Хрустальный лес - Черноголовина Галина Васильевна. Страница 3
— И чего ты, Таиска, — примирительно проговорила Валя. — Ну, вышло всё так у папы нашего. Он на войне был, попал в окружение. Его ранило как раз возле нашей станицы. Бабушка, мамина мама, его в подполье прятала. Потом папа к партизанам ушёл, а немцы узнали. Они бабушкину хату сожгли и сад вырубили. Хорошо, что мама с бабушкой в другую станицу убежали, а то бы их убили… Мама тогда ещё совсем девочкой была. Когда немцев прогнали, папа пришёл в станицу и говорит бабушке: «После победы ждите меня. Если жив буду, приду к вам в станицу. Дом вам новый построю, сад посажу, а уж тогда и на родной Амур подамся…»
— Ну и как, построил он дом? — спросил Алёша.
— Построил… И сад посадил, лучше прежнего.
— У крутоярцев слово твёрдое! — с гордостью заметил мальчуган. — Сказал что — умри, а сделай. Только вот почему он потом на Амур не вернулся?
Валя опустила голову.
— Мама наша не хочет сюда ехать.
— Не хочет? На Амур? — На Алёшкином лице отразилось величайшее изумление. Он огляделся вокруг, словно не понимая, кому может не нравиться эта богатырская река, на которой он, Алёша, родился и растёт. — Да она хоть была здесь когда?
— Нет… А папа…
— Смотрите, смотрите! Чего это матрос потерял? — перебила их разговор Таиска.
На нижней палубе, на корме, где были подвешены шлюпки и стояли лебёдки с намотанным железным тросом, матрос заглядывал во все закоулки и ворчал:
— И куда эта швабра задевалась?
Алёша перегнулся через перила и крикнул:
— Дядя, вон ваша швабра, в шлюпке!
Ребята следили, как матрос взял швабру, подошёл к квадратному люку, сделанному в железном полу палубы у самого борта, и опустил туда швабру. Шалуньи волны обрадовались и стали тянуть швабру к себе, урча: «Поиграем, поиграем…»
— Ишь какие! — прикрикнула на них Таиска. — Идите лучше палубу мыть.
Прополоскав швабру, матрос зачерпнул воды деревянным ведёрком и выплеснул на палубу. Потом ещё, ещё…
— Вот так, — приговаривала Таиска, наблюдая сверху. — Вам бы всё играть, волны. Поработайте немного…
После обеда по небу начали бродить тучи; солнце иногда пряталось, иногда снова показывалось, и тогда на воду мигом прыгало много солнечных зайчиков. Волны, обрадованные новой забавой, ласково тетёшкали зайчиков, совсем как молодые весёлые няньки тетёшкают малышей на ладонях. Одна волна передавала зайчика другой, зайчикам это нравилось, они так и сверкали… Но вот набегала туча, и зайчики мигом прятались, словно солнце не разрешало им оставаться без своего присмотра с ненадёжными няньками-волнами.
Ох уж эти тучи! И чего им надо? Ходят над Амуром, над сопками, всюду бросают серые тени… Вот одна тень ползёт прямо на пароход…
— Не ходи к нам, туча, не бросай на нас тени!
«Я, туча, куда хочу, туда ползу. Вот и вас сейчас закрою…»
— А мы от тебя на пароходе уплывём, неповоротливая! Раз, два, вот мы и опять на солнышке!
Таиска уже совсем освоилась на Амуре: она командовала волнами, тучами, пароходом и даже пыталась командовать Алёшей, когда он и Валя стали играть в шашки, но тут уже ничего не получилось: Алёша не слушался Таиску и делал ходы самостоятельно.
— Вот потому и проиграл, что меня не слушался! — торжествовала Таиска, когда Валя закрыла ход последней Алёшиной пешке. — Теперь давай я с тобой сыграю.
Увы, Таискины шашки Алёша пощёлкал, как семечки. Таиска надулась, собрала шашки и отнесла их проводнице.
— Мне этот Алёшка совсем не нравится, — вполголоса сказала она Вале. — Чего он к нам привязался?
— Тише ты, — одёрнула Валя сестру, но Алёша, видимо, услышал, потому что уши у него побагровели. Он встал со скамьи и отошёл от девочек.
— Ну вот, — огорчилась Валя. — Всегда ты так, Таиска. Обидела человека ни за что ни про что…
— А тебе чужой мальчишка дороже родной сестры? Дороже, да?
Нет, характер у Таиски был просто невыносимый!
— Вы что это по разным углам разбрелись? — подошёл папа. — Быстро что-то поссорились. Сейчас большое село, стоянка сорок минут. Успеем искупаться.
— Ура, купаться! — запрыгала Таиска.
На берегу были нагромождены большущие камни. Дно у берега тоже было каменистое, и босые ноги с непривычки кололо. Алёша мигом разделся и поплыл, не обращая на девочек никакого внимания.
— Далеко не отходить от берега, — сказал папа, измерив дно. — Дальше — обрыв. Смотри, Валя, ты старшая…
— Папа, ты Амур будешь переплывать? — обрадовалась Таиска.
— Что ты? — испугалась Валя. — Тут и берега другого почти не видно.
— А он же переплывал?..
— Было время, — сказал папа. — А вот сейчас не знаю, переплыл бы или нет… Да и пароход не будет дожидаться. Так только, недалеко проплыву.
Таиска с завистью смотрела вслед папе. Валя тоже плавала вдоль берега. Таиска похлюпала-похлюпала ладошками по воде и потом окликнула сестру.
— Чего тебе? — подплыла та.
— Да, тебе хорошо… Ты плавать умеешь. А я в лагере не была.
— И ты учись. Кто тебе мешает?..
— Понимаешь, — жаловалась Таиска, — у меня ноги от дна никак не отрываются. Ты меня за ноги подержи, а я буду руками грести…
Девочки зашли поглубже; Валя присела, схватила Таискины ноги у пяток и потянула вверх.
— Да не брыкайся ты!
Непокорные Таискины ноги целиком поглотили Валино внимание. Между тем, когда ноги наконец с трудом были подняты на поверхность, Валя вдруг с испугом увидела, что теперь на воде нет Таискиной головы, а вместо неё с бульканьем поднимаются пузыри…
— Ой, утонет! — растерялась Валя и ещё крепче сжала сестрёнкины пятки.
Кто знает, сколько бы времени Таиска пускала пузыри, если бы не подоспел Алёша. Он, оказывается, всё время исподтишка наблюдал за девочками.
— Ноги-то брось, она сама встанет! — прикрикнул мальчик, видя, как безуспешно пытается Валя вытащить за ноги из воды сестру.
Едва Таискины ноги коснулись дна, как её голова вынырнула, сердито отфыркиваясь.
— Я тебе кричала: «Брось ноги!» — сердито накинулась она на сестру, выбираясь на сухие горячие камни.
— Да ты и не кричала вовсе, ты только булькала, — оправдывалась Валя.
— «Булькала, булькала»… — Таиска неожиданно прыснула.
Глядя на неё, не могли удержаться от смеха и Валя с Алёшей.
— Помирились? Вот и хорошо, — сказал папа, выходя на берег. — Ну, как, девочки, нравится купаться в Амуре?
— Ещё как! — сказала Таиска, и ребята снова весело рассмеялись.
Пароход пошёл, а они ещё долго не могли успокоиться.
— Буль, буль, буль! — говорил кто-нибудь, и опять поднимался неудержимый хохот.
Между тем тучи закрыли всё небо. Видно, та туча, на которую ещё тогда накричала Таиска, обиделась и привела своих подруг. Тучи заклубились над самой головой, поползли по сопкам, мягко переступая косматыми лапами, и вдруг обрушились на пароход, на сопки, на Амур проливным дождём. Тысячи, миллионы капель, падая на воду, отскакивали от неё — отскакивали, как от обыкновенной сухой земли, от дерева, от железа. Капли прыгали, как горошины, и, казалось, укоряли Амур: «Своих не узнал? Мы же твои капли, только нас солнце в пар, в тучи обратило, а теперь мы опять к тебе вернулись. Прими нас, пожалуйста!»
А он отвечал негодующим плеском:
«Зачем уходили? Зачем уходили? Ну уж ладно, прощаю вас, непутёвые…»
Волны расступались, и усталые капли наконец растворялись в родной реке. А новым каплям приходилось вести с водой такой же ожесточённый спор…
Но вот, откуда ни возьмись, налетел свежий ветер и загудел, засвистел по Амуру. Заметались тучи, стали цепляться косматыми лапами за сопки, точь-в-точь как набедокурившая кошка цепляется когтями за подоконник, когда хозяйка выбрасывает её на улицу.
Разогнал, расшвырял ветер тучи, и снова падают на волны предвечерние солнечные лучи. Теперь солнце светит за кормой, там, где развевается флаг. Оно опускается всё ниже, всё ярче разгораются гребни волн закатным огнём…
Папа зовёт ребят собирать вещи: скоро Крутоярское. Таиска радостно взвизгивает и мчится в каюту. Алёша степенно идёт за ней. А Валя ещё немного медлит, следя, как огромный шар солнца исчезает за дальней грядой сопок… Вот уже остался только краешек, вот и нет ничего…