Пляска на бойне - Блок Лоуренс. Страница 17

За прилавком стоял тот же продавец, но если он меня и узнал, то не подал вида. Я разменял на четвертаки десять долларов, зашел в одну из просмотровых будок и запер за собой дверь. Будка годилась любая, потому что в каждой стоял видеотерминал, подключенный к одной и той же шестнадцатиканальной кабельной системе. Переключаться с канала на канал можно было сколько угодно. Как будто сидишь дома и смотришь телевизор, только программы другие и четвертака хватает на каких-нибудь тридцать секунд.

Я сидел в будке, пока у меня не кончились четвертаки. На экране передо мной мужчины и женщины проделывали друг с другом всякие штуки, и каждый раз это была какая-то вариация на тему жестокости и боли. Некоторые из жертв как будто получали удовольствие, и никого это, по-видимому, ничуть не смущало. Это были актеры, добровольцы, лицедеи, играющие спектакль.

Ничего похожего на то, что смотрели мы с Элейн, я здесь не увидел.

Вышел я из будки на десять долларов беднее и на столько же лет старше. На улице было жарко и душно, такая погода стояла уже целую неделю. Я вытер пот со лба и с удивлением подумал — что это я делаю на Сорок Второй и зачем сюда попал? Того, что мне нужно, здесь не было.

Но я почему-то никак не мог уйти из этого квартала. Не то чтобы меня тянуло в другие порнолавочки, не нужны были мне и никакие услуги из тех, что предлагали на этой улице. Я не собирался покупать ни наркотиков, ни сексуального партнера. Я не хотел ни посмотреть фильм про кунг-фу, ни приобрести баскетбольные туфли, электронное оборудование или соломенную шляпу с пятисантиметровыми полями. Я мог бы купить нож с выкидным лезвием («Продается исключительно в виде комплекта деталей; сборка в некоторых штатах запрещена законом») или изготовляемые в присутствии заказчика поддельные удостоверения личности с фотографией — 5 долларов с черно-белой и 10 с цветной. Я мог бы сыграть в «Пэкмана» или «Донки Конга» или послушать седовласого чернокожего с мегафоном, который располагал абсолютно неопровержимыми доказательствами, что Иисус Христос был чистокровным негром и родился там, где сейчас находится Габон.

Я бродил по этой улице взад и вперед, взад и вперед. Один раз я пересек Восьмую авеню и выпил стакан молока с бутербродом в стоячей закусочной на автовокзале Порт-Оторити. Я побыл там некоторое время, чувствуя себя в кондиционированном воздухе как в раю, а потом что-то заставило меня опять выйти на улицу.

В одном из кинотеатров шли два фильма с Джоном Уэйном [20] — «Армейский фургон» и «На ней была желтая лента». Я заплатил доллар или два, не помню уж сколько, и вошел. Просидев вторую половину одного фильма и первую половину другого, я снова вышел на улицу.

И снова принялся по ней бродить, погруженный в размышления, не замечая ничего вокруг.

Какой-то чернокожий мальчишка подошел ко мне и спросил, что это я делаю. Я обернулся — он нахально смотрел на меня снизу вверх. Ему было лет пятнадцать, а может, шестнадцать, а может, и семнадцать — примерно столько же, сколько мальчику, которого убили в том фильме, но выглядел он куда более умудренным уличной жизнью.

— Просто смотрю на витрину, — ответил я.

— На все витрины, — сказал он. — Только и делаете, что ходите по улице взад-вперед.

— Ну и что?

— Ну и чего вы ищете?

— Ничего.

— Дойдите до угла, — сказал он. — До Восьмой авеню, а там заверните за угол и подождите.

— Зачем?

— Зачем? Да чтобы все эти люди на нас не глазели, вот зачем.

Я подождал его на Восьмой авеню, а он, должно быть, обежал вокруг квартала или прошел напрямик через отель «Картер». Когда-то этот отель назывался «Дикси» и славился одним — дежурный телефонист, поднимая трубку, всякий раз говорил: «Отель „Дикси“, ну и что?» По-моему, отель переименовали как раз тогда, когда Джимми Картер стал президентом вместо Джералда Форда, но, возможно, я ошибаюсь, а даже если и так, это могло быть чистым совпадением.

