Король живет в интернате - Добряков Владимир Андреевич. Страница 10

Эти немногие поручения, строгое предупреждение никому ничего не болтать наполнили его жизнь волнующей новизной и таинственностью. Правда, иной раз на него нападал страх. Особенно после аферы с «футбольными командами». А что, если кто-нибудь из тех мальчишек случайно встретит его и узнает? Но Андрей старался не думать об этом. Зачем? Уже поздно жалеть. Теперь он в руках Зубея. Ну и пусть! С ним хотя и страшно, зато интересно. Вот с той же филателией. Что там за тайна такая?

Всякому овощу свое время

Насытившись, Зубей накрыл арбуз газетой и крикнул, чтобы услышали в другой комнате:

— Васька! Убери!

Пока Васек с обиженным и хмурым видом сметал тряпкой со стола семечки и подбирал корки, Зубей тщательно протер обрывком газеты блестящее лезвие ножа, подышал на него, посмотрел и для верности насухо вытер о штанину. Сложив нож, Зубей сунул его в карман и сказал, подняв хитроватые глаза на Андрея:

— Ну, Король, знаешь, что такое филателия?

— Да я и тогда знал, — небрежно ответил Андрей. — Просто вылетело как-то из головы.

— Вот и прекрасно.

На спинке стула висел тот самый серый пиджак Зубея, в котором Андрей когда-то изображал инструктора спорта. Не поднимаясь с места, Зубей достал из бокового кармана пиджака продолговатый альбомчик в зеленой обложке.

— Иди сюда, — приказал Зубей. Он раскрыл альбомчик. На белой картонной странице, под прозрачными полосками целлофана, были заложены почтовые марки. Как определил по надписям Андрей, все они заграничные. Красивые марки. На одной — зеленоватый самолет, на другой — мост через реку, на третьей — птица с пышным хвостом.

Зубей перелистывал страницы все с новыми и новыми марками. Тихонько подошел Васек. Встал сбоку и, вытянув шею, тоже заглянул в альбом. Зубей резко повернулся и сильно щелкнул братишку по широкому, с тонкими голубыми жилками лбу.

— Куда со своим котлом лезешь! — прикрикнул Зубей.

Лицо мальчугана задергалось, в серых испуганных глазах блеснули слезы. Андрей от жалости не мог смотреть на него. Ну, для чего Зубей так? Васек не совсем в уме, потому и в специальную школу ходит. Зачем на него так кричать?

Андрей расстроился, даже марки рассматривал без особого интереса. А Зубей как ни в чем не бывало продолжал:

— Здесь восемьдесят марок. Ясно? И все разные. Есть редкие. Вот эта, например, чья марка?

Что Андрей мог сказать? На марке нарисована оранжевая река среди гор и над ней ажурные мосты. Вверху написано: «Helvetia».

— Ну, марка, — неопределенно произнес он. — Заграничная.

— Открыл Америку! Спрашиваю: какой страны марка?

— Не знаю, — честно признался Андрей. — И страны такой не слышал.

Зубей закрыл альбомчик, прихлопнул ладонью.

— И для меня это — темный лес. Не интересовался смолоду… А теперь слушай, Король. Задача такая. — За узкими щелками век глаза Зубея смотрели холодно, серьезно. — Даю неделю сроку. За это время ты должен узнать полную биографию каждой этой марки. Откуда она и все такое прочее. И вообще, — Зубей погрозил костлявым пальцем, — чтобы в филателии мне разбирался, как прокурор в уголовном кодексе.

Андрей испугался:

— Да как же я все это узнаю?

Тонкие губы Зубея растянулись в змеиной усмешке.

— Малыш, а тебе сосочку с молочком не дать? — И, стерев с губ усмешку, добавил: — Неужели таким простым вещам нужно учить? Пойди в марочный магазин — посмотри, послушай, поспрашивай. Там этих филателистов набито, как рублей в сотенной. В культурное заведение, называемое библиотекой, загляни. Может, найдешь что почитать.

— А успею? Через пять дней в школу. Я в интернате буду жить. Мать отдает.

Новость заинтересовала Зубея. Узнав, что по воскресеньям Андрей все же будет приходить домой, он, подумав, сказал:

— Ладно. Там видно будет… В общем, бери марки и действуй. Только чтобы в целости были! И без шума мне! Во дворе не показывай. Ясно?

Ясно-то ясно, но загадка так и оставалась загадкой.

— А зачем все это? — не утерпев, спросил Андрей.

Зубей холодно отрезал:

— Малыш, не люблю лишних вопросов. Всякому овощу свое время.

