Диана, Купидон и Командор - Питцорно Бьянка. Страница 16

От Галинучи они знали, будто после смерти бедного папы мама, назло свекру и всем городским сплетникам, не пожелала одеться в траур. Она говорила, что девочки еще слишком малы и черный цвет негигиеничен и что она не желает наводить на детей еще больше грусти.

Но на этот раз, хотя ничто и не намекало на то, что Манфреди больше нет в живых, мама оделась в черное с ног до головы, перестала делать химическую завивку и стала завязывать волосы в низкий шиньон на затылке (что великолепно ей шло, и она прекрасно об этом знала. В одну из своих редких прогулок она отправилась к фотографу и заказала ему свою фотографию в профиль, художественный фотопортрет на плотной матовой бумаге, тонированной под старину и с широкой белой каймой. Мама заказала четыре копии: одна стояла у нее в рамочке на фортепьяно, две она дала дочерям для их новых комнат и последнюю, наверное, потеряла или держала где-то в шкафу, потому что Диана больше нигде ее не видела).

Мама выходила из своей комнаты – конечно же, когда Командор был на работе – лишь для того, чтобы позвонить своим подругам. Их в Серрате у нее было много, но она никогда не приглашала ни одну на чашку чая, как раньше в Лоссае. На вопрос Дзелии почему, мама ответила, что стыдится принимать их в таком вульгарном доме и окружении.

Она отказывалась иметь какие-либо связи с родственниками с двух нижних этажей. Тетя Лилиана и тетя Офелия поднимались пару раз, чтобы навестить ее, но постоянно натыкались на мигрень, о которой с тысячами извинений и с предложением зайти в другой раз объявляла Галинуча или одна из девочек. Пока те не поняли, что к чему, и перестали показываться.

Не то чтобы это слишком опечалило родственников. Они пытались завязать дружеские отношения с «бедной Астрид» лишь из желания угодить Командору. Но если невестка не желает иметь с ними ничего общего и отвергает их дружбу, то ей же хуже! Конечно же, после этого они чувствовали себе в полном праве перемывать ей кости и дома, и за его пределами, и четыре служанки передавали Форике в кухне услышанные сплетни. Да и Форика тоже постоянно ворчала насчет «синьоры Астрии», которая создавала ей дополнительные хлопоты: приносить в комнату на подносе завтрак, обед и ужин.

С двумя племянницами дядя Туллио и обе тети были приветливы и ласковы, даже слишком, словно жалели их. Лишь Сильвана продолжала смотреть свысока, жаловалась на шум, когда Дзелия играла в саду с мячом или каталась на велосипеде, и не жалела колких словечек в адрес Дианы, если они ненароком встречались на лестнице. Она вечно критиковала, как они одеты, и предупредила, что если они опозорят ее своим видом перед семьей Пьера Казимира, людьми из прекрасной и очень старинной семьи, то она найдет способ, как им отомстить.

Несмотря на свои угрозы в тот воскресный обед, Командор не лишил Сильвану наследства.

– Вечно он грозится и никогда ничего не делает, старый дурак, – презрительно заметила Сильвана. – А вот на вашем месте я была бы настороже. Я самая старшая из внучек, его любимица. А вы вообще никто!

Диана хотела бы рассказать маме об этих выпадах, излить душу, попросить совета, как отвечать кузине. Но они с Дзелией ужинали всегда в столовой с Командором, а мама в своей комнате, и у них практически не было возможности поговорить. Если девочки поднимались к матери в башню, то находили ее в темноте с головной болью, и в этот момент ее не особенно интересовало, что происходит в жизни дочерей: ни их школа, ни новые друзья, ни даже зимний гардероб. Она велела Галинуче спросить у тети Офелии, в каких магазинах одежды у Командора открыт счет, и отвести туда девочек, чтобы купить им все необходимое.

Диана не питала иллюзий, поскольку это значило самой выбрать себе одежду. В вопросах моды Галинуча была еще строже, чем мама, и ни за что в жизни не купила бы ей куртку с капюшоном или пару красных вельветовых штанов, как у Приски Пунтони. Еще хуже, няня настаивала на том, чтобы одевать их одинаково, даже если и результат этого был далеко не так однозначен.

Так длилось примерно недели две. Но однажды Командор без какого-либо предупреждения запретил Форике носить наверх подносы с едой и послал Диану передать невестке, что ему глубоко наплевать на то, как она одевается и причесывается, что она может бренчать на своем фортепьяно и распускать сопли сколько ей будет угодно, однако если мадам желает есть, то пусть она соблаговолит спуститься с Олимпа и сядет за стол вместе с ними.

Диана постаралась передать его слова с большей вежливостью, выбросив из них те выражения, которые казались ей совсем уж оскорбительными. В замешательстве и почесывая носком правой туфли левую ногу она переждала, пока не прекратились мамины истерические рыдания, потом обвинения в предательстве в адрес ее и Дзелии, которые «сговорились со злейшим врагом». Она понимала, что на маму не стоит обижаться: та была вне себя от унижения, и Диана даже опасалась, что мама начнет опасную для ее жизни голодную забастовку. Но к обеду Астрид Мартинец-Серра-Таверна (дочери всегда думали о ней со всеми ее тремя фамилиями, когда она вела себя так театрально и напыщенно; и лишь с фамилией ее последнего мужа, когда она, например, отчитывала их или когда они чувствовали ее чужой, чуть ли не врагом), бледная и высокомерная появилась в столовой и заняла предназначенное ей место напротив Командора. Но во время всего обеда она тщательно избегала прямо обращаться к нему. Если ей требовалось что-то сказать, то она прибегала к помощи двух своих посредников:

– Дзелия, спроси у Командора, не передаст ли он мне сыр. Диана, я думаю, что пора замазать щели в окне моей комнаты. Спроси у Командора, не пришлет ли он мне стекольщика?

На старика эти уловки не произвели ровно никакого впечатления. Он отвечал не моргнув глазом, тоже обращаясь то к одной, то к другой внучке. Казалось, что все они играли в испорченный телефон, и если вначале Диана и оцепенела от неожиданности, то Дзелия с удовольствием подхватила эту комедию. Но на следующий день стало ясно, что мама собирается продолжать так и дальше. До каких пор? Не знал никто. Диана потела от напряжения, и ей кусок не шел в горло. Она похудела почти на два килограмма за пятнадцать дней. Дзелия же удвоила свою болтовню, чтобы хоть как-то заполнить непривычное и тяжелое молчание двух взрослых. Командор порой даже прикрикивал на нее:

– Довольно! Теперь пять минут тишины, чтобы прожевать спокойно!

Но было видно, что он нисколько не сердился на малышку. Белокурые волосы и бумажные «чертята» Галинучи, как видно, завоевали еще одну крепость.

В конце концов все привыкли к этому странному способу общения, и, когда девочки по какой-либо причине не ужинали дома, а находились в гостях у родственников или какой-нибудь подружки, то роль посредника при маме и Командоре выполняла няня или Мария Антония.

Часть третья