Я стоял в каком-то подъезде, когда со стороны Сорок Третьей появился мальчишка — он шел, сунув руки в карманы и задрав кверху нос. На нем был джинсовый пиджак поверх майки и джинсы. Должно быть, в пиджаке ему было ужасно жарко, но его это, по-видимому, ничуть не волновало.

— Я видел вас вчера, — сказал он, — и сегодня вижу целый день. Так и ходите взад-вперед, взад-вперед. Чего вы ищете?

— Ничего.

— Да бросьте вы. Тут все чего-то ищут. Сначала я подумал, что вы легавый, но вы не легавый.

— Откуда ты знаешь?

— Не легавый, и все тут. — Он пристально посмотрел на меня. — А может, легавый? Может быть.

Я рассмеялся.

— Чего вы смеетесь? Вы какой-то странный, мистер. Человек спрашивает, не хотите ли купить травки или снежка, а вы только головой мотаете и даже не глядите на него. Какого еще зелья вам надо?

— Никакого.

— Значит, никакого. Девочку вам надо? — Я мотнул головой. — Мальчика? Девочку и мальчика? Хотите посмотреть представление или чтобы на вас смотрели? Говорите же, чего вы хотите.

— Я просто вышел прогуляться, — сказал я. — Мне нужно кое о чем подумать.

— Это же надо! — воскликнул он. — Прийти на Двойку, чтобы думать! Дай, говорит, пойду на Двойку — надо мне собраться с мыслями. Только если вы не скажете, чего на самом деле хотите, как вы это добудете?

— Я ничего не хочу.

— Скажите, чего вы хотите, и я помогу вам это достать.

— Я же тебе сказал, что ничего не хочу.

— Ну, раз так, то я хочу. Я много чего хочу. Дайте мне доллар.

В его голосе не было угрозы, и запугать меня он не пытался.

— Это почему же я должен дать тебе доллар? — спросил я.

— А просто потому, что мы с вами друзья. А потом, раз уж мы с вами друзья, я, может, дам вам косячок. Годится?

— Я траву не курю.

— Траву не курите? Так что же вы курите?

— Ничего не курю.

— Тогда дайте мне доллар, и я вам ничего не дам.

Я невольно рассмеялся. Оглядевшись, я увидел, что на нас никто не обращает внимания. Я вынул бумажник и протянул ему пятерку.

— Это за что?

— Потому что мы друзья.

— Ну да, а все-таки чего вам надо? Хотите, чтобы я с вами куда-то пошел?

— Нет.

— Вы просто так это мне даете?

— Мне от тебя ничего не нужно. А если не хочешь…

Я протянул руку к бумажке, и он со смехом отдернул ее.

— Ну-ну, — сказал он. — Раз уж дали, брать обратно не полагается. Как это мамаша вас не обучила? — Он сунул бумажку в карман и искоса взглянул на меня. — Никак не пойму, что вы за человек.

— А тут и понимать нечего, — сказал я. — Как тебя зовут?

— Как меня зовут? А зачем вам знать, как меня зовут?

— Да просто так.

— Можете звать меня Ти-Джей.

— Ладно.

— «Ладно». А как вас зовут?

— Можешь звать меня Букер.

— Как вы сказали — Букер? — Он покачал головой. — Ну, вы даете, мистер. Одно могу сказать — никакой вы не Букер.

— Меня зовут Мэтт.

— Мэтт, — повторил он, словно примериваясь. — Ну, это годится. Мэтт. Мэтт. Туши свет, Мэтт.

— Зер гут. Рут.

Глаза у него загорелись.

— А, так вы тоже тащитесь от Спайка Ли? Видели этот фильм?

— Еще бы.

— Нет, никак не пойму, что вы за человек.

— Да нечего тут понимать.

— Что-то у вас есть на уме. Только не могу понять что.

— А может быть, ничего.

— Это здесь-то, на Двойке? — Он беззвучно присвистнул. Лицо у него было круглое, нос курносый, глаза блестящие. Мне пришла в голову мысль, не пойдет ли моя пятерка на покупку дозы крэка [21]. Только у торчков не бывает таких круглых физиономий, да и в глазах у него не было того выражения, какое обычно заметно у них; правда, и у них оно появляется не сразу.

— Раз человек появился на Двойке, значит, у него есть что-то на уме. Крэк или снежок, секс или деньги, как взбодриться или как оттянуться. Если у человека нет ничего на уме, чего ему тут делать?