Школьная любовь (сборник) - Щеглова Ирина Владимировна. Страница 46
Маринка молчала, я тоже.
Казалось, бойкот ее никак не трогает. Гордо появлялась со звонком и так же гордо покидала класс.
Напряжение потихоньку спадало. В начале бойкота класс чего-то ждал от Маринки: возможно, извинений, или разговора с Тохой, или новых событий. Но ничего не происходило.
Потом кто-то случайно что-то попросил у Маринки, и она отозвалась. С кем-то перебросилась парой слов на перемене, и как-то все само собой рассосалось. На нее все еще дулись, но только те, кто считал себя пострадавшими. Остальным по большому счету было наплевать.
В классе теперь царила Светка Гончарова. Прошел слушок, что она ходила с Антоном в кино. Девчонки шептались: «Антон влюбился в Светку и бросил Маринку». Ребята, посмеиваясь, обсуждали Светкину доступность, якобы и в кино Антона Светка пригласила, и там, на последнем ряду, они целовались, а потом Антон даже расстегнул Светкину кофточку…
– Какая гадость, – сказала, поморщившись, Илона.
– Может, ничего и не было, – предположила я, – ведь Антон никак не реагирует на Светку.
– Глупо было бы, – отмахнулась Илона, – зачем она ему?
– Ну, ходили же они в кино… – начала я.
– Знаешь, если я сейчас стану себя предлагать, то никто не откажется, – перебила меня Илона. – Дешевка это все!
Возразить было нечего.
Тем временем история с бойкотом постепенно забывалась.
Хотя со мной Маринка по-прежнему не разговаривала, только чуть заметно кивала, когда проходила мимо. Я отвечала тем же. Маринка как-то вообще исчезала из класса, я видела, как она разговаривает с девчонками из параллельного, видимо, завела там приятельниц, обидевшись на своих.
После уроков мы с Илоной быстренько убегали, причем норовили забыть Лариску. Нас ждали совершенно пустая квартира и полная свобода. Мы забрасывали наши рюкзачки, кипятили чай, включали музыку и блаженствовали, забывая о времени. Мы рассказывали друг другу о том, какие мы станем, когда повзрослеем. Илона представляла меня, а я – ее. Это было так увлекательно! Мы описывали, как будем выглядеть, что станем носить, какие у нас будут друзья, чем мы будем заниматься. И все это с самыми мельчайшими подробностями!
Однажды придумали, как мы встретимся, когда нам будет лет по двадцать. Мы – студентки институтов, причем я – будущая журналистка, а Илона – психолог. Мы приехали на каникулы из разных городов, нет, лучше из разных стран, на зимние каникулы.
– На тебе такая короткая рыжая шубка, – прикрыв глаза, увлеченно описывала Илона, – и джинсы, заправленные в мягкие замшевые сапожки…
– А на тебе черная куртка с большим воротником из чернобурки, – подхватывала я, зная пристрастие Илоны к черному цвету.
– Да, – соглашалась она. – Мы такие красивые, что у парней просто дух захватывает. И мы сразу же знакомимся с двумя суперскими друзьями.
– Послушай, – перебила я, – а разве у нас за границей нет парней?
– Есть, конечно, но они же не с нами, – Илона лукаво подмигнула, и мы засмеялись.
– Ну да, ну да, знакомимся, а потом?
– Потом мы все вместе идем в лес, а там так красиво, все заснеженное, пушистые елки, снег глубокий, и мы играем в снежки… У тебя волосы разметались по рыжему меху шубки…
– Здорово! – восхитилась я.
Илона училась не очень хорошо, школу не любила. Сначала я думала помочь ей с учебой, объяснить что-то. Но скоро поняла, что Илона во многом разбирается не хуже меня, а зачастую даже лучше. Родители не мешали единственной дочери делать то, что ей хочется. Отец собрал большую библиотеку, Илона очень много читала. Причем она читала не только художественную литературу, но и публицистику, и всякие довольно сложные философские сочинения. Она великолепно разбиралась в литературе, истории, философии. При этом была совершеннейшим профаном в точных науках, терпеть не могла математику, с трудом переносила физику, а химия приводила ее в недоумение. На уроках она предпочитала отмалчиваться, хотя могла по гуманитарным предметам получать высокие оценки, но почему-то скрывала свои знания.
