После первой смерти - Блок Лоуренс. Страница 28

— Ты говорила.

— Слушай, в тот момент я в любом случае не сказала бы ничего другого. Чтобы не связываться, понимаешь?

Она отхлебнула кофе.

— У тебя есть идеи насчет того, кто это сделал? Кого ты подозреваешь?

— Да так, ерунда.

— Расскажи.

Я рассказал. На этот раз я выдал ей полную версию без сокращений, от начала и до конца. Она была первым человеком, который выслушал историю целиком, и, закончив рассказ, я почувствовал себя лучше. Более внимательного слушателя трудно было себе пожелать. Она не пропускала ни одного слова, кивала, давая понять, что успевает за мной, останавливая меня то и дело, когда хотела что-то для себя прояснить. Линда вызвала у нее отвращение, Макьюэн ее напугал, а задача найти настоящего убийцу, видимо, заинтересовала ее.

Мой план подобрать девушку и задать ей вопросы показался ей неудачным.

— Никто тебе ничего не расскажет, — сказала она. — Просто убегут.

— Ты не убежала.

— Слушай, я уже сказала тебе, я — сумасшедшая. — Она задумалась. — Просто я решила поверить тебе.

— Я тоже верю тебе.

— Это необязательно. Что я-то могу тебе сделать?

— Позвонить в полицию.

— Я? — Она засмеялась. Потом подняла два пальца, сложенные вместе: — Мы с полицией не совсем в таких отношениях.

— Даже если так.

— Мне не хотелось тебе говорить, такими вещами не хвастаются, но меня арестовывали. Я сидела в тюрьме. И не один раз.

— Наверное, это было не очень приятно.

— Не очень приятно! Знаешь центр временного содержания? В Гринвиче?

— Знаю.

Она отвела глаза.

— Не нужно было тебе говорить. И так ты обо мне невысокого мнения.

— Я был за решеткой всего один раз, но зато гораздо дольше, чем ты.

— Это не одно и то же.

— Может быть, в чем-то. Мне кажется, Джеки, я тебя понимаю лучше, чем ты думаешь. Тебе не нужно волноваться из-за того, что ты говоришь мне.

Долгое молчание. Потом:

— Есть кое-что и похуже.

— Да?

— Впрочем, ты, наверное, уже догадался. Я еще и поэтому не могу все время сидеть в гостинице — мне нужно приходить сюда.

Ее глаза бегали, и она нервно втягивала носом воздух. Я знал, о чем идет речь.

— Видел мои руки?

— Конечно.

— Значит, ты знаешь.

— Конечно. Ты колешься.

— Да.

— И что?

Молчание затянулось. Потом:

— Мне нужно принять дозу. Я не хочу, чтобы ты видел меня. Тебя стошнит.

— Не стошнит.

— Да нет, не в том смысле, просто, если ты это увидишь, я не буду тебе нравиться. Я уйду в другую комнату.

— Ладно.

— Алекс...

— Что?

— Я сейчас.

— Ладно.

— Ты будешь здесь? Не уйдешь? Мне кажется, я смогу помочь тебе. Ну то есть помочь найти того, кто это сделал. Не уйдешь?

— Куда мне идти?

— Не знаю. Уйдешь и все.

— Никуда я не уйду.

— Хорошо.

Тыльной стороной ладони она терла себе глаза. Затем встала и быстро вышла из комнаты.

— Я сейчас вернусь, Алекс. Это займет не больше минуты, я сейчас вернусь.

Глава 18

Когда она вернулась, перемена была разительная. И дело было не в одних только расширенных зрачках. Ее лицо, нервное и оживленное до того, как она укололась, выглядело теперь совершенно бесстрастным. Она передвигалась медленно, как будто на ватных ногах, плечи обвисли. Она села на диван, вытянула ноги и сказала:

— Слишком светло, слишком светло.

Я прошел и выключил все лампы.

Немного спустя она сказала:

— Я продержалась целый год. Не работала. Со мной был один человек. Он жил в Скарсдейле. Знаешь, где это?

— Да.

— Я там никогда не была. Там хорошо?

— Да.

— Он был женат. Он оплачивал мне квартиру и давал мне деньги, а я ни с кем больше не встречалась. Мы виделись днем, а иногда он оставался на ночь.

Она закрыла глаза. Ее сигарета догорела до фильтра, я осторожно вынул ее из ослабевших пальцев и затушил. Потом она открыла глаза и взглянула на меня.

— Мы любили друг друга, — сказала она.