Завтра — в интернат

И в филателистическом магазине чуть ли не целый день протолкался Андрей, и в читальню библиотеки заходил. Там ему дали специальную книжку. Она называлась «Как собирать почтовые марки». Книжка была написана интересно. Андрей прочел ее от корки до корки, и ему многое стало понятно. Теперь для него не составляло большого труда определить каждую марку в альбоме Зубея. А когда после этого он снова пришел в марочный магазин, то уже, как заправский филателист, уверенно и бойко толковал о сериях марок, о зубцовке, даже мог вставить слово о том или ином сорте бумаги марки, о водяных знаках.

В этих неожиданных хлопотах незаметно промелькнули последние дни августа.

Воскресным вечером тридцатого числа Ирина Федоровна сказала:

— Ну, Андрюша, готовься. Завтра отведу тебя в интернат.

— Почему завтра? — ощутив неприятный холодок в груди, спросил Андрей. — Занятия же с первого.

— Не знаю. Велели завтра привести.

На другой день утром, собрав Нинку в детский сад, Ирина Федоровна подвела ее к дивану, где лежал Андрей.

— Прощайся, Ниночка, с Андрюшей. Целую неделю не увидишь.

Она это сказала таким голосом, что и самому Андрею стало жалко себя. А Нинка едва не заплакала. Обхватила ручонками его за шею и давай чмокать — в нос, щеку. Ну что за лизуньи эти девчонки! Сразу целоваться!

— Будет… Будет… — легко отталкивая Нинку, бормотал Андрей. — Подумаешь! Не на век ухожу.

Ирина Федоровна сказала:

— К обеду буду дома. Я на работе договорилась, что уйду раньше.

Когда за ними закрылась дверь, Андрей перевернулся на другой бок, к стене. Но спать не хотелось. «Вот противная девчонка, — подумал он. — Только расстроила».

Андрей поднялся с дивана, зябко повел плечами. В комнате было прохладно. Он посмотрел в окно. И погода, как нарочно, испортилась. Будто и не было ясных дней, жаркого солнца — небо до самого горизонта заволокли тучи.

Ничто не радовало Андрея. Ни компания закадычных дружков, наконец-то снова собравшаяся вместе, ни их веселые рассказы о потешных летних приключениях. Им-то что, можно смеяться, рассказывать! Они дома остаются. Завтра как ни в чем не бывало пойдут в свою школу. А он…

— Да брось горевать! — успокаивали дружки. — Такой парень, как ты, нигде не пропадет! Королевские порядки там заведешь.

До слуха донесся тонкий писк сигналов точного времени. Двенадцать часов. Скоро придет мать… Оставив ребят, он направился к выходу на улицу.

У нас самообслуживание

Когда он вернулся, мать была уже дома. Обедали молча. Ирина Федоровна несколько раз выразительно взглядывала на Андрея, но тот упрямо отводил глаза. Поднимаясь из-за стола, она немного виновато проговорила:

— Я думаю, Андрюша, тебе не будет там плохо…

— Да ладно. Идем.

— Сынок, — беря его за руку, сказала Ирина Федоровна, и голос ее дрогнул. — Сынок, если ты что держишь на сердце против меня, то напрасно. Я добра тебе хочу. Думаешь, легко мне…

— Ну, чего ты, — отстраняясь и по-прежнему не глядя на нее, буркнул Андрей. — Раз решили, значит, все. Идем.

Андрею было тяжело, чего-то жалко и обидно, и хотелось уже скорее поехать, чтобы не сидеть тут, не вести этот неприятный разговор. Он сказал, что, может, лучше один поедет — дорогу знает.

— Что ты! — испугалась Ирина Федоровна. — Я обязательно отвезу тебя.

В трамвае они молча сидели друг против друга. Андрей отсутствующим взглядом глядел в окошко. Она с тоской смотрела на него и думала: нет, не вернуть ей сына, совсем чужим стал. И немалых усилий стоило Ирине Федоровне удержать слезы, просившиеся на глаза.

…Вот и конечная трамвайная остановка. С тех пор как Андрей приезжал сюда, на территории школы-интерната многое изменилось. Общежитие было готово. Оно стояло чуть на возвышении — серое, нарядное. В широких рамах, еще пустых месяц назад, сняли чистые стекла. Немощеная дорога, ведущая от ворот к общежитию, забрызганная тогда известковым раствором, сейчас была покрыта гладким асфальтом. Возле самого здания уже не громоздились кучи строительного мусора, навалы побывавших в деле досок, исчезли ящики с раствором, бетономешалка. На ровной, укатанной площадке высились два столба с натянутой волейбольной сеткой.