– Послушай, – недоумевала я, – разве тебе не обидно?
А она только плечами пожимала. Вот, например, спросит ее о чем-нибудь учительница, она встанет с таким видом, будто ее оторвали от важного дела. Вот так медленно поднимется, обопрется пальцами о крышку стола и молчит, да еще улыбается чуть насмешливо.
– Любашевская! – возмущались учителя. – О чем ты мечтаешь?!
Илона усмехнется, опустит голову и молчит. Или, если дела совсем уж плохи и надо получить положительную оценку, она скороговоркой отвечала заданный параграф и выжидательно смотрела на преподавателя.
– Ладно, садись, «четыре»…
Илона шла на место под шепоток усмехающихся одноклассников.
– Ты же могла ответить на «отлично», – говорила я ей после урока.
– Мне пятерку не поставят, – отвечала она безразлично.
– Но почему?
– Разве я похожа на отличницу? Знаешь, учителя меня никогда не любили, с самого первого класса. Не любили, и все. Сначала я удивлялась, а потом решила, не любят – и не надо. Я ведь их тоже не люблю.
– Да, но аттестат-то нужно получить, – напоминала я. – И, желательно, с хорошими оценками.
– Как-нибудь, – отмахивалась она.
Но когда я уж слишком доставала ее рассуждениями о высоких оценках, Илона не выдерживала и спрашивала:
– А тебе не обидно? Ты самая красивая девчонка в классе, а строишь из себя дурнушку!
– Я?!
Признаться, красавицей себя я не считала. Так, обычная девчонка, каких много. Вот Маринка – это да! Она высокая, ноги от ушей. Мы измеряли, 117 сантиметров, как у знаменитых манекенщиц…
Но Илона быстренько разбивала мои доводы:– Ноги длинные, но это еще не показатель красоты, верно? При этом щиколотки слишком толстые, руки грубые, кожа бледная, под глазами мешки, ресницы и брови белесые, нижняя губа выпячена, да еще веснушки! Нет уж, какая она красавица? Да и кто тебе сказал?
– Ну…
– В том-то и дело, – усмехалась Илона. – Она сама так сказала, а ты поверила.
– В классе так считают, – не сдавалась я.
– Кто? Тоха? Так он влюблен, ему положено.
После таких разговоров я приходила домой и недоверчиво рассматривала себя в зеркало, словно заново узнавала.
Вот я: лицо как лицо, конечно, оно не бледное, как у Маринки, кожа у меня золотистая, безо всяких там веснушек. Глаза? Какие у меня глаза? Серые? Нет, серые у Маринки, как две ледышки. А у меня ярко-зеленые и ресницы длинные, густые, не то что у Маринки – коротенькие, белесые… И брови тоже: у меня темные, красивой формы, дугой. У нее же еле видные черточки над набрякшими верхними веками. И губы у меня красивые…
В другой раз, возвращались из школы, болтали, и вдруг Илона спросила:
– Ты зачем волосы прячешь?
– Не прячу, просто закалываю, чтоб не мешали, – оправдывалась я.
– Вот-вот, залижешь назад, зачешешь, да еще и заколкой прихватишь. Ты что? Старушка?
Волосы у меня длинные, ниже лопаток, и густые.
После Илонкиных рассуждений я пошла в парикмахерскую и сменила прическу.
В школе все ахнули.
Учительница по географии даже съязвила:
– Что-то Дина у нас заневестилась, как бы замуж не выскочила.
Я смутилась и забрала волосы в хвост, чтоб не так бросались в глаза.
А Илонка только посмеивалась.
Еще она много рассказывала мне о своих деревенских друзьях. Каждое лето Илона уезжала к бабушке, и там была по-настоящему счастлива, там она была другой Илоной. Я никак не могла понять почему.
Однажды Илона упомянула о какой-то девушке, которая появлялась в деревенском клубе. Она приезжала верхом на гнедом жеребце, никогда не привязывала его, потому что никто, кроме хозяйки, не мог подойти к норовистому коню.
Она входила в душный зальчик, поигрывая стеком, и все замирали, глядя на нее. Но она никогда никому не отдавала предпочтения. Словно ждала…
– Она была красивая? – спросила я, выслушав Илону.
– Она была необыкновенная, не такая как все, понимаешь?