Ее голос звучал очень мягко, она говорила медленно, ровно. Только губы шевелились. Перед тем она жестикулировала во время разговора, теперь руки неподвижно лежали на коленях.

— Час тут, час там. А летом он всегда уезжал с женой в Европу, на два месяца. Детей он отправлял в лагерь в Новой Англии, а сам с женой уезжал в Европу, так каждое лето. В то лето, когда мы встречались, он собирался оплатить мне путешествие. Он хотел дать мне денег, чтобы я купила себе новые шмотки, и отправить меня в Пуэрто-Рико. Сказал, что оплатит гостиницу, билет, понимаешь?

— Да.

— Я этого очень ждала, Алекс. Ты сам из Нью-Йорка?

— Нет.

— А откуда?

— Из Огайо.

— Там хорошо?

— Обычно.

— Понятно. А я родилась в Нью-Йорке и никогда нигде не была. Всю жизнь здесь, в Нью-Йорке. Поэтому я ждала этой поездки. Начала ходить по магазинам и покупать вещи, а потом этот человек признался, что его дела идут не так уж хорошо и такое путешествие он не потянет. Сказал, что даст мне немного денег, но на поездку этого не хватит.

Она снова закрыла глаза. Я докурил сигарету до половины, когда она, по-прежнему не открывая глаз, сказала:

— Он, как и раньше, мог отправить детей в лагерь и отвезти жену в Европу, но не смог потянуть для меня поездку. Понимаешь?

— Понимаю.

— Мне было очень обидно, Алекс, и когда он вернулся из Европы, меня уже не было в том месте. Я снова начала работать, водить клиентов, и снова начала колоться, и перестала любить его, и когда он вернулся, меня уже там не было.

Она снова замолчала. Я посмотрел на нее, и мне захотелось коснуться ее лица.

Она сказала:

— Человеку нужна опора, вот в чем дело. То, что держит его на плаву.

Она открыла глаза.

— Я говорю тебе то, о чем никогда и никому не говорила. Алекс, как получилось, что ты выбрал именно меня?

— Мне нужно было узнать, как...

— Нет-нет-нет. Я видела тебя на улице. Ты ходил взад-вперед, взад-вперед. Сегодня на улице было полно девушек. Почему ты выбрал меня?

— Ты была самая красивая.

Она распахнула глаза и слегка повернулась ко мне. Наверное, правда заразительна; я не собирался ей говорить, не хотел признаваться в этом даже себе, но все получилось само собой. Она очень внимательно посмотрела мне в глаза.

— Ты очень хороший, Алекс.

Я растерянно взглянул на нее.

— Да, Алекс, — очень мягко сказала она, отвечая на вопрос, который не был задан. — Мне очень хочется этого.

И я поцеловал ее.

Она целовалась жадно, самозабвенно, как влюбленная школьница в припаркованной машине. Ее губы были влажными и горячими, ее руки крепко обвивали мою шею. Ее губы были мягкими и сладкими, и я проводил пальцами по ее шее и гладил ее, как испуганного котенка.

Шатаясь, как пьяные, мы пошли в ее маленькую спальню и снова в дверях остановились и стали целоваться. Она вздохнула и пробормотала мое имя. Не зажигая свет, мы вошли в спальню и разделись. Она сняла покрывало, и мы легли на кровать.

— Не сразу, но мы все-таки добрались до постели. Кто мог подумать?

— Тсс...

— Алекс...

Мы поцеловались, она прижалась ко мне, и я ощутил ее невероятную мягкость. Каждый сантиметр ее тела был мягким и гладким. Я не мог от нее оторваться. Я трогал ее грудь, живот, спину, ноги. Мне нравилось, какие они на ощупь.

Она лежала совсем тихо, закрыв глаза, тело расслаблено в сладкой истоме героина, а я тем временем «пел гимны» всем прелестям ее плоти. Я гладил ее и целовал ее, и наконец ее тело стало сладко подрагивать, дыхание установилось в такт этим движениям. Она стала тихонько постанывать, тоненько, еле слышно. Я перестал думать, я полностью растворился в ее запахе, вкусе, близости. И наконец она сказала, неожиданно настойчиво:

— Ну же, милый, иди ко мне.

Я лег сверху на ее маленькое мягкое тело, ее рука обхватила и направила меня. Она билась подо мной изо всех сил в сладкой агонии. И причиной этому был я. Я услышал ее крик и почувствовал ее дрожь, а потом сам растаял внутри нее в неизъяснимом блаженстве.