Король живет в интернате - Добряков Владимир Андреевич. Страница 39

— Хоть две.

Между прочим, здесь, в фотолаборатории, Андрей узнал и тот «секрет», о котором говорил Олег в мастерской. На полочке стоял деревянный, составленный из ровных долек желтый ослик. С хвостиком, кожаными ушами и зелеными глазами-бусинками.

— Что это? — показал Андрей на ослика.

— Разве не узнаешь? Это самое послушное животное на свете. — Олег что-то нажал у ослика внизу, и тот наклонил голову, потом присел на передние ноги. Олег скомандовал: — Голову вверх! — И голова ослика послушно вздернулась.

На это было забавно смотреть. Андрей от души рассмеялся.

— Кому это сделал? — спросил он.

— Ослика для Валюши. У меня две сестрички. А вот — младшей, Танечке. — Олег достал новую игрушку: два выпиленных из фанеры медвежонка сидят у пенька. В лапах у них — топорики. Если дергать палочки то в одну, то в другую сторону, медвежата попеременно наклоняются и колотят топориками по пеньку. — К празднику им смастерил, — сказал Олег. — В подарок.

«А он вовсе не сухарь!» — подумал Андрей.

Неприятное известие

Каникулы! Целая неделя отдыха!

Андрей проснулся по привычке рано — за окнами было темно. Услышав ровное тиканье часов и разглядев полоску света под дверью в кухню, вспомнил, что он дома, лежит на своем диване, что можно пока не вставать, никуда не идти, не спешить. Вообще можно ничего не делать, хоть весь день ничего не делать. Хорошее время — каникулы!

Андрей повернулся на другой бок и задремал. Сквозь сон слышал, как поскрипывала дверь, как шепотом разговаривали мать и Нинка. Он лишь тогда окончательно проснулся, когда Ирина Федоровна тронула его за плечо.

— Андрюша, мы пошли. Завтрак на кухне. Если сейчас будешь вставать, то разогревать не надо — все горячее.

Нет, вставать он еще не будет. Куда торопиться? На то и каникулы, чтобы отдыхать в полное удовольствие. Андрей закрыл глаза, полежал минут пять. Однако спать уже не хотелось. Диван вдруг показался жестким, неудобным, какая-то пружина упирается в бок. Придется вставать.

Не одеваясь, он долго сидел на диване и размышлял: делать зарядку или не делать? В интернате, конечно, не стал бы раздумывать над этим. Там все ясно: пропел горн — надо вскакивать с кровати и вместе со всеми спешить на зарядку. Вместе со всеми. А тут — один. Сам себе хозяин. Правда, в последние два воскресенья он делал зарядку. Но ведь это лишь ради Нинки. Еще говорил наставительно:

— Хочешь жить до ста лет — делай по утрам зарядку.

Нинка в долгу не оставалась:

— А мы тоже в детском саду делаем вот так! — И, уперев руки в бока, высоко поднимая голые коленки, начинала маршировать по комнате.

Так делать сегодня зарядку или нет? Андрей посмотрел на свои крепкие, еще смуглые от летнего загара руки, пощупал твердые бугры мускулов.

«А что это я, в самом деле, расселся, как кисель!» Андрей вскочил, открыл форточку и, как был — в майке и трусах, — добросовестно проделал все упражнения. И сразу проникся к себе уважением. Вот так! Еще и водичкой обольемся! После холодной воды и крепкого растирания он почувствовал себя бодрым, подтянутым, захотелось что-нибудь делать. Ну, где какие непорядки? Ага, цветы! Хотя и не очень сухая земля, но полить не мешает. Что еще? Пол подмести? Не надо — чистый. А это что? Андрей посмотрел на Нинкину целлулоидную куклу Наташу. Когда-то это была настоящая красавица. Нинка спать без нее не ложилась. А теперь это и куклой нельзя было назвать. Будто злой Карабас-Барабас за что-то подверг Наташу страшной казни. Голова, руки, ноги, туловище — все лежало отдельно. Ясно — оборваны резинки. Поправим! Через полчаса с помощью резинки, спичек и вязального крючка он вернул кукле жизнь. Наташа снова могла сидеть, стоять, поднимать руки. Вот обрадуется Нинка!

