Чудаки и зануды - Старк Ульф. Страница 10

Присмотревшись, я прочла подпись в правом нижнем углу: Исак.

Едва я разобрала подпись, как кто-то толкнул меня в плечо. Исак. Легок на помине. Я обернулась, и он бросил мне на парту записку. Совсем, что ли, спятил? Думает, училка ослепла? Вот уж не ожидала от него такой дури! Рисовать-то умеет, а вот списывать – ни фига.

Глаза фрекен Эрлинг блеснули за стеклами очков. С удивительной для ее стати прытью она метнулась к Исаку. Правая рука, словно топор мясника, опустилась на записку.

Учительница кипела от злости и уже не была похожа на сдобную булочку.

– Ну надо же, сидит и списывает прямо у меня перед носом! – прошипела она, вцепившись в Исака. – Как это прикажешь понимать?

Мне стало его почти жалко. Не позавидуешь тому, на кого разозлится фрекен Эрлинг.

– Я не списывал, – тихо сказал Исак.

Хуже и придумать не мог! Ясно – пытается выкрутиться. Напрасно. Если попался, лучше сразу во всем признаться и притвориться, что раскаялся.

– Что? – прошипела учительница, и глаза ее засверкали еще яростнее. – Чего я совершенно не переношу, так это списывания и вранья. А ты, Исак, и списываешь, и врешь. Стыдись!

– Чего мне стыдиться, если я не списывал, – упрямо твердил Исак.

Видали придурка! Он что, нарочно ее злит? Зачем?

В классе воцарилась гробовая тишина. Ребята отложили ручки. Все, кроме Анны, которая по-прежнему корпела над тетрадкой. Мучительно медленно Трясогузка подняла записку и брезгливо помахала ею, словно грязным носовым платком.

– А это что? – спросила она. – Любовная записка?

– Нет.

– Тогда посмотрим, что тут написано, – заявила Трясогузка. – Может, сам прочтешь?

– Читайте вы.

Фрекен Эрлинг развернула скомканный листок. Надо было мне схватить записку, едва она упала мне на парту, и сразу сжевать! Трясогузка стояла с запиской в руке, а мы ждали, что будет дальше.

– Извини, – произнесла она наконец бесцветным голосом. – Извини меня, Исак. Я погорячилась. Вот, послушайте, что здесь написано: «Нет, Симон, вонючая крыса, не стану я тебе подсказывать! Найди кого другого. Исак».

Я почувствовала, как внутри у меня что-то перевернулось. Хорош типчик! Получалось, это я списываю. Здорово он меня подставил! Разве теперь что докажешь! Нечего и пытаться! Меня трясло от злости, но вместе с тем я даже зауважала этого хитрюгу.

Трясогузка повернулась ко мне:

– Значит, на самом деле отчитывать надо было тебя. – Она схватила мою тетрадь, порвала на мелкие клочки и бросила их на пол. – Так мы поступаем со всеми, кто списывает, Симон, – объявила она. – Мы еще поговорим с тобой на перемене.

Я оглянулась на Исака. Он ухмыльнулся весело, злорадно, от всего сердца. Отплатил. Теперь мы квиты!

– Что она сказала?

Мы сидели на берегу озера довольно далеко от школьного двора. С озера дул холодный ветер, и мы укрылись от него в старом полуразвалившемся сарае. Раньше здесь была лодочная станция, и по воскресеньям давали напрокат лодки, а в сарае хранили весла и всякие снасти. Пара весел все еще валялась здесь с тех пор.

Вдобавок Исак, Данне, Водяной, Стефан и Пепси натащили в сарай всякого барахла со свалки: колченогую раскладушку, журнальный столик, радиоприемник, который Пепси, этот юный мастер золотые руки, починил, и мы теперь могли слушать бесконечные марши, прогнозы погоды, сигналы точного времени, передачи о сельском хозяйстве. Еще тут были стулья, керосиновая лампа, железная печка и примус.

На столе лежали кипы старых комиксов, почти полная колода карт и несколько раздобытых где-то порнографических журналов. Пол был усеян окурками и засохшей жвачкой.

В общем, вполне уютное пристанище, куда девчонкам вход заказан. Всем, кроме Катти, конечно. Ведь она разрешала мальчишкам тискать себя за грудь да еще рассказывала непристойные истории про то, чем взрослые занимаются по ночам.

