Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян. - Автор неизвестен. Страница 41

Спрашивает чародей другого. Он отвечает:

— Только возьми! Пусты мои карманы, охота наполнить их чужеземным золотом.

— Ну, а ты пойти не хочешь ли? — спрашивает чародей третьего.

— Возьмёшь — пойду, не возьмёшь — останусь. На работу не напрашиваюсь, от работы не отказываюсь, в чужие дела без дела не мешаюсь.

— Вот этого я и возьму, — решил чародей.

Король повернул со своим войском туда, откуда пришёл.

А чародей посадил слугу в уголок, велел молчать и опять за книгу. Читал, вычитывал, страницы перелистывал, пока свеча не догорела. Тут он задремавшего слугу в бок толкнул.

— Пора, — сказал, — в путь-дорогу.

Только переступили границу соседнего королевства, посветлело всё кругом — ласковое солнышко в глаза им глянуло.

— Эх, — слуга говорит, — солнце-то, оказывается, не хуже нашего коня светит.

Ничего чародей не ответил, дальше идёт. Слуга за ним еле поспевает.

Шесть государств насквозь прошли, в седьмом у стен королевского замка остановились.

— Вот, — говорит слуге чародей, — и пришли мы, куда надобно. Владычит в этом королевстве король. Да не столько он владычит, сколько его мать — старая ведьма. Это она для своего сынка любимого нашего коня-солнышко украла.

— Ну и жадность ненасытная! Им два солнца, а нам ни одно го, — слуга удивляется. — А где наш конь?

— Это ещё узнать-разузнать следует.

Посмотрели вверх — высокая стена у замка, глухая. Одно окошечко высоко прорезано, да и то кованой решёткой забрано.

— Сюда-то мне и надо, — сказал чародей.

Ударился о землю человеком, а взлетел зелёной птахой. Слуга только рот разинул. Птаха вспорхнула к окошку, пробралась сквозь чугунные переплёты, в слюдяное окошко заглянула. Видит, сидит старая ведьма за прялкой, пряжу прядёт. Постучала в оконце зелёная птаха клювиком, лапкой поскребла. Ведьма ей окошко и отворила.

— Вот, — говорит, — гостья крылатая! Красива собой, да только с добром или со злом ко мне залетела?

Протянула костлявые руки, пальцы, как грабли, растопырила, хочет птаху изловить.

А птаха под сводчатым потолком вьётся, в руки ей не даётся. Разозлилась ведьма, вскричала скрипучим голосом:

— Эх, был бы мой сынок дома, он бы тебя поймал, голову бы тебе свернул, чучелку бы набил. Да его только к вечеру ждать можно — докуда-покуда он всё наше королевство на солнечном коне не объедет!.

Так всё птаха и вызнала. Пурх — к окошечку, да не тут-то было, ведьма проворнее птахи к окошку подскочила и захлопнула его. А сама хвать метлу, что у порога горницы стояла, взмахнула и ударила пташку. Вмиг обернулась птаха кем раньше была — ведуном-чародеем стала перед ведьмой.

— Чуяло моё сердце обман! — ведьма завопила и на чародея бросилась.

Схватились они, только чародей посильней оказался, живо старуху скрутил, руки и ноги её же пряжей связал и на широкую лавку положил. Билась старая ведьма, билась, да не могла свою пряжу порвать. Ведь пряла она нить не простую, а волшебную, вот её сила против неё и повернулась.

Чародей в дверь выбежал, залами-горницами, ходами-переходами наружу из замка выбрался, слуге сказал:

— Что выведывал, то выведал, что хотел узнать, то узнал. Да четверть дела — не полдела, полдела — не дело, а дело всё впереди. Иди за мной, ни о чём не спрашивай.

Подошли они к мосту, что через реку перекинут, схоронились под мостом в густом кустарнике. А как смеркаться начало, притащили толстое бревно и положили поперёк моста — ни пройти, ни проехать.

Отгорела вечерняя заря, яркие звёзды в небе засверкали. Потом тучи их закрыли, совсем темно стало. Слуга шепчет чародею:

— Темень-то, ровно в нашей родимой сторонке…

Только промолвил — посветлело вдали, всё ярче и ярче свет разгорается. Это скачет король, ведьмин сын, на краденом коне-солнышке домой поспешает. Дорога знакомая, родной замок близко, не чует король беды, скакуна по золотым бокам плёткой охаживает. Разгорячился конь, как гром загремел копытами по дощатому мосту, да со всего маху о бревно запнулся. Сам на ногах удержался, а всадника из седла вышиб.

— Эх, — вскричал король, — знать бы, кто бревно положил! Шкурой да кровью заставил бы того расплатиться.

Тут чародей перед королём предстал. Усмехнулся и говорит:

— Не велика ли цена, что ты назначаешь? Твоя шкура в ответе. Твоя кровь прольётся.

Зарычал король в ярости, выхватил меч из ножен. И у чародея неведомо откуда меч в руках оказался.

Тяжко они бились, мечами звенели, сталью о сталь ударяя. Тверда и крепка рука у короля, да и гнев ему силы придаёт. И чародей ни в чём не уступает, то кошкой назад отпрыгнет, то тигром вперёд бросится. До тех пор рубились, пока оба враз мечи не сломали.

— Что ж, — король говорит, — биться больше нечем… Давай, пан ворог, колёсами обернёмся да с той вон кручи вниз покатимся. Посмотрим, чья возьмёт.

Поднялись они на кручу, и превратился король в золочёное колесо от королевской кареты.

— Ну, а мы не знатного рода, — засмеялся чародей и сделался тележным колесом, с толстыми спицами, с железным ободом.

Стремглав ринулось вниз лёгкое золочёное колесо, а тележное, тяжёлое, еле переваливается. Да как раскатилось потом, так на середине склона и догнало. Сшиблись оба. Вылетела спица из каретного колеса, завертелось оно и набок упало, лежит. Тут тележное колесо вновь чародеем стало.

— Моя взяла!

— Не спеши, пан ворог, — ответил король и вылез из-под обломков золочёного колеса. — Не победил ты меня, только мизинец мне сломал.

— Ну, давай оба огнём сделаемся, один другого жечь станем, — чародей говорит.

— Будь по-твоему, — согласился король. — Я белым пламенем буду, ты — красным.

Взвились два огня — белый и красный, смешались в смертной битве, то разделятся, то друг друга жаркими языками лижут. То по земле стелются, то к небу вздымаются. Долго бились, ни один одолеть не может.

Тут — тюп-тюп по мосту — идёт-бредёт старый нищий — видно, к рассвету хочет в город поспеть.

— Эй, оборванец, — закричал ведьмин сын, белый огонь, — зачерпни шапкой воды из речки, залей красное пламя, я тебе золотой дам!

Послушался нищий, зачерпнул воды, полную шапку несёт. Только хотел плеснуть на красный огонь, тот вскричал:

— Лей скорее на белый, дедушка, целый грош заработаешь!

Тот нищий сроду золотого не видел, а грош ему часто подавали. Он на грош и польстился, плеснул на белое пламя. Зашипело оно, сникло, пар столбом поднялся. За паром и не видно было, что маленький белый язычок пламени не залитым остался.

Сделался чародей самим собой, подал нищему три гроша, и тот, довольный, своим путём дальше потащился.

А тем временем из белого язычка пламени выскочил мальчишка да за спиной у чародея подобрался к коню-солнышку и взлетел в седло. Сам кричит:

— Хоть и отнял ты у меня половину силы и лет мне поубавил, а пока конь мой — мой и верх. Ещё меня наищешься, за мной набегаешься.

Хлестнул солнечного коня плёткой и умчался вдаль, неведомо куда.

Тут слуга из-под моста и вылез.

— Что ж ты, — укоряет чародея, — дрался-бился, а коня упустил?

— А ты что же не помогал? — чародей отвечает.

— Да борони боже в такую драку соваться! Как вы биться начали, меня от страха скорчило. Глаза я руками закрывал, голову меж ногами держал, коленками уши заткнул.

Захохотал чародей, а как отсмеялся, вздохнул и сказал:

— Ну вот что, храбрец, что ни сделано, а до конца не доделано. Путь нам дальний и нелёгкий впереди лежит.

пошли они по следу кованых копыт, где дорогами, где тропами, где горами, где лесами. А как вышли на каменистую, выжженную равнину, тут и след потерялся. Наугад идут. Солнце палит, на небе ни облачка. Чародей вперёд шагает, слуга позади плетётся, спотыкается, под нос бормочет:

— Кабы ты взаправдашний волшебник был, хоть какую-нибудь еду наколдовал бы. Сколько времени не ели! А пустое брюхо ногам ходу не даёт.

Чуть промолвил, выросла на песке перед ними диво-яблонька. Листочки зелёные, яблочки краснобокие.