Король живет в интернате - Добряков Владимир Андреевич. Страница 48

Катались часов до трех, пока вдруг не почувствовали, что страшно проголодались. Из восемнадцати человек лишь две девочки да хозяйственный Дима Расторгуев догадались взять бутерброды. Эти скудные запасы были честно поделены на всех.

Двинулись в обратную дорогу. Разговоры, смех, шутки. Оживленные, раскрасневшиеся лица. Принялись вспоминать, кто с какой горы скатился, сколько раз упал. Смеялись над Кравчуком. Съезжая под нависшей веткой дерева, он не наклонил голову и оставил на сучке шапку. Говорили, что Олег сделал много забавных снимков и что, когда они появятся в фотоокне, другие классы позавидуют.

И говорили о том, что хорошо бы для пионеров старших классов организовать лыжный поход. Может быть, даже на несколько дней. С пионерским дозором, с кострами, с ночевкой в каком-нибудь колхозе. Там можно бы и концерт для колхозников дать.

— А хорошо, когда вот так дружно, вместе!

Это Андрей сказал.

Светлана подняла на Андрея внимательные глаза и вполголоса проговорила:

— А ты изменился… Совсем другим стал.

Он смутился и, чтобы скрыть это, спросил с деланной веселостью:

— Что — хуже?

— Не знаю, — шутливо сказала она. — Подумай сам.

Он, недоумевая, пожал плечами, а Светлана засмеялась:

— Очень просто. Был Король и весь вышел. Остался Андрей.

Это не сразу и поймешь. Но Андрей чувствовал: она довольна им. И ему было хорошо.

Заметка в газете

Казалось бы, радоваться надо. Они становятся со Светой друзьями. Кто бы ни мечтал дружить с такой девочкой! Однако не было спокойствия и радости в душе Андрея. Скрылась Света в дверях парадного, мелькнула в последний раз ее синяя шапочка, и мысли — тревожные, неотступные мысли — зашевелились в его голове. Не замечая людей и дороги, побрел к дому…

По стене и потолку медленно, дрожа ползут бледные квадраты. Это свет фар далеких машин, что идут на подъем. Лежа на диване, Андрей смотрит на эти вздрагивающие, тусклые квадраты, и мысли его ползут так же медленно, тяжело. Как жить дальше?

Тикают ходики. Стучит сердце. Как жить дальше? Как прежде — нельзя. Этот постоянный обман, эти мысли, которые все чаще и чаще грызут его, становятся невыносимыми. Дико и страшно подумать — вдруг все раскроется? Это невозможно. Что скажут Светлана, директор, Раиса Павловна, Лев Васильевич… А мать? Нет-нет! По спине Андрея проходит жаркая волна. Да как после этого взглянуть на Светлану?.. Ах, что бы он дал — только бы не знать никакого Сеньки, тех украденных денег! Вот достать бы эти деньги… Тогда, честное слово, пошел бы к директору, выложил их на стол и все рассказал бы. Нет, не все. О Зубее не надо говорить. Ни слова о нем. С Зубеем — кончено. Он его больше не знает. На всю жизнь забудет.

Но где достать столько денег? Ведь пятьдесят рублей унес тогда у ребят. Если бы лето было — другое дело. Можно бы пойти куда-нибудь на стройку или в мастерскую. Умеет же на станках работать! Паять, сверлить, клепать умеет. Или устроиться расклейщиком афиш. Да мало ли как можно заработать деньги, было бы только время. Но сейчас — зима, и он в интернате…

Невеселые его раздумья прервал знакомый стук двери. Андрей включил свет и посмотрел на часы — уже вечер, восьмой час. Долго они что-то задержались. Оказывается, ходили покупать Нинке ботиночки.

— Погляди, красненькие! — еще с порога закричала Нинка.

От Нинкиного радостного визга по случаю обновки звенело в ушах. Она десять раз заставила брата повторить, что лучше ботиночек, чем эти, он ни у кого, ни у кого не видел.

Ирина Федоровна тоже была в этот вечер необычно оживлена. Смеясь, она за чаем принялась рассказывать, что девчата в их бригаде совсем осмелели. Раньше со многими недостатками мирились, а с тех пор как начали называться бригадой коммунистического труда, такого жару дают — только держись! И порядки в столовой критикуют, и слабая вентиляция в цехе, и машины требуют переставить по-своему, чтобы удобнее было работать. Начальство не раз обещало: «Через неделю, девочки, все будет сделано!» А уж сколько тех недель прошло, — ни до чего рук не приложили. Девчата и написали в газету.

— И меня заставили подписаться, — улыбнулась Ирина Федоровна. — А сегодня напечатали нашу статью. Ну и забегало начальство! Чуть не плачут: зачем в газету написали! Осрамили на всю область! А девчата смеются: «Мало! Надо бы на весь Союз расписать!»

Ирина Федоровна достала из сумки газету, не без гордости развернула ее.

— Вот до чего дожила, — писательницей стала! Ой, беда мне с девчонками! Теперь хотят, чтобы с ними вместе посещала университет культуры…

Андрей прочитал статью, подписанную всеми девятью членами бригады (фамилия матери стояла второй, после бригадира), и заметил:

— Здорово разделали!

— А что же в самом деле стесняться! — с задором сказала Ирина Федоровна. — Так с ними и надо! Пообещали — сделайте!

Размешивая в чашке сахар, Андрей просматривал газетную полосу. Тут и стихи были, и карикатура, и мелкие информации. Внимание его привлекла коротенькая заметка «Помнить о нуждах фотолюбителей». В ней говорилось, что тысячи людей увлекаются фотографией. Но заботятся о них еще мало. В магазинах нельзя найти обыкновенной кадрирующей рамки. Неужели фотолюбители должны изготовлять их собственными силами? Не лучше ли будет, спрашивал автор заметки, если этим нехитрым делом займется какая-нибудь промысловая артель?

Андрей задумался. Кадрирующая рамка… Как же, видел такую. Вообще, ничего сложного: прямоугольная отшлифованная доска, угольник на петлях, а на нем укреплены раздвижные металлические линейки. Вот и все… А почему бы в интернатской мастерской не делать такие рамки? Вполне бы справились. Посложней мастерили вещи. А действительно, почему бы и нет? Он даже читал — точно, читал! — будто в какой-то школе ребята целый завод открыли. Кажется, игрушки выпускали или мебель для детского сада. И деньги им платили…

— Андрюша, чай остынет, — напомнила Ирина Федоровна.

Э, какой там чай! Разве теперь до чая! С кем бы посоветоваться? С Олегом? Правильно! В школу — через два дня. Это долго. Завтра же схожу к нему!

Олег жил на другом конце города, но уже в десятом часу утра Андрей звонил возле его двери. А еще через час два товарища сидели за столом и, отчаянно споря, морща лбы, то и дело хватаясь за карандаш, искали лучший вариант кадрирующей рамки.

Олег был не из тех людей, кто сразу, как спичка, загорается какой-то идеей. И потому мысль Андрея о производстве в интернате рамок сначала показалась ему сомнительной. Однако Андрей так горячо убеждал, рисовал такие заманчивые картины (накануне до двенадцати ночи ворочался на своем диване и строил планы), что Олег в конце концов поверил в это. А когда поверил, то и сам загорелся.

И вот теперь надо найти самый простой и удобный вариант рамки. От этого зависит очень многое. В рамке не должно быть ничего лишнего. Ведь делать их не пять или десять, а сотни. Каждый винтик, резьба, лишняя пайка — это уйма работы.

После долгих споров такой вариант нашли. Затем на толстых листах из альбома аккуратно вычертили отдельные детали и саму рамку. Хотели, чтобы работа выглядела солидно, по-настоящему. Дело-то настоящее! И когда через два дня эти чертежи вместе с газетой лежали на столе перед директором, а сами ребята нетерпеливо переминались с ноги на ногу и наперебой поясняли, что к чему, Сергей Иванович действительно смог по достоинству оценить их конструкторский талант.

— Очень хорошо. Толково, — еще раз пересмотрев чертежи, заключил он. — Да вы садитесь… Так, значит, решили заниматься серьезным делом? Настоящую продукцию выпускать?

Андрей и Олег насторожились. Неужели раскритикует? А они-то фантазировали — завод, очереди фотолюбителей в универмаге, зарплата… Конечно, раскритикует. Вот уже и смеется.

Сергей Иванович улыбался. Смотрел на них и улыбался. А потом сказал:

— Молодцы, ребята! Просто молодцы! Спасибо за подсказку. Сообщу по секрету, что мы и сами подумывали о пионерском заводе, а наши шефы даже солидный заказ обещали предложить. Но раз инициатива, как говорится, еще и снизу идет — совсем хорошо…