Черемыш – брат героя - Кассиль Лев Абрамович. Страница 11
Братишка
Аню отвезли домой, где мать, плача и всплескивая руками, тотчас уложила ее в теплую постель, прикрыла тридевятью одеялами, напоила малиной, обложила грелками.
А Гешку летчик отвез к себе в номер, так как гостиница была недалеко от берега – ближе, чем больница и детдом.
Когда в номер явился доктор, Гешка уже лежал на кровати, докрасна растертый, одетый в теплое, просторное вязаное белье летчика – «специально арктическое», как сказал Климентий. Кожа на всем теле горела после немилосердных растираний. Горячие бутылки жгли Гешке пятки и бок.
– Терпи, терпи! – говорил Климентий.
Летчик, в теплой фланелевой пижаме, хвативший спирту, едва разбавленного водой, покрякивая, шагал по комнате, шлепая огромными мохнатыми туфлями. Доктор велел Гешке вылежать денек и ушел.
– Ну как, ничего, обсох? – спрашивал летчик, подходя к кровати.
Гешка блаженно морщил нос. Должно быть, улыбался там, под теплым одеялом, укрытый до самого носа.
– А отыграться все-таки не успел, – поддразнивал его летчик. – Три – два в пользу девчат осталось. Ну, не горюй! В другой раз три забьешь, как окончательно обсохнешь. А сейчас – спать!
Летчик задернул полог. А Гешка опять забеспокоился.
«Вот как скажут ему, как я про него всем врал и братом воображал, так он живо меня отсюда и фьюить!.. – мучился Гешка. – Нет, лучше потом сам скажу… Только немножко после».
Вскоре в номер принесли высушенные вещи Гешки и учебники, забытые им у исад. Но Гешка уже спал.
Когда он проснулся наутро, летчик был совершенно одет, при орденах и даже в фуражке. Он, видимо, собирался уезжать.
Под окном то громче, то тише урчал прогреваемый мотор автомобиля.
Климентий Черемыш сидел за столом, что-то читал, пожимая плечами и сдвигая фуражку на затылок. По широкому выразительному лицу его гуляла гримаса веселого недоумения. Он смешно таращил глаза, надувал щеки и делал губами «пуф-пыф».
Гешка проснулся с твердым намерением сразу же все рассказать летчику. Он не мог больше скрывать. «Он меня спас, а я от него секрет держу, да еще про него самого! Узнал бы, так не спасал, наверно…» – мучился Гешка.
– А, проснулся, утопленник, щука подледная! – закричал летчик.
Широко шагая, он подошел к постели и встал, упершись руками в бока и покачиваясь с каблука на носок.
– Слушай, это твой тут задачник принесли? Я, брат, ничего не понимаю! Тут вместе с ним письмо принесли. В задачник вложено. Адресовано мне. Вот видишь: «Герою Советского Союза Климентию Черемышу». Я, значит, взял его, распечатал, а там какая-то ерунда. Вот смотри: «Уважаемый товарищ Черемыш! Дирекция третьей северянской средней школы вынуждена обратить ваше внимание на неуспеваемость и недисциплинированность вашего брата Черемыша Геннадия, ученика пятого класса…» Ну, и так далее. Я что-то ничего сообразить не могу. При чем тут я? У меня никакого брата нет и не было.
– Это про меня… – сказал Гешка, хлопая глазами и чувствуя, как начинает ему колоть щеки прилившая к лицу кровь. – Но неуспеваемость за последнее время только. Честное слово, правда…
Эх, почему в полу нет проруби! Он готов был бы еще раз провалиться…
– Погоди, – настаивал летчик. – Ну хорошо, ты не успеваешь, а я тут при чем? Написано: брат.
– Это я – брат, – пробормотал Гешка.
– Ты – брат? – удивился летчик.
– Ну, как будто брат…
– Чей брат?
– Ваш будто…
– Мой?
– Угу…
– Нет, ты, верно, простуду все-таки схватил. Жарок у тебя, я вижу. Дай-ка я тебе градусник…
– Да нет же… у меня нормальная! – в отчаянии завопил Гешка. – Это я просто… будто вы и, словом, я…
– Ну, ты, да я, да мы с тобой. А дальше?
– Вы не серчайте только… Я сейчас скажу…
И он, всхлипнув, накрылся с головой одеялом.
Выслушивать нехитрую Гешкину исповедь летчику пришлось сквозь толстую байку. Климентий попробовал было пощекотать высунувшуюся пятку. Но грешник ни за что не вылезал на свет.
– Я два года… все про вас воображал, – слышалось из-под одеяла. – И по занятиям я из-за вас хорошо был… и по авиации тоже старался. Можете спрашивать. Я все отвечу. И девиацию знаю… и триммер… Вы спрашивайте… Ну что хотите спросите.
– Чего ж тебя спрашивать? Вот пристал вдруг… Ну ладно. Как вот, скажи, допустим, ты бы машину посадил при боковом ветре, если, скажем, вынужден сесть или подходы иначе не позволяют?
– Посадка при боковом ветре производится при ветре, дующем справа или слева от направления посадки, – зарапортовал совсем иным голосом Гешка под одеялом. – Сажать при работающем моторе? – деловито спросил он.
– Ладно, бог с тобой уж, сажай с работающим.
– Тогда, значит, надо скользить на крыло туда, откуда ветер. И по-над землей выровняться и газануть как следует, чтоб шибче садиться, чем если как всегда.
– Фу ты история! – изумился летчик. – Прямо на три точки. Откуда это ты?
Через четверть часа Климентий знал уже все. Сперва он хмурился, потом только головой качал.
– Ну, вылезай, вылезай!.. Нечего уж теперь скрываться… – говорил он, расхаживая по комнате. – Что же, брат так брат! У меня таких братишек в каждом городе по двадцать человек. Честное даю слово! Не все, правда, себя так уж родственниками заявляют, но тоже вроде свояки. У меня даже переписка налажена: они о своих делах, о школе, а я – о своих! Работящие ребята! Но ты уж того, брат Гешка, немного лишка перехватил. Ты бы уж, в крайнем случае, один про себя играл, а то, видишь, и других в дело запутал. Да, неловко получается. Корысти, верно, тебе никакой, да врать не надо. Врать – это без пяти минут последнее дело.
– А последнее какое? – спросил Гешка.
– Последнее дело, – сказал Климентий Черемыш, садясь на край постели, – последнее дело, Геша, – это если долг свой, понимаешь, дело, которое тебе партией, народом поручено, и вот завалить. По-нашему, по-красноармейскому, это, значит, самое распоследнее дело. Понял?
– Понял, – сказал Гешка.
– То-то…
Летчик легонько потрепал его за нос:
– А у тебя, значит, тоже, как и у меня, однофамильцев хоть пруд пруди, а родни никого?
– Нет, у меня сестра в Москве есть. Только так… – Гешка махнул рукой. – Хоть и старшая сестра, ну неинтересная. Она, знаете, это… шьет, в общем.
– Портниха, что ли? – догадался летчик.
– Да, вроде. Там они какие-то спецодежды кроят.
– Ну что ж, тоже хорошее дело, – сказал летчик. – Без штанов, брат, тоже далеко не полетишь. Вот у нас вопрос с костюмами во время перелета был очень серьезный. Знаешь, нам какие костюмы сконструировали? Вот именно – сконструировали: про этот костюм и не скажешь – пошит. В старину говорили – шубу построить. Вот эти-то костюмы действительно построены. Можешь себе представить: гагачий пух, кожа, шелк, тройная прокладка особая, теплая, непроницаемая, да еще электрическое подогревание. А ты говоришь – портниха…
Летчик встал, прошелся из угла в угол, потом опять подошел к кровати:
– Ну, как же теперь нам все это расхлебать?… Может быть, так и оставить? А? Пускай их себе думают, что братья. А? Как по-твоему?
Он наклонил голову и из-под широкого лба испытующе посмотрел на Гешку.
Гешка молчал.
– Ну? Или как? – торопил летчик.
– Н-н-нет, – выдавил из себя Гешка, – это уж не годится. Лучше пускай уж знают. Все равно. А то какой же это я вам брат буду, если трусить и врать все? Нет уж!
– Это вот хвалю! Это подходяще! – воскликнул Климентий. – За это прямо впору бы и побрататься с тобой. Ладно, я уж в школе сам все это обделаю. Дразнить не будут.
Потом он вдруг сделался строгим, подтащил к кровати тяжелый стул, с грохотом поставил, сел на него верхом, скрестил руки на бархатной спинке.
– Вот что, друг: назвался братом, так уж изволь во всем соблюдать соответствие. Ну-ка, будя валяться! Вставай, одевайся, и давай-ка поговорим начистоту. Что же это ты? А? Зовешься моим братом, а в учебе такой тихоход? По дисциплине у тебя тоже все гайки расконтрены. Никуда это не годится! Если уж хочешь быть братом, так давай условимся: фамилию высоко нести – не конфузить. Ты мне фамилию не порть! А то либо мне, либо тебе ее менять придется. Да и за чем дело стало? Теперь ведь учиться – одно удовольствие. Вот я посмотрел тут у тебя задачки. Легкие. Я уж тут от нечего делать взялся, пяток решил. Вот в наше, брат, время… Отдали меня в ученики… Так мастер, бывало, чуть что, как приложит счетной линейкой по загривку – дважды два, – вот тебе и вся арифметика!