Пять забавных медвежат - Бондаренко Владимир Никифорович. Страница 3

Слез Филя с пенёчка, подкосолапил к речке, наклонился с берега, смотрит, а из воды глядит на него всё тот же медвежонок и губы красным язычком облизывает.

— Опять ты здесь, — удивился Филя. — Такая большая речка, а мы с тобой разойтись не можем. И всё потому, что ты — глупый, не понимаешь меня… Ну вот что, ты выходи, а я домой пойду. Слышишь? Домой пойду. День большой, успею ещё попить, по тропинке к берлоге и хвалил самого себя:

— Правильно я сделал, что ушёл. Не уйди я, этот глупый медвежонок ещё утонет, задохнётся в воде. От глупых, от них, говорят, всего ожидать можно.

И МЕДВЕДЬ СПИРИДОН УЧИЛСЯ

Жили по соседству два медведя — медведь Спиридон и медведь Лаврентий. У медведя Спиридона всегда для всех двери открыты. Всех он привечает, всех угощает.

— У меня, — говорит, — есть, значит, у всех есть. По-следнее отдам. А если у меня нет, то уж не судите: и рад бы последнее отдать, да отдавать нечего — у самого нет.

И как говорил, так и делал. Добудет что, половину сам съест, а половину знакомым раздаст. На следующий день опять добывать идёт. Смеётся, бывало, над ним медведь Лаврентий:

— Не экономный ты какой, Спиридон. Не раздал бы вчера своего барана, он бы тебе сегодня как пригодился: не надо было бы никуда ходить. Лежал бы себе в берлоге да почёсывался, как я вон. Ты же не солнце, всех не обогреешь.

Да, медведь Лаврентий, тот совсем иначе жил. Никогда никого не привечал, никогда ничем не делился. Скуповат был.

— Всё, что есть у меня, — говорил он, — это моё. Сегодня мне не надо, а завтра, может, и пригодится. Не одним днём живём. Смекать надо.

И в другом разнились медведи. Медведь Спиридон, тот ух какой уважительный был. Позовёт его кто помочь, никогда не откажет. И работает всегда на совесть. А медведь Лаврентий, тот нет, тот зря силу свою не расходовал.

— Я лучше, — говорит, — в берлоге полежу или в речке покупаюсь. Моя сила мне самому сгодиться может.

Да-а, легко жил медведь Лаврентий, ничем не отягощал себя. Медведь Спиридон даже позавидовал ему однажды. Пришёл и попросил:

— Научи меня жить по-твоему. Я сметливый, быстро всё схватываю. Устал я немного от доброты своей. Отдохнуть хочу.

— То-то, — похлопал его по плечу медведь Лаврентий. — Говорил я тебе, что ты — не солнце, всех добротой своей не обогреешь. Да оно и солнце-то не для всех одинаково: сидишь под ним — солнечно тебе, в тень зашёл — тенисто… Одумался, значит? Ну идём. Поживёшь со мной, научишься, как жить надо, чтобы тебе всегда хорошо было.

Первым делом сходили они на деревню, принесли по барану. Одного съели, а одного на завтрашний день оставили.

— Завтра уж не ходить нам, поваляться, побездельничать можем, — сказал медведь Лаврентий, садясь на завалинку. — С запасцем, брат, жить надо, а не так, как жил ты: приходите, я добрый.

— Неопытный был, не понимал, — сказал медведь Спиридон, садясь с ним рядом. — Теперь вижу: лучше так, как ты живёшь. Точно, приберегать надо.

Мимо Волк по тропинке шёл, печальный-припечальный. Окликнул его медведь Спиридон:

— Ты что идёшь не идёшь — голову повесил?

— На деревню ходил, не добыл ничего. Чем детей сейчас кормить буду, ума не приложу. А у меня ведь их пятеро.

Посочувствовал ему медведь Лаврентий:

— Да, плохо это, когда есть нечего.

— Чего уж хуже, — сказал Волк и посмотрел на медведя Спиридона полными слёз глазами.

Жалко его стало медведю Спиридону. Никогда он не видел, как волки плачут. Расчувствовался, говорит:

— Давай, Лаврентий, выручим его. Он, Волк-то, в нужде, ему помочь надо. У нас — есть, у него нет, а у него — дети. Давай поделимся.