Позавтракав, Андрей отправился на улицу. На лестничной клетке он невольно задержался: из-за дверей соседей слышались неясные голоса, Андрей узнал голос Евгении Константиновны. Слов не разобрать, — наверное, она в столовой. Затем совсем рядом, из кухни, послышался голос бабушки:

— Оттого твердое, — словно оправдывалась Прасковья Ульяновна, — что, видно, бык попался старый…

— Фу! Какие гадости говорите! — Это сказала Евгения Константиновна. Андрей хорошо расслышал ее слова.

Бабушка что-то проворчала в ответ и добавила:

— А с виду мясо как мясо. Кто ж его разберет, что оно старое. Четыре часа варила, и все без толку. Хоть адский огонь под ним разводи.

Прасковья Ульяновна замолчала. Все стихло. Невесело подумав: «Кажется, сердитая», Андрей пошел вниз.

Навстречу ему, быстро стуча каблуками, поднималась молодая женщина в модном пальто. Остановившись возле квартиры Роговиных, она позвонила.

— А-а! — услышал Андрей голос Евгении Константиновны. — Люсик! Как я рада! Проходи, раздевайся!..

— Нет, Женечка, раздеваться не буду. Женечка, я разыскала черную тафту — прелесть! Сейчас же бежим!

Выйдя во двор, Андрей дошел до ворот и остановился. Ждать пришлось недолго. Минут через пять в парадном показалась Евгения Константиновна с приятельницей.

Стоять на месте было неудобно — будто нарочно дожидается, и Андрей неторопливой походкой направился им навстречу. Евгения Константиновна, все такая же легкая, красивая, заметила его и заулыбалась своей ослепительной улыбкой.

— Здравствуй, Андрюша! — сказала она. — О, да ты, кажется, еще вырос! Возмужал. Стал настоящий мужчина.

Как Андрею было приятно это услышать! Он остановился, ожидая, что и Евгения Константиновна задержится. Хотя бы на минутку. Ему хотелось, чтобы она поговорила с ним, спросила, как живет, что нового. Но Евгения Константиновна ничего этого не сказала. Она даже не остановилась, а шедшая рядом приятельница вдруг спросила:

— Ну, хорошо — без выреза, лодочкой, а юбка?

— Юбка, разумеется, узкая, — тотчас ответила Евгения Константиновна. — Только узкая!..

Закусив губу, Андрей смотрел им вслед. Даже не остановилась! Впрочем, чего он ожидал? Тряпки для нее важнее всего на свете… И все-таки ему было грустно.

…Каникулы подходили к концу.

Вот и праздник остался позади. Это был самый интересный и яркий день за все каникулы. К центральной площади города — с трибунами, обитыми красной материей и украшенными флагами, портретами, — стекались праздничные колонны. Интернат шел одним из первых. Знамена, транспаранты, бумажные цветы на длинных палках, звенящая медь оркестров, смех, песни. И они, интернатовцы, пели, шутили, кричали «ура». У Светланы от смеха, песен и свежего ветерка так раскраснелись щеки, так сверкали глаза, что хоть поднимай ее вместо транспаранта и неси, показывай всем!

После праздника Андрей заскучал. Хотелось уже скорее в интернат.

В последний день каникул Андрей видел Васька. Он узнал от него, что перед тем, как неожиданно исчезнуть, Зубей не ночевал дома. И еще Васек сообщил: писем брат не шлет, но недавно к ним приходил какой-то парень и сказал матери, что Зубей жив-здоров и, может быть, скоро вернется домой.

Андрея это известие напугало. Зубея давно нет, Андрей привык к этому, и ему уже стало казаться, что так будет продолжаться вечно. И вот теперь… Острая тревога сжала сердце Андрея.

Власть над металлом

После праздника Никанор Васильевич вывесил объявление о записи семиклассников на курсы токарей и фрезеровщиков. Старый мастер не ожидал, что желающих работать на станках окажется так много.

— И девочки тоже? — удивился Никанор Васильевич. — Ну и времена! А что ж, оно и правильно! — уже с одобрением продолжал он. — Ведь рабочий класс — это основа основ, самая что ни на есть сердцевина. Куда ни глянь, любую вещь возьми — все руками рабочего человека сделано.

Разбив ребят на две группы, Никанор Васильевич каждый день занимался с ними после обеда. Директор школы, придя однажды в мастерскую и поглядев, как Никанор Васильевич командует у станков, сказал ему: