О зверьках и зверюшах - Лукьянова Ирина. Страница 19

Однако наверху было холодно, лапы его затекали, а шарики не собирались спускаться; к тому же прихотливый ветер больших высот поматывал зверька туда-сюда и грозил занести его в такие места, где, возможно, живут одни зверцы, а может быть, и вообще никто не живет, а простираются одни только безводные земли. Всякому известно, что зверьковый город Гордый и зверюшливый город Преображенск с юга и запада окружены степями и песками, а с севера и востока — лесами; говорят, что где-то есть еще море, но его никто никогда не видел, только рассказывали. Правда, зверюшу Ильку со зверьком Федей (другим Федей, не дядей) однажды туда унесло, но на пользу зверьку Феде это не пошло — он после этого, говорят, совершенно опушился, забросил прежние радости и переселился к ушастым тварям, где опустился до того, что вывел несколько новых сортов деревьев, будто бы плодоносивших бижутерией.

Зверюши, перед носом которых по земле пробегала разноцветная тень от шариков, поднимали головы и всплескивали лапами.

— И куда ж его несет, голубчика? — сочувственно спрашивали те, что постарше.

— Он увидит новые земли! — пищали романтичные зверюши помоложе. — Как интересно!

Старшие зверюши знали, что ничего интересного в новых землях нет, и что вообще «Нет места другого такого, как дом», как поется в любимом зверюшливом гимне. Гимн этот давным-давно сочинили английские зверюши, большие любительницы стриженых газонов и чаю с молоком. Собираясь позверюшествовать ровно в пять часов вечера за чашкой крепкого английского чая, они обязательно поют хором: «Wherever you may roam, there's no place like home». В переводе на русский язык эта печальная песня звучит примерно так:

Если зверюшам случается (разумеется, ненадолго и по крайней необходимости) покидать домики и отправляться в странствия (о которых, возможно, мы еще расскажем в своем месте и в свое время), они непременно поют эту песню у одинокого печального костерка в холодных горах или туманных полях, и жалобное их пение далеко разносится в безответных просторах. Обычно же всякая правильная зверюша и так знает, что ни в каких, даже самых далеких и загадочных краях не найдешь ничего лучше своего домика, чайничка, кофейничка, огородика и любящей родни. Зверьков, напротив, неудержимо тянет вдаль, словно под хвостом у них шило.

Большие зверюнга провожали Антошку на его воздушных шариках печальными и тревожными взглядами — они-то видели, что его все сильнее сносит на северо-северо-восток, где находилось нечто гораздо худшее, нежели безводные земли: там простирался Жестокий Мир, о котором в Преображенске не любили не то что говорить, а и думать.

Жестоким Миром называется местность, лежащая в добром десятке километров от зверьково-зверюшливой территории, и обитают там неоднократно упоминавшиеся выше зверцы и зверки — лишенные морали примитивные существа, отличающиеся крайней степенью злобности и дикости. Если бы зверцы были чуть умнее, они, несомненно, давно подчинили бы себе все окрестные пространства, но, по счастью, Господь управил так, что большая злоба редко уживается с умом.

Зверца описать очень трудно, поскольку зло вообще ускользает от описания, любя темные углы и боясь точного слова. Больнее всего зверец похож на бобра, но не доброго и трудолюбивого, а буквально лопающегося от беспричинной ярости. Он бур, толст, коротколап, приземист. Его маленькие, заплывшие и вдобавок всегда прищуренные глазки буравят вас с таким сознанием зверцового превосходства и вашей ничтожности, что всякому встречному под взглядом зверца хочется немедленно провалиться сквозь землю. Зверцы сильны, мускулисты и крайне самоуверенны. На пузе у всякого уважающего себя зверца, даже если ему отроду нет году, укреплены пейджер, мобильный телефон и пистолет. Его почти отсутствующую шею украшает фрагмент толстой золотой цепи, которую зверцы некогда украли с дуба. Впрочем, зверцы рядятся не только в золотые цепи: иногда они специально надевают отвратительные лохмотья, чтобы тем самым подчеркнуть свое право на грабеж. Но под лохмотьями или под красной бархатной шкурой, под спортивным костюмом или кожаной курткой-косухой всегда помещается одно и то же внутреннее содержание: криволапое, короткое и мускулистое тельце без всяких признаков души.

Зубы у зверцов по большей части вставные, железные, ибо свои природные они либо выбивают в бесчисленных драках, либо стачивают о жертв. В смысле пищи зверцы всеядны — они сжирают все, что не успевает от них убежать и что нельзя использовать с большей выгодой. Выражение зверцовых морд больше всего напоминает бультерьерское — внешнее равнодушие, в любую секунду готовое взорваться неожиданной и необъяснимой ненавистью ко всему живому. Перевоспитывать зверцов бесполезно, дураков нет.

Лучше всего зверцы уживаются со зверками: вообще-то и с ними они могут сосуществовать недолго, пока не надоест, и тогда использованная зверка выбрасывается на свалку истории, находящуюся на выходе из Жестокого Мира. Там она в обществе других жертв зверцового непостоянства предается злословию, отвратительным дракам и сплетням. Более грязного и зловонного места нет во всей обитаемой вселенной. Пока зверку не выкинут, ее одевают в лучшие шкурки и обвешивают золотом, как новогоднюю елку. Излишне уточнять, что домашней работой зверка брезгует, опасаясь испортить лапки и в особенности коготки. Целыми днями она валяется на диване или в ванне, не переставая болтать с другими зверками по телефону или подставляя холеное брюхо зверке-массажистке. Любимая тема этих разговоров — наряды, зверцы, а также осуждение и передразнивание зверюш, которых зверки считают низшими существами, не понимающими жизни.

Утро зверка проводит за накладыванием грима, вечер — за его смыванием, а день делит между массажем, маникюром и телефонными сплетнями. Немудрено, что при таких обстоятельствах для поддержания порядка в доме зверцы постоянно нанимают всякую мелкую живность — трудолюбивых зайцев, белок и сусликов, которым в Жестоком Мире иначе не прокормиться: ведь все здесь захвачено («схвачено», как они это называют) коварными зверцами.

Зверюши ужасно боятся Жестокого Мира. Общеизвестно, что для злого и жестокого зверца нет лучшей добычи, чем добрая и легковерная зверюша. Зверюши очень изобретательны в преодолении мелких зверьковых гадостей, которые, в сущности, не более чем разновидность любовной размолвки, но перед зверцами совершенно беспомощны, поскольку зло цинично и хитро, а добро открыто и прямолинейно. Иногда зверцам удавалось хитростью заманить зверюшу в Жестокий Мир и, как они это называют, «припахать» — то есть заставить обслуживать своих зверчат и зверок; к счастью, зверюши отнюдь не так беспомощны, как хотелось бы представить иным их недоброжелателям, и если сильно разозлить зверюшу — против ее кулаков не устоит и зверец. Другое дело, что ввести зверюшу в такую крайность, как мы знаем, очень трудно, и потом она долго приходит в себя. Иное дело зверьки: они в смысле защиты, несмотря на всю свою задиристость и показную грозность, довольно жалки и беспомощны. Зверек, конечно, отчаянно храбрится, если случайно забредет в Жестокий Мир, но дать зверцам мало-мальски серьезный отпор он способен только в большой компании — вместе зверьки ужасно храбреют, и потому нападать на город Гордый зверцы опасаются. Но выловить зверька, когда он в одиночестве идет по грибы или в гости к зверюше, для зверца милое дело — хорошо, что обычно в Жестоком Мире хватает других дел и зверцы большую часть времени изводят друг друга, выясняя, кто из них круче. В связи с этими разбирательствами (или, как они говорят, «разборками») поголовье их неизменно убывает и когда-нибудь убудет совсем. Во всяком случае, нам как сторонникам нравственного прогресса хочется в это верить.