Покряхтел медведь Лаврентий. Не хотелось ему припрятанного барана отдавать Волку, но ведь не скажешь теперь, что у тебя нет его, когда сосед выдал. Вынес из берлоги барана, отдал Волку.

— Бери, корми ребят своих.

И загорелись у Волка глаза радостью. Приободрился он.

— Вот спасибо, — говорит, — выручили. Дети, пятеро ведь их у меня. И все есть просят.

Весь день ходил потом медведь Лаврентий по берлоге и всё говорил:

— Ты помнишь, Спиридон, какие глаза у Волка были? Никогда я таких счастливых глаз не видел.

И ночью всё поталкивал его в бок, спрашивал:

— Спишь, Спиридон? А я никак уснуть не могу. Всё о Волке думаю. Какие глаза у него были! Вот так и стоят они передо мной с непролитыми слезами.

— Спи ты, — отмахнулся медведь Спиридон, — завтра на деревню чуть свет идти, отдохнуть надо.

Затихал медведь Лаврентий, а немного погодя опять начинал возиться и толкать медведя Спиридона под бок:

— Вот обрадовался серый, а! Не думал, что мы поможем ему, а мы взяли и помогли.

Утром сходили они на охоту, добыли кое-что, позавтракали.

— А теперь ложись и отдыхай, — сказал медведь Лаврентий медведю Спиридону. — Я всегда так делаю после завтрака, чтобы жирок завязался. Когда есть жирок в тебе, не такой долгой зима тебе покажется, и никакие холода не страшны.

Прилёг медведь Спиридон с ним рядом. Лежит, былку покусывает. Смотрит: барсук Филька из своего домика вышел. Худой, облезлый, уши висят. Еле идёт. Сделает шаг, постоит, отдышится и ещё шаг делает.

— Куда это ты, Филька, собрался? — окликнул его медведь Спиридон.

— К речке схожу, — отвечает барсук, — может, хоть лягушку поймаю. Болею вот, совсем ослаб.

— Куда же ты идёшь такой? Ещё утонешь.

— А что же делать? Есть-то ведь чего-то надо. Я уж и так три дня не ел ничего. Видали, исхудал как.

И положил медведь Спиридон лапу на плечо медведю Лаврентию.

— Давай, Лаврентий, поможем больному, из беды его вызволим.

— Чем же мы поможем ему? У нас у самих ничего нет.

— Пойдём добудем. Мы с тобой здоровые и лежим, а он больной и идёт. А куда идти ему? Он еле стоит.

Не хотелось медведю Лаврентию подниматься с лужайки, но и отказать теперь стыдно, когда сосед предложил — пойдём… Поднялся. Спустились они с медведем Спиридоном к речке, наловили раков.

Полдня по брюхо в воде лазали. Наловили всё-таки. Принесли барсуку.

— Ешь, Филька, да поправляйся.

А тот и не верит даже. Думал — шутят медведи, когда сказали, что за раками ему пошли. А они и впрямь принесли целое лукошко. И постель ему перестелили, чтобы удобнее лежалось Фильке.

Расчувствовался Филька, слезу пустил.

— Эх, — говорит, — ведь я сегодня погибать шёл. Спасли вы меня, спасибо, — и поклонился медведям.

И в эту ночь опять долго не мог уснуть медведь Лаврентий, всё ворочался, толкал медведя Спиридона под бок:

— Ты помнишь, Спиридон, как плакал Филька? Помнишь, какие у него по щекам слёзы текли? Круглые, с горошину. Я таких слёз и не видел никогда.

— Спи ты, — отмахивался от него медведь Спиридон и прикрывался подушкой. — Завтра же опять рыбачить идти.

Так и повелось у них: сперва медведь Спиридон уговаривал медведя Лаврентия поделиться едой с кем-нибудь, а уж потом и сам медведь Лаврентий чуть что и предлагает:

— Поделимся, Спиридон? Мы с тобой ещё добудем.

И помогать приохотился. Совсем мало лежать стал. Поговаривал:

— Хоть я и не солнышко, хоть и не согрею всех добротой своей, но кое-кого обогреть всё-таки могу.

И однажды сказал медведю Спиридону:

— Иди, Спиридон, домой. Пока я собирался учить тебя своей жизни, твоей выучился. И иной мне теперь не надо.

ТАК ОТЕЦ УЧИЛ

Приходит как-то к медведю Лаврентию сын его Афоня и радостно говорит:

— Хочу я, отец, через нашу речку переход сделать.