затылок. Сильно и подло, но с Чугуном нельзя было по-другому, по-человечески Чугун не понимал.

Чугун поплыл. От удара, и от самогона, от всего. Он поднялся и, матерясь, двинулся на Аксёна. Тот не стал терять времени. Левой в печень, затем сразу правой в подбородок. Коротко и плотно. Чугун рухнул вперед, лицом на ступеньки. Попробовал подняться, но Аксён добавил еще. Так, чтобы было завтра что вспомнить. Чугун расплылся.

Затем ногой. Аккуратно, в ребра. Чтобы болело долго, а повреждений не случилось. А если бы и случилось – плевать, Аксён добавил еще.

Чугун сел.

– Я тебя прощаю, – сказал он. – Я слишком устал сегодня, не хочу драться…

Чугун дотянулся до самогона.

– Знаешь, брателло Аксель, возле железной дороги что-то происходит… необъяснимое…

На крыльце появился дядя. Отобрал у Чугуна бутылку, отхлебнул.

– Мы тоже всегда дрались, – сказал Гиляй. – С братаном. У него характер был… тоже. Иннокентий очень похож… Знаешь, Иван, с возрастом люди меняются.

Дядя налил самогона в ладонь, протер шею и добавил:

– Но не все.

Тюлька поднялся на следующий день. Дядя Гиляй снял бинт, нога выглядела уродски – синяя, в кровоподтеках. Но по краям раны уже начала нарастать молодая кожа, короста не загнила – Гиляй потыкал пальцем в кость ниже раны, удовлетворенно хмыкнул и сказал, что на Тюльке заживает все, как на жирафе. Мать выглянула из-за плеча дяди и вспомнила, что в два года Тюльке прищемили руку, да так, что слезли все ногти – и ничего, через неделю выросли новые.

Это все от экологии, заметил Чугун, экология у нас хорошая. Дядя Гиляй взглянул на него через щур, и Чугун растворился.

Мать притащила зеленку, дядя Гиляй и на нее посмотрел. Он сказал, что никакой зеленки не надо, мух сейчас нет, пусть так хромает, заживет быстрей, на воздухе-то. И вообще лучше больше ходить, для кровообращения. Тюлька тут же начал ходить, как робот, нога у него не сгибалась, все вместе – несгибающаяся нога, короткое пальто, грязная шея – все производило унылое впечатление. Нога скрипела. Громко скрипела, Аксён понимал, что скрипит совсем не нога, а половицы, но от впечатления отделаться не мог, и жить не хотелось. Туго было жить, через стену, прилагая усилия.

Потом Тюлька устроился на крыльце и разглядывал свою новую ногу с интересом. Аксён сидел рядом, молчал, смотрел в лес и совсем ни о чем не думал. Через полчаса появился Чугун, он притащил Тюльке игрушку. Непонятно откуда, вряд ли он успел бы в город смотаться, раздобыл где-то здесь. Китайские гонки. В смысле, сделанные в Китае. Автодром. Машинки маленькие, в четверть спичечного коробка, они с верещанием бегали по спирали, а внутри самого устройства шизоидно завывали китайские голоса. Тюлька включил свой адский агрегат, уставился на карусель и впал в транс. Аксён тоже впал, машинки бегали по кругу с тупым ослиным упрямством, – вверх медленно, вниз быстро, вверх медленно, вниз быстро.

Очнулся Аксён минут через пятнадцать, на крыльцо вышла мать и отключила аппарат. Тюлька поднялся и отправился к себе, лег. Аксён остался. Три дня. Возможно, четыре.

Чугун. Здоровехонек, отметил Аксён. Как новенький даже. Вчера я его неплохо разрисовал, а сегодня уже ничего – ни фонарей, ни ссадин. У Чугуна морда такая – крепкая, коричневая, шкура толстая, как у монгола, будто всю жизнь в седле провел. В Аксентьевых Чугун не пошел, смугленький. Бабушка его и сейчас Чугунком зовет. Только не Чугунок он уже.

Чугун сел рядом, закурил.

Кажется, у них еще был брат. Аксён точно не знал, с матерью бесполезно разговаривать, Чугун говорил, что брат был, но его забрали в космонавты. Бабушка как-то проговорилась, что тоже. Старший, старше, чем Чугун. Что-то с ним стало, точно неизвестно. Давно уже. Аксён иногда представлял его. Ну, самого старшего брата.

Как они бы с ним жили. Как он бы уходил с утра на работу и приходил бы вечером. Нет, даже не приходил, приезжал на мотоцикле. И они на рыбалку бы. И в Кострому. И еще куда.

Чугун закашлялся, но сигарету не бросил, затягивался в промежутках, плевался желтой слюной. Кончилось это тем, что сигарета сломалась, Чугун разочарованно вздохнул и сказал:

– Короче, Аксён, тут дело есть…

Глава 22

Мороз. Пар изо рта, в умывальнике вода покрылась льдом, Аксён разбил его тюбиком от пасты. Достал неровную пластинку, похрустел. Стал чистить зубы.

Чистил долго, с кровью, пока не стало больно, а на щеке с правой стороны вздулся пузырь.

Руки дрожали. Аксён с удивлением на них поглядел. Руки у него не дрожали уже давно. Он закрыл глаза и потрогал себя за нос. Получилось. И день дрожал. Не дом, не воздух, дрожал весь день. Аксён потянулся, хрустнул плечами.

Возник дядя Гиляй, втянул воздух. Звук получился как пылесосный – такой «псыыы», хищный и жадный.

– Тушенка, – сразу определил дядя Гиляй.

И, пропылесосив воздух еще, добавил:

– Говяжья. Высший сорт, его слышно… Много взяли?

– Не знаю… Я не ходил, Чугун сам. Варит…

– Отлично! – Дядя похлопал себя по брюшку. – Жрать хочу! У меня тоже – ночка была не из легких. Ты как, Иван? Перекусим?

– Не хочу…

С утра Чугун готовил. Сбегал к Крыловой, купил рожков. Много, килограммов пять. Развел во дворе костер, поставил эмалированное ведро, залил водой, вскипятил, засыпал макароны, тушенку и пачку какой-то перечной дряни. Макарон и тушенки в котелке было поровну, макарон даже меньше. Стоял, мешал палкой. Потом Чугун ел.

Так тупо ел, накладывал черпаком в миску, заливал кетчупом, майонезом и ел. Четыре миски, живот у него выпятился, пришлось распустить ремень, Чугун сделался добрым и медленным. Вечером он собирался продать пару ящиков Крыловой и теперь пребывал в хорошем настроении. Сидел в зале, слушал телик. Вскрытые банки стояли вокруг, из некоторых торчали вилки.