Прогулка среди могил - Блок Лоуренс. Страница 36

— Вы согласны рассказать мне, что с вами тогда случилось, Пэм?

— То есть про то происшествие?

— Да.

— Ладно, — сказала она. — Наверное, надо. Ведь для этого мы тут и сидим, верно?

Это случилось летним вечером, посреди недели. Пэм находилась в двух кварталах от своего дома и стояла на перекрестке Парк-авеню и Двадцать Шестой улицы, ожидая зеленого света. Подъехал фургон, и этот тип подозвал ее и спросил, как проехать куда-то, она не расслышала куда. Он вышел из кабины и сказал, что, наверное, перепутал название места, что оно написано в накладной, и она вместе с ним подошла к задним дверцам фургона. Он открыл дверцы, а там, внутри, был еще один тип, и у обоих оказались ножи. Они заставили ее сесть в фургон, где был тот, другой, а первый вернулся в кабину, и машина тронулась.

На этом месте я прервал ее и спросил, почему она с такой готовностью полезла в фургон. Разве вокруг не было людей? Кто-нибудь видел, как ее похитили?

— Я плохо помню подробности, — ответила она.

— Ну, ничего.

— Это случилось очень быстро.

— Пэм, можно вас кое о чем спросить? — вмешалась Элейн.

— Конечно.

— Вы ведь так подрабатываете, правда, дорогая?

«Господи, — подумал я, — как же я сразу не догадался?»

— Не знаю, что вы имеете в виду, — ответила Пэм.

— Вы же в тот вечер вышли на промысел, да?

— Откуда вы знаете?

Элейн взяла девушку за руку.

— Ничего, — сказала она. — Никто тут вас не обидит, никто не осудит. Ничего.

— Но откуда вы...

— Да ведь все знают, что эта часть Южной Парк-авеню — самое бойкое место, верно? Но я и раньше догадалась. Милочка, сама я на панель никогда не выходила, но этим делом промышляю уже почти двадцать лет.

— Не может быть!

— Честно. Прямо здесь, в этой квартире, я ее купила, когда распродавали дом. Я называю их знакомыми, а не клиентами и, когда нахожусь в приличном обществе, иногда говорю, что я историк искусства, и мне удалось кое-что скопить за эти годы, но я такая же, как вы, дорогая. Так что можете рассказывать все так, как было на самом деле.

— Господи, — сказала Пэм. — А вообще знаете что? Это даже лучше. Мне ужасно не хотелось идти сюда и врать вам, понимаете? Только я думала, что ничего другого мне не остается.

— Вы считали, что мы о вас плохо подумаем?

— Наверное. И еще из-за того, что я рассказывала полиции.

— А полицейские не знали, что вы этим промышляете? — спросил я.

— Нет.

— Неужели им это ни разу не пришло в голову? Ведь фургон подобрал вас на самом бойком месте.

— Эти полицейские были из Куинса, — сказала она.

— А почему это дело попало к полицейским из Куинса?

— Потому что я в конце концов там оказалась. Попала в Элмхерстскую больницу, а она в Куинсе, потому и полицейские были оттуда. Что они могут знать про Южную Парк-авеню?

— А почему вы попали в Элмхерстскую больницу? Ладно, не важно, мы до этого дойдем. Давайте начнем все сначала.

— Давайте, — сказала она.

Это случилось летним вечером, посреди недели. Пэм находилась в двух кварталах от своего дома и стояла на перекрестке Парк-авеню и Двадцать Шестой улицы, ожидая, пока кто-нибудь ее подцепит. Подъехал этот фургон, и мужчина сделал ей знак подойти. Она подошла и села на правое сиденье, а он проехал один-два квартала, свернул в переулок и остановился у пожарного гидранта.

Она думала, что придется только немного поработать ртом, пока он сидит за рулем, — долларов двадцать или двадцать пять за пять минут работы. Эти типы в машинах всегда хотят в рот, и прямо тут же, в машине. Иногда даже на ходу, что, по ее мнению, ужасная глупость, но поди пойми их. А те, кто пешком, обычно берут номер в отеле, лучше всего для этого «Элтон» на углу Двадцать Шестой и Парк-авеню. Конечно, есть еще ее квартира, но туда она почти никогда никого не водит, разве что в самом крайнем случае, потому что считает, что это небезопасно. Да и кому приятно пускать мужиков в ту же самую постель, где спишь сама?

