Толстый мальчишка Глеб - Третьяков Юрий Федорович. Страница 25

— Комсоставскую фуражечку надел! — издевательски хихикнул Братец Кролик.

— При галстуке, как джентельмен! — дополнил Лаптяня, и все заржали.

— Надо ему лупку дать! — заключил Гусь, проделал несколько своих любимых движений кулаками и сразу перешел к делу: — Поручим это Глебу!

— Почему мне? — смутился Глеб.

— А как же? — удивился Гусь. — Полагается! Я б сам его отлупил, никому не доверил, но ведь за Николашкой гоняешься ты! Так?

— Ну, так…

— А он к ней пришел?.. Так?

— Так…

— Значит, ты и вызывай его один на один! Чтоб зарекся чужих девчат отбивать!

— Не забудь оторвать галстучек, — напомнил Лаптяня. — Да не тушуйся! В случае чего я тебе помогу своим бумерангам!..

— Я не тушуюсь, — проговорил Глеб, вздохнул, поддернул слегка рукава и оглядел себя со всех сторон, будто прикидывая, годится ли он для выполнения задуманного дела. Братец Кролик посоветовал:

— Предварительно нарядись в разбойничий костюм! Мы тоже нарядимся для большего испуга!..

Мысль Братца Кролика пришлась по душе гусиновцам, и через несколько минут они до того преобразились, что им позавидовал бы и самый бедный нищий, не говоря уж о разбойнике.

Глебу достались большущие брюки с двумя разноцветными заплатами на коленях и такими длинными штанинами, что они волочились по пыли, а также старая Мишанина курточка, испачканная масляной краской и не сходившаяся на груди. Остальные разоделись приблизительно так же.

Особенно выделялся Гусь в пижаме, располосованной сверху донизу.

Что значит разбойничий костюм! В нем Глеб сразу почувствовал себя храбрее, выпятил грудь, стукнул в нее кулаком, молодецкой походкой подошел к окну, откуда слышались веселые голоса, и, подбоченившись, крикнул:

— Эй!

Из окна высунулась девчонка и пискнула:

— Чего тебе?

— Позовите мне того джентельмена в фуражечке! — грозно потребовал Глеб.

Девчонка, обернувшись в комнату, крикнула:

— Нинка, твой пришел опять!..

Высунулась Николашка, остальные девчонки столпились за ней, но не видно было противного мальчишки, который, как и следовало ожидать, струсил и, очевидно, прятался за их спинами.

— Зачем он тебе? — спросила Николашка.

— Нужно!

— Нет, ты сначала скажи, зачем!..

— Пусть выйдет, потом узнает! Поговорить.

— Знаем! — пискнула девчонка. — Ты лучше не притворяйся! Ты драться хочешь! Не выйдет он!..

— Ты перестань хулиганить! — закричала, Николашка. — Нарядился, как побирушка, так думаешь, тебя и не узнают!

— А будешь драться, мы твоей тетке скажем!

— Говорите, я не боюсь! — храбро заявил Глеб и, вдохновленный трусостью врага, крикнул: — Эй, выходи, что ли!

Девочки, отвернувшись от окна, пошептались, потом спросили:

— Он говорит: зачем?

— Стукнемся!..

— Он говорит: стукайся об столб!..

Окно захлопнулось, занавески задернулись.

Глеб прохаживался под окном, разминая плечи, напрягая мускулы и сбивая ногой макушки одуванчиков.

Но за окном никто не шевельнулся, и он, торжествуя, вернулся к друзьям, расположившимся на земле под забором, рассудив, что рано или поздно мальчишка должен идти к себе домой, не останется же он жить у Николашки.

Чтобы довести мальчишку до полнейшей паники, Колюнька был послан бросать на крышу камни и стучать в ворота.

Но мальчишка всех обманул.

Скоро вернулся Иван Тараканыч с корзинкой, вышел вместе с мальчишкой, и они пошли в город вдвоем.

Гусиновцы на почтительном расстоянии двигались за ними, надеясь, что когда-нибудь Иван Тараканыч оставит мальчишку одного…

Мальчишка не отходил от старика ни на полшага, поминутно оглядываясь и трогая Ивана Тараканыча за руку, указывал ему на опасные намерения гусиновцев.

Иван Тараканыч грозно топорщил усы и, оборачиваясь, грозил палкой.

Постепенно мальчишка обнаглел, начал кривляться и дергаться, показывая тем самым, что гусиновцев он не боится и презирает.

Иван Тараканыч проводил его до самого дома, и мальчишка заскочил в дверь, на прощание скорчив наиболее отвратительную рожу, а специально чтобы унизить Глеба, показал руками толстый живот и толстые щеки…

Поставив на двери жирный меловой крест, означающий, что дом обречен и жителям его в дальнейшем ничего хорошего ожидать не приходится, гусиновцы отправились восвояси.

Неиспользованную разбойничью форму пришлось снять до другого раза, и узел понес с удовольствием Колюнька, водрузив себе на голову, подобно чернокожему носильщику из книжки Майн Рида, пересекающему с грузом болотистые дебри.

На Гусиновке тетка Федотьевна, вытянув ноги, сидела в холодке на травке и вязала платок, одновременно ухитряясь зорко смотреть по сторонам и все видеть.

Завидев Глеба с ребятами, она поманила его пальцем:

— Жаних, а жаних! Поди-кося на расправу!

А когда Глеб подошел, спросила:

— Эт ты на шо ж Ниночку нашу острамотил на усе гусиновские края?..

— Чем я ее острамотил? — покраснел Глеб.

— А как же! Жабов ей преподнес, змея, прости бог! Барышням цветы дарють, букеты, глупо-ой! А он напкося: гадюку! Все теперича Ниночкю нашу задражиили, а она, бедная, опупырилась — плачеть… Где ж ты ее только, гадюку энту, сыскал?

— Во-первых, это был уж, а не гадюка вовсе… — начал объяснять Глеб, но тетка Федотьевна не слушала, и ее красное лицо сияло от веселья:

— Ах, шуты, враг вас забери! Вот шуты водяные! Надоть же! Ты слухай вот, що я табе скажу… Обязан ты пойтить извинение ей принесть: мол, так и так, это недоумение… Я хотел для смеху, как чудней…

Но Глеб, махнув рукой, решил ничего больше не предпринимать, а то все выходит еще хуже…

И без того Иван Тараканыч так озлел, что явился жаловаться даже на Мишаню, который был кругом не виноват и ни в чем таком почти не участвовал.

Затаившись в своей квартире под крыльцом, Мишаня слушал разговор отца с Иваном Тараканычем:

— Я работаю трудом инвалида… Изыскиваю возможности по обеспечению будущей жизни внучки Ниночки…

— Опять делов понаделал мой Морис-мустангер? Да вы не волнуйтесь… С него спрос будет… Хар-роший спрос!..

— Передаю сведения фактического характера… Сегодня я отлучился за приобретением продуктов необходимости для своего существования… Но ввиду несостоявшейся условленной встречи с продавщицей Тоськой по возвращении обнаружил нарушение неприкосновенности личности моего племянника Виктора… Я пришел прямо в экстаз от проводимых вашим сыном артистических сеансов бандитского характера!..

— «Бандитского»… Это уж вы чересчур… Молодые еще, что с них…

— Я хочу закончить передачу сведений! Конечно, отец, увлеченный особенным расположением к своему любимцу, не находит в его поступках оглашения… Однако, проживая фактически с родительской семьей, он по возрасту лет занялся не делами общественного или государственного характера, а легендарно-деспотической деятельностью! И нельзя допускать, чтобы по произволу мальчишек…

— Успокойтесь… Идите себе спокойно… Я с ним поговорю. Против шерсти разговор будет! Где он? Мишка! Михаил!..

И разговор «против шерсти» состоялся… Какой он был, рассказывать не стоит, только Мишанины заслуги по наведению порядка под полом во внимание приняты не были, а отправка в санаторий на перевоспитание стала делом почти решенным…

Одна сестра Верка отнеслась к Мишане по-человечески: принесла ему под крыльцо, куда он удалился с горя, три хорошо намасленных блина и пока он, всхлипывая, поедал их, старалась успокоить:

— Обойдется!.. Подумаешь!.. Все-таки он, этот Глеб, какой-то чудной… Дурак вернее!.. Зато Николашку вы здорово проучили: обсмеялись все, надорвались прямо!.. Досталось артистке погорелой, будет знать!..