Восемь миллионов способов умереть - Блок Лоуренс. Страница 37

— О, у меня был ее ключ! А несколько месяцев назад я дала Ким свой. Я тогда уезжала из города и попросила ее поливать цветы. А вскоре после моего возвращения она принесла мне свой ключ. Даже уже не помню, зачем. Может, просила, чтобы я зашла покормить Пантеру? Не знаю, честное слово, забыла. А как вы считаете, ее можно переименовать?

— Простите, не понял?

— В принципе мне безразлично, как зовут эту кошку, но я не уверена, можно ли ее переименовать. У меня сложилось впечатление, что она не очень-то любит откликаться на это имя. Знаете, на что она тут же откликается? На звук электрооткрывалки для консервов. Для нее это сигнал: «Кушать подано», — она улыбнулась. — Т.С. Элиот писал, что у каждой кошки есть свое тайное имя, известное только ей самой. Так что, полагаю, ей, наверное, безразлично, как я буду ее называть..

Я решил, что пора сменить тему, и спросил, дружила ли она с Ким.

— Ну, не знаю, можно ли это было назвать дружбой, — протянула она. — Мы были просто соседями. Добрыми соседями. Да, у меня был ключ от ее квартиры, но сказать, что мы были друзьями, наверное, все же нельзя.

— Вы знали, что она проститутка?

— Догадывалась. Вернее, все же знала. Правда, сперва думала, что она модель. У нее, знаете ли, была такая внешность...

— Да.

— Но потом постепенно начала понимать, чем она занимается. Нет, сама она об этом никогда не говорила. И именно это ее нежелание говорить о работе навело меня на мысль... И потом еще этот негр, он часто навещал ее. И я поняла, что он, по всей видимости, ее сутенер.

— А у нее был еще какой-нибудь постоянный мужчина, миссис Симкинс?

— Помимо того черного? — Она задумалась, и в этот момент из-под шкафа на середину комнаты метнулась черная стрела. Пантера вспрыгнула на кушетку, потом сделала «стойку дыбом» на четырех лапках, соскочила и снова скрылась. — Ну, видели? — спросила она. — Ничего общего с пантерой. Не знаю, на кого она там похожа, но только не на пантеру, это точно. Вы о чем-то спрашивали? Был ли у нее поклонник?

— Да.

— Сомневаюсь. Хотя нет, вы знаете, какой-то тайный все-таки был, потому что во время последнего нашего разговора она намекнула, что скоро переезжает, что собирается начать новую жизнь, хорошую жизнь. Но знаете, я как-то не слишком серьезно восприняла все это.

— Почему?

— Потому что подумала, что говорит она о себе и своем сутенере, решила, что это они вместе собираются убежать далеко-далеко и жить долго и счастливо. Конечно, так прямо она мне не сказала, ну, не хотела признаться, что у нее есть сутенер. Ведь тогда получалось бы, что сама она проститутка. Я так понимаю, сутенеры уверяют каждую свою девушку, что она у них единственная, что другие значения не имеют и что как только удастся поднакопить деньжат, они тут же уедут куда-нибудь в Австралию, купят там ферму и будут разводить овец, ну, в общем, что-то в этом роде.

Мне вспомнилась Фрэн Шектер с Мортон-стрит, твердо убежденная в том, что она связана с Чансом загадочной кармой и что впереди у них бесконечное число жизней.

— Она хотела уйти от своего сутенера, — сказал я.

— К другому мужчине?

— Вот это я и пытаюсь выяснить.

Нет, она не знала о существовании любовника, вообще не слишком обращала внимание на мужчин, навещавших Ким. Ведь такого рода гости приходят обычно ночью, а она работает и рано ложится спать.

— Я думаю, она сама купила тот норковый жакет, — сказала она. — О, она так им гордилась, словно это подарок близкого друга! Ей, наверное, было стыдно признаться, что купила она его себе сама. И все-таки готова поспорить, приятель у нее все же был. Почему я вдруг пришла к такому выводу? Знаете, она носила этот жакет с таким видом, словно то подарок от мужчины, но открыто в этом не признавалась.

— Потому что их отношения были тайной, да?

— Видимо, да. Она гордилась своей норкой, своими драгоценностями. Так вы говорите, она хотела уйти от негра? И поэтому ее убили?

— Не знаю.