Водяной прихватил с собой сигареты-самокрутки. Мы втягивали едкий колкий дым, от которого в желудке, словно в бетономешалке, все переворачивалось и урчало: картофельное пюре, белый соус, котлеты. Мы притворялись, что прямо балдеем от каждой затяжки и лучшего развлечения, чем эти вонючие сигаретки, и представить себе не можем.

От былой настороженности не осталось и следа. На перемене мальчишки обступили меня. Они были полны сочувствия, любопытства и восхищения, какого может удостоиться лишь тот, кому удастся вывести из себя взрослого.

Со мной вдруг стали считаться.

Исак лично привел меня в сарай – мальчишки соблюдали строжайшую конспирацию и даже выставляли часового у дверей, чтобы туда не проник никто из посторонних – ни случайный прохожий, ни девчонка, ни учитель.

Меня приняли в шайку. И злой дух во мне ликовал.

Пока Данне ковырял ножиком засохшую болячку на коленке, я развлекала компанию – рассказывала, как отчитывала меня Трясогузка. Все одобрительно ухмылялись, хотя и догадывались, что это выдумки. На самом деле она лишь внимательно и с тревогой посмотрела на меня да поинтересовалась, что со мной стряслось. Но что я могла ей ответить? Уж лучше бы она рассердилась. А этот тревожный взгляд действовал мне на нервы.

Исак довольно усмехался. Он и словом не обмолвился, что подставил меня. Ну и я не стала об этом распространяться. Захочет похвалиться своими проделками – его дело, мне тоже есть о чем рассказать, хотя бы о той куртке. Мы друг друга стоим.

Я присматривалась к нему. Он сидел и сплевывал табачные крошки, прилипшие к губам. Может, я ошиблась, может, он не такой уж безнадежный идиот, каким кажется на первый взгляд.

– Что мне делать? – вздохнул Исак, когда я закончила рассказ. – Трясогузка хочет, чтобы я завтра принес в класс своих птиц.

– Так тащи! – оживился Водяной, стараясь показать, что ему море по колено.

– Притащил бы, если б они были!

– Так у тебя их нет? Что ж ты сразу не сказал!

– Так вышло.

Я его прекрасно понимала. Я ведь тоже соврала, что у меня есть собака. А Килрой-то пропал.

– Скажи, что они улетели, – предложила я.

– Надо было сразу отвертеться, – пробурчал Исак. – Да Трясогузка застала меня врасплох, вот я и пообещал принести.

– Скажи, что по утрам они плохо выглядят, – посоветовал Стефан.

– Все равно не отстанет, – вздохнул Исак.

– Ладно, так и быть, я все устрою, – заявила я вдруг неожиданно для самой себя. – Будут у тебя завтра птицы.

– Откуда это? – Исак так и вытаращил глаза от удивления.

– Это уж мое дело, – заверила я, хотя понятия не имела, где возьму этих злосчастных птиц.

В этот миг раздался жуткий трезвон – затарахтел старый будильник на столе. Пора было возвращаться в школу.

Наконец-то можно было затушить эти мерзкие сигареты.

Я не спешила возвращаться. Мне надо было пописать, а для этого – остаться одной.

Здорово все вышло! Только вот птицы не давали мне покоя. Кто меня за язык тянул!

Когда я пришла в спортзал, все уже переодевались. Голубок подпрыгивал на месте, чтобы разогреться. Он недовольно глянул в мою сторону.

– Марш переодеваться! – приказал он. – Нечего ковыряться, и так опоздал!

Где мне взять этих птиц? У кого одолжить? Уж коричневых-то мне нипочем не найти. Угораздило же Исака соврать, что они коричневые.

Я так была поглощена своими мыслями, что ничего вокруг не замечала и очнулась лишь от истошного визга. Вокруг метались полураздетые девчонки, размахивали штанами и майками, пытаясь хоть чем-нибудь прикрыться. Анна запустила в меня резиновым сапогом – мама дала их ей на случай дождя.

Только Катти сохраняла спокойствие. Она весело хихикала, глядя на меня, и от смеха груди у нее чуть-чуть подпрыгивали.

Сперва я не поняла, в чем дело. Чего они взбесились? От кого прячутся? А потом до меня дошло: я забрела в девчачью раздевалку. Напрочь забыла, что я мальчишка! Ну и влипла! Хорошо, хоть сама не успела раздеться!

– Проваливай! Проваливай, нахал! – завопила Фрида и натянула мне на голову трусы.