Братья Гримм. Собрание сочинений в двух томах. - Гримм братья Якоб и Вильгельм. Страница 157
А дровосек пришел под вечер домой и стал укорять жену, что она его заставила весь день голодать. «Не моя в том вина, — отвечала ему жена, — я послала к тебе дочку с обедом, верно, она заблудилась, так авось придет завтра».
Дровосек поднялся еще до рассвета и, отправляясь в лес, потребовал, чтобы на этот раз вторая дочка снесла ему обед. «Я захвачу мешочек с чечевицей, — сказал он, — она покрупнее проса, дочке ее легче будет заметить, а потому она и с пути не собьется».
В полдень вышла вторая дочка с обедом, но нигде чечевицы не нашла: лесные пташки, как и накануне, расклевали ее всю, и никакого следа не осталось.
Проплутала, девушка по лесу до ночи, затем так же пришла к дому старика, была приглашена туда войти и стала просить об ужине и ночлеге.
Седобородый старик опять обратился к петушку, курочке и коровушке со своим вопросом:
Они опять отвечали ему: «Дукс!» — и все случилось точно так же, как накануне. Девушка сварила хорошее кушанье, пила и ела со стариком, а о животных не позаботилась. И опять стала спрашивать о том, где ей лечь; они отвечали:
И как только она заснула, пришел старик, посмотрел на нее, покачал головою и так же спустил ее в подполье.
На третье утро дровосек сказал жене: «Пришли мне сегодня обед с нашею младшею дочкою; она всегда была такая добрая и послушная; она сумеет найти настоящую дорогу, не то, что ее сестры-непоседы, — не станет шнырять вокруг да около».
Мать не хотела отпускать в лес еще и третью дочь: «Неужели же я должна потерять и это самое любимое мое детище?» — «Не беспокойся! — сказал дровосек. — Эта девушка не заблудится. Она такая у нас разумница! Да к тому же я захвачу с собою гороху и стану его на моем пути разбрасывать… Горох чечевицы крупнее, как по нем не найти дороги?»
Но когда девушка с корзиночкой на руке вышла из дома, то уж все горошины были в зобах у лесных горлинок, и она решительно не знала, в какую сторону ей в лесу отправиться. Она очень была озабочена и постоянно думала о том, как бедный отец из-за нее голодает и как добрая матушка ее стала бы сокрушаться, если бы и она в лесу заблудилась.
Наконец, когда стемнело, она увидела огонек и пришла к лесному дому. Кротко и ласково попросила она себе приют на ночь, и седобородый старик опять обратился к своим животным с вопросом:
«Дукс!» — отвечали они. Тогда девушка подошла к печи, около которой они были, и курочку с петушком по перышкам погладила, а пегую корову между рогами пощекотала.
Когда же по приказанию старика она сварила хороший суп и поставила его на стол, то сказала: «Неужели я есть стану, а этим добрым животным ничего не дам? Тут всего вдоволь, так надо и о них позаботиться».
Вот и пошла она, и принесла гречи, и посыпала перед курочкой и петушком, а коровушке принесла охапку душистого сена. «Кушайте на здоровье, милые мои, — сказала она, — а если вы пить хотите, то я вам и свежей воды запасу». И вот принесла она им полное ведро воды, и курочка с петушком напились с краешка, а корова в ведро морду сунула и напилась досыта.
Когда все они были накормлены и напоены, девушка подсела к старику за стол и ела только то, что он ей оставил.
Вскоре и петушок с курочкой стали головку под крылышко подвертывать, и коровушка глазами помаргивать. Тогда девушка сказала: «Не пора ли нам и всем на покой?
Ты, курочка-красавица!
Красавец-петушок!
Ты, пестрая коровушка!
Что скажете на то?»
Петушок, курочка и коровушка отвечали: «Дукс!
Тут взошла девушка на лестницу, изготовила постели, и когда все было готово, пришел старик и лег на одну из кроватей, прикрывшись до самых ног своей седой бородой.
Девушка легла на другую кровать, помолилась Богу и заснула спокойно.
Так проспала она до полуночи; а тут вдруг и проснулась от страшного шума и треска во всем доме.
В углу что-то трещало и стучало, дверь распахнулась настежь и ударилась о стену.
Все балки гудели, словно кто их из стены выворачивал; а потом и лестница как будто обвалилась, и наконец что-то так грохнуло, как будто весь дом рухнул разом.
Но так как потом все опять стихло, то она осталась в своей постели и опять заснула.
Когда же утром она проснулась при ярком солнечном свете, что же она увидела?
Лежала она в большом зале, и все кругом блистало царственною роскошью: на стенах по зеленому шелковому полю раскидывались золотые цветы; кровать была из слоновой кости, и одеяло на ней — красное, бархатное, а рядом на стуле лежала пара красивых туфель, вышитых жемчугом.
Девушка думала, что все это ей во сне видится; но в зал вступили трое богато одетых слуг и спросили ее, что она им прикажет. «Ступайте, — сказала им девушка, — я сейчас встану, сварю суп старику, а затем и петушка, и курочку, и коровушку накормлю».
Она подумала, что старик-то уж, верно, встал, обернулась к его кровати, а на ней его уже нет, и вместо него лежит какой-то чужой, молодой и красивый…
И вот он проснулся, поднялся и стал говорить ей: «Я королевич; меня заворожила злая ведьма и осудила на то, чтобы я жил стариком в лесу, и никто не смел жить около меня, кроме моих трех слуг в образе петушка, курочки и пестрой коровушки. И это должно было длиться до тех пор, пока не придет к нам девушка, настолько добрая, что не только к людям, но даже и к животным выкажет себя милостивой. Эта девушка — ты! Сегодня в полночь мы все благодаря тебе были избавлены от чар и старый лесной домишко опять превращен в мой королевский дворец».
Затем королевич призвал своих слуг и приказал им поехать и привезти родителей девушки на празднованье свадьбы.
«Но где же сестры-то мои?» — спросила девушка. «Их я запер в подполье, и завтра они будут отведены в лес; там придется им быть в услужении у угольщика до тех пор, пока они не станут добрее и научатся не забывать о бедных животных».
170. Радость и горе пополам
Жил да был портной, человек привередливый, и жена его, добрая старательная и скромная женщина, никак не могла на него угодить. Что бы она ни делала, он всем был недоволен, ворчал, ругался, щипал и бил ее.
Прослышало, наконец, об этом начальство и засадило его в тюрьму, чтобы научить уму-разуму.
Продержали его сколько-то времени на хлебе и воде, потом отпустили; однако же он должен был дать подписку, что не будет больше жену бить, а напротив — мирно с ней жить, и горе и радость с ней делить, как надлежит хорошим супругам.
Некоторое время все шло ладно, а затем он опять принялся за прежнее — стал ворчать и придираться.
А так как он не смел ее бить, то он захотел ее однажды за волосы схватить и дернуть.
Жена от него ускользнула и выскочила во двор, а он-то за ней стал гоняться с аршином и ножницами и то ножницами, то аршином в нее бросать, то всем, что под руку попадется. Как попадет в жену, так и хохочет, а не попадет, шумит и бушует.