— А я стараюсь вообще не думать о том, что ее убили, о том, как и почему это случилось. Читали книжку «Вниз по течению»? — Я не читал. — Там речь идет о колонии кроликов, ну, таких, полуприрученных. Еды у них предостаточно, потому что люди кормили их. Вообще это чистый рай для кроликов, если бы не одно обстоятельство. Люди кормят их — и одновременно расставляют ловушки: крольчатина — лакомое блюдо. А уцелевшие кролики никогда не говорят об этих ловушках, делают вид, что их нет вовсе, и не вспоминают своих съеденных собратьев. Между ними существует тайное молчаливое соглашение — притворяться, что ловушек нет, что их не существует вообще в природе, как не существовало их мертвых сородичей. — Говоря все это, она глядела куда-то в сторону. Потом повернулась и взглянула мне прямо в глаза. — И знаете, порой мне кажется, что ньюйоркцы очень похожи на этих кроликов. Мы живем здесь ради тех благ, что предоставляет город: культура, развлечения, рабочие места, ну, и так далее. И тут же отворачиваемся, когда этот же город убивает наших друзей и соседей. О да, мы читаем об этом в газетах, и ужасы эти занимают нас пару дней, а потом забываем, словно их и не было. Потому что иначе нам следовало бы что-то предпринять, а мы не можем. Или же просто надо сбежать из этого города, но бежать мы не можем тоже. Мы, как те кролики, верно?..

Я оставил ей свой номер телефона и просил позвонить, если она вдруг что-нибудь припомнит. Она обещала. Спустился на лифте вниз, но, оказавшись на первом этаже, из кабины не вышел и снова поднялся на двенадцатый. То, что я нашел черного котенка, вовсе не означает, что не стоит стучать и в другие двери.

Что я и сделал. И поговорил еще с полудюжиной разных людей, но ничего нового так и не узнал. Все они жили своей жизнью и в чужие дела не лезли. Один жилец вообще не знал, что его соседку убили. Другие только слышали об этом, не больше.

Когда не осталось уже ни одной двери, в которую я бы не постучал, я поймал себя на том, что приближаюсь к ее квартире с ключом наготове. Неужели ради той фляги «Уайт Терки», которую приметил тогда в шкафу?

Я сунул ключ в карман и поехал вниз.

Согласно расписанию, сегодняшнее собрание должно было состояться в полдень, всего в нескольких кварталах от дома Ким. Когда я вошел, выступавшая как раз заканчивала свою речь. Сперва мне показалось, что это Джен. Но, приглядевшись внимательнее, я понял, что ошибся. Ни малейшего сходства. Я взял чашку кофе и уселся в заднем ряду.

Помещение было переполнено, в воздухе плавал густой табачный дым. Обсуждение свелось к чисто духовным проблемам, и я не совсем понимал, о чем идет речь.

Правда, один парень неожиданно позабавил аудиторию. Высокий, плотный, с рокочущим басом, он вдруг выпалил:

— Пришел сюда спасать свою задницу. И что же вижу? Оказывается, она накрепко привязана к душе!..

И все же я решил побывать сегодня и у остальных девушек. Не все же стучать в закрытые двери. Надо не обходить и те, которые для вас всегда открыты.

Я пообедал на скорую руку, затем поехал на метро знакомиться. В вагоне было почти пусто, напротив меня сидел чернокожий парнишка в зеленой куртке и сапогах на толстой подошве и курил. Я вспомнил разговор с Деркином и уже собрался попросить его загасить сигарету, но раздумал.

«Господи, — сказал я себе, — да твое-то какое дело! Оставь его в покое!»

На Шестьдесят восьмой я вышел и прошел квартал в северном направлении, а потом еще два — в восточном. Руби Ли и Мэри Лу Баркер жили в многоквартирных домах, расположенных напротив друг друга. Подъезд дома Руби выходил на юго-запад, и я решил навестить сперва ее, просто потому, что ее дом оказался на моем пути первым. Привратник сообщил о моем приходе по домофону, и я вошел в лифт вместе с разносчиком из цветочного магазина. В руках он держал целую охапку роз, и кабина наполнилась сладким густым ароматом.

Руби отворила дверь, сдержанно улыбнулась и провела меня в гостиную. Квартира была просторная и обставлена со вкусом. Мебель современная и вполне нейтральная, а интерьер оживляли изящные вещи явно восточного происхождения — китайский ковер, несколько японских гравюр в черных лакированных рамках, бамбуковая ширма. Предметов этих было, по-моему, маловато, чтобы придать жилищу настоящую экзотичность, но хозяйка восполняла этот пробел сполна.