Диана, Купидон и Командор - Питцорно Бьянка. Страница 56

Серрата, вилла «Верблюд»

23 ДЕКАБРЯ, день освобождения

Тереза!

Надеюсь, ты переварила те невероятные новости, о которых я писала тебе вчера! Теперь готовься! Держись покрепче, потому сейчас ты прочтешь вторую часть – «Возвращения Командора»!

Для начала сообщаю тебе, что Астрид Таверна страшно зла на меня, на Дзелию и на «всех этих сплетниц» моих подруг. По ее мнению, мы вмешались в дела, нас не касающиеся, и понатыкали палок в колеса взрослым, которые, если что-то и делали, то лишь ради нашего же блага. Наверняка, она разозлилась бы и на тебя, если бы узнала, что ты все это время была в курсе нашего контрзаговора.

Но она не осмелилась отлупить меня, чтобы Командор не услышал моего плача, от этого у меня уже легче на душе.

Но все по порядку. Начну с утра. Как я писала тебе вчера, в девять утра доктор Маффей привез нас в «Оливковый сад» за Командором. Он зашел к нему, чтобы помочь умыться, побриться и одеться, а мы в это время ждали в привратницкой. Тут же была и та монахиня, и Дзелия сказала ей, сделав при этом ангельское личико: «Вот видите, матушка, мое желание осуществилось! Через несколько минут я вновь обниму моего дедулечку. Ваши четки действительно делают чудеса!»

Монашка аж позеленела от злости, но прикусила губу и ничего не ответила.

А потом вышел Командор под руку с доктором Маффеем. Видела бы ты, Тереза, как он изменился! Он пробыл там всего одиннадцать дней, но так исхудал… Одежда на нем просто болтается. И палец на правой руке в гипсе. Багажа при нем не было, это ясно, но он держал за одну лапу Пеппо Первого и сжимал так сильно, словно это был чемодан драгоценных камней. Мне вдруг так его стало жалко! Он не поздоровался с нами, не произнес ни слова, словно не узнал, и когда эта курица монахиня медовым голосом пропела ему «До свидания!», он грубо ей ответил: «До свидания на том свете!»

Потом, пока машина не отъехала на порядочное расстояние и «Оливковый сад» не скрылся из вида, он все сидел с серым лицом и сжатыми губами. Дзелия крепко держала его за руку, но, казалось, он и не замечал. Когда мы подъехали к первым домам Серраты, доктор Маффей спросил у него: «Домой или на работу?», он коротко ответил: «В банк».

Можешь себе представить, как он рассердился, когда узнал, что не может получить ни лиры, потому что дядя Туллио заморозил все его счета. Так рассердился, что даже начал нормально с нами разговаривать и грубить, как раньше. Я не знаю, зачем ему понадобились деньги, но у меня были с собой те, что я заработала на карточке, и я предложила их ему в долг. Конечно, пришлось и признаться, что во время его отсутствия я снова давала карточку напрокат. Он не стал ругаться, только спросил, сколько у меня всего денег, и потом ответил: «Слишком мало».

Он взял в долг у доктора Маффея пятьдесят тысяч лир, и мы поехали все к дому синьоры Нинетты. Конечно же, он вошел один. Пробыл он там недолго и, когда вышел, объявил: «Наше заявление все еще действительно. Мы поженимся двадцать девятого, как и было решено. Вы все приглашены. Нет, не все – лишь те, которые действительно меня любят». И подмигнул нам. Вот и вся благодарность, Тереза, которую мы от него получили. Если честно, я ожидала большего. Вероятно, его плохой характер нисколько не улучшился в психушке. Очевидно, он считает, что все на свете должны для него стараться. (Ну хоть в чем-то он и прав, потому что то, что с ним сделали, – несправедливо, а с несправедливостью нужно бороться всегда и везде. Даже если жертвы несправедливости не особенно тебе симпатичны.)

Я также думала, что с его-то характером он сразу же после выписки бросится домой мстить за свое заточение. С тех пор как профессор Губерни подписал справку о выписке, я немного предвкушала этот момент и немного его опасалась. Но была уверена, что этим он займется в первую очередь. Что он, например, пойдет в театр и с криками выгонит из своего кабинета дядю Туллио и тетю Лилиану.

Но Командор, спокойный, как никогда, после визита к синьоре Нинетте попросил высадить его у бюро нотариуса Ренты, поблагодарил доктора Маффея и сказал нам: «Увидимся в обед. А до тех пор – набрать в рот воды!»

Сегодня был последний учебный день перед рождественскими каникулами и занятия заканчивались раньше обычного. Только мы не хотели возвращаться домой из опасения, что что-то выболтаем. Мама всегда угадывает, если у нас есть какой-то секрет. Не говоря уж о Галинуче.

Тогда доктор Маффей пригласил нас к себе домой, где уже были Приска и Элиза. Мы рассказали им последние события и потом все вместе играли с близнецами до самого обеда.

По мере приближения обеденного часа я все больше ощущала беспокойство. У меня даже живот разболелся от волнения. Я представляла себе Командора, который врывается на виллу «Верблюд», крича, как Зорро, требует всех к себе и устраивает невесть какую сцену. (Я бы на его месте так и сделала.) А вот Дзелия была совершенно спокойна. Она была так счастлива, что ей удалось освободить ее «дедулю» – вот уже целый день, как она только так его и называла, и не только чтобы позлить монахиню. Казалось, она парит в воздухе от радости.

Наконец тетя Элизы ласково, но уверенно вытолкала нас вон, и мы вернулись домой. Форика накрывала на стол, и Дзелия сказала ей: «Поставь еще один прибор, для Командора. Сегодня он будет обедать с нами», и Форика ей ответила: «Не болтай глупостей», но вовсе не зло.

Тогда Дзелия, чтобы лишний раз не спорить, сама поставила прибор для Командора: тарелку, вилку и нож, стакан и салфетку, и мама смотрела на нее немного с жалостью и немного с грустью. «Тебе нужно смириться, – сказала она в конце, – он больше не вернется». В это мгновение раздался звонок в дверь, и я прижала руки к животу – у меня вдруг резануло в животе и даже нашла тошнота!

Видела бы ты это, Тереза! Какая сцена! Он вошел спокойный и безразличный, с таким видом, словно вышел из дома всего пару часов назад, например в восемь, чтобы идти на работу. Ни с кем не поздоровался. Спросил лишь: «Что на обед?», сел за стол (хорошо, что ему приготовили приборы) и закурил сигару.

Мама, Форика, Галинуча, Мария Антония не произнесли ни слова, лишь смотрели на него с открытым ртом, как на привидение.

Но потом мама надела на себя лицо Астрид-Мартинец Серра-Таверна и подошла, любезно улыбаясь: «Я так рада, что вам лучше, Командор! Вы отлично выглядите!» (Никогда бы не подумала, что моя мать может быть такой двуличной.) И Командор в ответ: «Ты права, Астрид. Я чувствую себя свежим, как жених».

Мы сели за стол, и очевидно Мария Антония или Форика сообщили все остальной прислуге через задние окна в кухне, потому что после обеда дядя Туллио, Сильвана и обе тети как ни в чем не бывало поднялись к нам на кофе.

Как ни в чем не бывало – это все-таки неправда, Тереза. Все притворялись, что очень рады, поздравляли Командора с «выздоровлением», хвалили его внешний вид. Никакого удивления, никаких вопросов. Словно было совершенно нормально, что сумасшедшего вдруг выписывают домой, не предупредив заранее родственников, чтобы за ним кто-то приехал. Конечно же, в душе каждый из них задавался вопросом, что же в итоге произошло в «Оливковом саду» и что натворил доктор Саломони. Но по их медовым улыбочкам, по радостным восклицаниям кто угодно подумал бы, что с самого первого дня заключения Командора в психушку они ни о чем другом не мечтали, как о его возвращении.

Я думала, что и без этой пошлой комедии, которая лишь провоцировала его, Командор начнет орать, ругаться, снова гнать их из дома. Я ожидала обычной сцены – с битьем посуды, тарелок и бокалов. Но он спокойно сидел в своем кресле и жевал сигару, не обращая ни на кого внимания. Потом сказал Форике: «Я устал, пойду прилягу. Надеюсь, мои дети еще не продали эту безвкусную мебель старьевщику».

Видела бы ты, как они все покраснели! Особенно мама и тетя Офелия. По-моему, они и правда собирались ее продать. Командор встал, направился к своей комнате и уже у двери вдруг обернулся и сказал: «Кстати, завтра воскресенье, если я не ошибаюсь?» «Нет, завтра рождественский сочельник», – ответила тетя Офелия. «Какая разница. Завтра я желаю видеть всех вас у меня за обедом, чтобы отпраздновать мое возвращение».

И они все вздохнули с облегчением. Неужели они такие дураки, что думают, что он их простил? Что на вилле «Верблюд» и дальше все пойдет как прежде, словно ничего не случилось? Вот уж во что я ни за что не поверю. Боюсь, завтра случится что-то очень, ну очень неприятное.

Мама тоже так думает. Как только Командор скрылся в своей спальне, она вызвала нас с Дзелией в свою комнату и выпытала все о нашем контрзаговоре. Не так уж это ей было и сложно, потому что Дзелия так гордилась своей ролью освободительницы, что ждала лишь подходящего момента, чтобы похвастаться. (Правда, она ничего не сказала ей о вскрытом ящике и письмах Манфреди.)

Мама страшно рассердилась, как я тебе уже говорила. Сказала, что по нашей вине доктор Саломони может попасть в тюрьму и дядя Туллио и тетя Лилиана тоже. «А ты нет?» – спросила у нее Дзелия. Но мама не ответила. На губах у нее заиграла эта загадочная улыбка последних недель, и она вздохнула, но не тяжело. Словно подумала о чем-то очень романтичном. Знаешь, что я тебе скажу, Тереза? Мне так уже надоели все эти тайны! Подумай только, завтра Рождество, и никто во всем доме не позаботился о том, чтобы приготовить хоть какой-то несчастный вертеп, нарядить елку или хоть как-то украсить дом еловыми ветками или что-то в этом роде. И наверняка никому и в голову не пришло купить подарок мне и Дзелии. Она хоть получила Труди и Пеппо Второго, а вот мне, видно, придется позабыть об индейском костюме. Я немного обеспокоена: за последние пять дней я почти не думала о Кочисе. Неужели моя влюбленность закончилась? Нет, не может быть. Это случившееся с Командором просто выбило все у меня из головы.

Сегодня в школе выдавали табели за первый семестр, и я не только не смогла получить мой, но даже забыла об этом! Оно и лучше. Не хватало еще, чтобы мама рассердилась из-за моих плохих оценок.

Целую тебя, Тереза, и бегу отправлять письмо. Завтра я напишу тебе третью часть, под названием «Месть». Обещаю!

Так что до скорого, твоя