Мужчину, что сидел в кузове, она не видела до тех пор, пока фургон не остановился. Она даже не догадывалась, что там кто-то есть, пока он не обхватил ее рукой за шею и не зажал ей рот.

— Вот тебе и сюрприз, Пэмми! — сказал он.

Господи, как же она испугалась! Совсем обмерла от страха, а тот, кто был за рулем, рассмеялся, залез к ней под блузку и принялся щупать ей груди. Груди у нее были большие, и она научилась одеваться для улицы так, чтобы выставлять их напоказ, — в платье с узким лифом или в открытую блузку, потому что, если уж кто любит титьки, тот ради них на все готов, так зачем же прятать свой товар? Он взялся прямо за сосок и больно его стиснул, и тут она поняла, что с этими ей придется туго.

— Давайте все переберемся назад, — сказал водитель. — Там уютнее и есть где растянуться. Пусть будет удобно, верно, Пэмми?

Ей очень не нравилось, как они ее называли. Она сказала, что ее зовут Пэм, а не Пэмми, а они произносили это имя с насмешкой, и с какой-то очень недоброй насмешкой.

Когда тот, кто был сзади, снял руку с ее рта, она сказала:

— Послушайте, только без грубостей, ладно? Чего вы хотите, то получите и не пожалеете, но никаких грубостей, хорошо?

— Ты сидишь на игле, Пэмми?

Она сказала — нет, потому что никогда не кололась. Наркотики вообще ей не нравятся. Конечно, можно выкурить косячок, если кто-нибудь угостит, и кокаин тоже приятная штука, но она еще ни разу его не покупала. Иногда мужики насыплют ей дорожку и обижаются, если говоришь, что это тебя не интересует, но в общем она ничего против не имеет. Может, они думают, что она от этого лучше заведется, вроде как злее будет. Иногда какой-нибудь насыплет кокаина прямо себе на член и думает — для тебя это такое лакомство, что и он больше кайфа получит, когда ты станешь сосать.

— Но ты зелье принимаешь, Пэмми? Куда ты его заправляешь? В нос? Между пальцев на ногах? Ты знаешь каких-нибудь крутых торговцев? Может, кто из твоих приятелей торгует, а?

Какие-то дурацкие вопросы. Вроде бы без всякой цели, как будто они от самих этих вопросов тащатся. Один, по крайней мере. Тот, кто сидел за рулем. Он прямо заводился, когда говорил о зелье. Другой больше обзывал ее по-всякому. «Ты, сука рваная, паскуда этакая», что-то в этом роде. Довольно противно, если вдумываться, только многие мужики так говорят, особенно когда возбудятся. У нее был такой клиент, она с ним это делала раза четыре или пять, всегда у него в машине, и он всегда был очень вежливый и до, и после, очень внимательный, никогда не грубил, но, когда он у нее во рту и вот-вот кончит, всегда начиналось одно и то же: «Ах ты, блядь, ах, блядь, чтоб ты сдохла. Ох, чтоб ты сдохла, чтоб ты сдохла, блядь этакая». Ужасно, просто ужасно, но, если этого не считать, он был настоящий джентльмен, платил каждый раз по пятьдесят долларов и кончал всегда быстро, так что плохого, если уж ему так нравится ругаться? От этого тебя не убудет, правильно?

Они перелезли в кузов, и там лежал матрас, и было в самом деле уютно, или было бы уютно, если бы она могла расслабиться, но разве можно расслабиться с такими мужиками, уж очень они были странные. Как можно с такими расслабиться?

Они заставили ее снять с себя все — до последней нитки, это было уж слишком, только она знала, что спорить не надо. А потом... ну, потом они стали ее трахать по очереди, сначала тот, кто за рулем, потом другой. Все шло почти как обычно, если, конечно, не считать, что их было двое, и когда второй работал, тот, что за рулем, щипал ее за соски. Ей было больно, но она знала, что лучше молчать, и к тому же он, конечно, прекрасно понимал, что ей больно, потому он это и делал.

Они оба ее трахали, потом оба кончили, и она было приободрилась, потому что иногда самое опасное — это когда у мужика не стоит или он не может кончить, тогда он начинает на тебя злиться, словно это ты виновата. Когда второй, застонав, слез с нее, она сказала: