Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович. Страница 17

– Валерий, – проговорила Лена, – а мы так и не при­думали, как защитить твоих малышей. – Вероятно, она вспомнила об этом потому, что они прошли мимо той под­воротни в школьном переулке, где всегда топтались под­ростки, которых невольно сторонятся прохожие.

– К завтраму будет придумано! – пообещал Валерий. Ему сейчас все было под силу.

– И тогда мне скажешь?

– Конечно.

– Уж, пожалуйста, меня как члена комитета держи в курсе деля. Ладно?.. – спросила она, улыбнувшись ему.

– Ладно, член комитета, – ответил он ворчливо и все-таки очень мягко.

Ему хотелось немедля о ней позаботиться, сейчас же от чего-то оберечь, и тяготило, что нет для этого повода.

– Не холодно? – спросил Валерий.

Гуляя, они сделали изрядный крюк и только теперь повернули в сторону ее дома. Навстречу порывами дул ветер, взметая сор и даже дробленый шлак, которым посы­пали наледь.

– Нет, что ты... Ой!.. – Лене что-то попало в глаз – должно быть, частица шлака.

Она стала спиной к ветру, и Валерий скомандовал, по­вторяя то, что, бывало, говорила ему мать:

– Не три! Надо хорошенько поморгать!

Она покорно и старательно заморгала, потом сказала:

– Кажется, прошло...

– Ну, больше тебе ничего не попадет в глаз, – заявил Валерий.

Он крепко взял ее под руку, и они зашагали: Вале­рий – лицом, а Лена – спиной к ветру. Когда у Валерия заслезились глаза, Лена предложила перемениться роля­ми, однако он не согласился.

Он вел Лену так, что режущий ветер не касался ее ли­ца. И он был горд, точно способ ходьбы задом наперед являлся важным изобретением, к тому же ему принадле­жащим.

Валерий действительно придумал, как защитить ма­лышей, и очень скоро – на другой день. Когда, насвисты­вая, подбрасывая и ловя только что купленный батон, он шел из булочной, его остановил тренер юношеского спор­тивного общества. Так как Валерий пропустил несколько последних тренировок, то встрече не обрадовался. Но тре­нер ругать его не стал.

– Смотри, сегодня обязательно приходи, – только и сказал он, не очень-то сурово грозя Валерию пальцем. – Летом зачастил, теперь манкируешь.

– Точно приду! Я не манкировал, Федор Василье­вич... – начал Валерий, которого проняло, как всегда, если с ним говорили менее резко, чем он заслуживал. – Тут по­лучилось то...

Но Федора Васильевича отвлек проходивший мимо зна­комый, а повернувшись через минуту к Валерию, он спро­сил:

– Теперь-то здоров? – Будто Валерий только что жа­ловался ему на хворь.

И Валерий, опустив голову, как если б перед этим на­врал про болезни, ответил:

– Теперь – да.

На занятии боксерской секции, когда он снова после перерыва молотил по «груше», а слева и справа делали то же другие ребята, ему как раз и пришла в голову мысль...

Вечером, когда к парням, роившимся, как всегда, у во­рот большого двора в школьном переулке, присоединился Шустиков, – закурил, сплюнул, вообще начал было нето­ропливо обживаться в приятном обществе, – перед воро­тами остановился маленький отряд. Это были десять юных боксеров с одинаковыми чемоданчиками и руками, тяже­лыми даже на вид. Предводительствовал отрядом Валерий.

– Есть разговор! – обратился он к Шустикову и про­чим.

Боксеры окружили их полукольцом и опустили чемо­данчики на землю.

– Значит, вот, – сказал Валерий. – Если мальцов из нашей школы кто тронет... Ясно?

– А ты и есть защитник юных пионеров? – спросил парень, в котором Валерий узнал того самого, что осенью пристал к нему и Игорю.

– Вот-вот, защитник, – сказал из-за плеча Валерия товарищ по боксерской секции. – А дело так будет постав­лено: юный пионер, допустим, сам себе ненароком шишку набьет, а мы вас за бока будем брать. Вот как будет дело поставлено!

– Ты сперва до боков доберись! – хорохорился тот же парень.

– Хук – справа, хук – слева, и ты повис на кана­те, – пояснил Валерий.

– Хватит справа, слева – не надо, – сказал коллега Валерия.

– Все понятно? – осведомился Валерий.

Юные боксеры сделали шаг вперед и сжали кулаки. На языке военных это называется демонстрацией силы.

– Нужна нам ваша мелюзга! – осторожно огрызнулся кто-то.

– А тогда – р-разойдись! – скомандовал Валерий.

Приятелей Шустикова было не меньше, чем боксеров, но они оценили силы противника. Со словами: «Неохота связываться, а то б я им...» – парни стали независимо оттягиваться в глубь двора. И тут Шустиков, который в продолжение всего обмена любезностями помалкивал – покуривал, чмокая при затяжках, с видом бесстрастного наблюдателя распри, – поднялся на крыльцо и хрипло крикнул Валерию:

– Довоюешься, сволочь! – и рванул на себя боль­шую, обитую войлоком дверь.

Но то ли дверь отсырела (крыльцо было запорошено снегом), то ли, против обыкновения, заперта – так или иначе, она не распахнулась. А Валерий в несколько прыж­ков достиг крыльца, обхватил Шустикова, повернул к себе спиной и прижал грудью к скрипнувшим, качнувшимся перильцам.

Высвободиться Шустиков не мог. Заступничество при­ятелей выражалось в покрикиваниях, вроде: «Чё те от не­го надо?!» – бодрящих, но, в сущности, безрезультатных. На секунду Алексею показалось, что Валерий, навалив­шийся на него всей тяжестью, его отпустил. Однако через мгновение Саблин внезапно приподнял Шустикова за шта­ны и ворот над перильцами, встряхнул, багровея от уси­лия, и разжал пальцы.

Расстояние до земли, вернее – до мягкого сугроба, рав­нялось полутора метрам. Лететь было недалеко, хотя и унизительно.

Нырнув в снег (он ударился только коленями), Шусти­ков сразу же вскочил, равномерно облепленный снегом. Валерий, отступивший к своему отряду, сказал:

– Пока!

И тут заливисто захохотал трехгодовалый мальчонка, насыпавший совком снег в игрушечный грузовик, который он, сопя, тащил за собой на тесемке в глубь двора. Маль­чонка движением, уморительно-неожиданным для такого маленького, кинул в сторону совок, сел в снег (а пропади все пропадом, дайте посмеяться вволю!) и захохотал безудержно, как хохочут маленькие в кукольном театре, ко­гда разойдутся.

Он смеялся, конечно, не посрамлению хулигана, а про­сто тому, что большой дядя вывалялся в снегу, как ма­ленький, и вытаскивает снег из-за пазухи, из карманов, из рукавов, где никогда у больших не бывает снега.

Шустиков подскочил к нему, рявкнул что-то и вдруг пнул ногой грузовичок, так что тот упал в угольную яму.

Няня поспешно сказала маленькому:

– Пускай... подумаешь! Он уже плохой был, этот грузовик, старый совсем, а у тебя новый есть, и еще за­водной папа тебе купит. Посадишь в него солдатиков – ка-ак помчит твой автомобиль!

Малыш страдальчески сдвинул светлые брови, решая, горевать ли. Потом глотнул, встал, крикнул Шустикову вслед:

– У него все равно колеса не крутились!

Шустиков буквально ворвался к Костяшкину. Он ред­ко заходил к нему раньше, потому что Костяшкин каждый день сам являлся к Алексею и они вместе проводили вре­мя во дворе. Но всю последнюю неделю Костяшкин поче­му-то носа не казал. Это озадачивало Шустикова, он подо­зревал, что тут что-то нечисто, так как Костяшкин избегал его и в школе, однако спрашивать, в чем дело, из самолю­бия не желал. Много чести для Васьки Костяшкина!..

Но, после того как Валерий на глазах всей компании бросил его в снег, Шустиков побежал к Костяшкину. Не затем, чтоб узнать наконец, почему Васька отбился от компании, а затем, чтобы выместить на нем злость, «пси­хануть» всласть... Что Костяшкин снесет, стерпит, в этом он не сомневался. Васька был тряпкой.

– Ты где пропадаешь? – с порога накинулся Шусти­ков на приятеля. – Когда надо – тебя нет! – Он громко выругался, не заботясь о том, что его могут услышать Васькины соседи. Он был действительно вне себя.

Костяшкин знал, что Алексей не бранится, когда по­близости незнакомые люди, он дает себе волю лишь в тес­ном кругу «своих» ребят.