Шестнадцать зажженных свечей - Минутко Игорь. Страница 18

Глаза Лены наполнялись слезами. Вдруг она резко повернулась, подлетела к Мухе, со всего размаха ударила его по щеке и рванулась в коридор, ведущий на кухню и в ванную.

Муха потер щеку, сказал спокойно:

— На вид соплей перешибешь, а рука тяжелая. Я покидаю общество. Иду зализывать раны.— Он пошел из комнаты, в дверях обернулся: — Главным образом душевные. Если что не так... Примите мои соболезнования. Как говорят в Одессе, извините за компанию.

Муха вышел. Через мгновение в передней хлопнула дверь.

Было напряженно тихо. Откуда-то, казалось, издалека, глухо слышались рыдания Лены.

— Да, ничего не скажешь,— нарушил молчание Эдик,— день варенья так день варенья...

Глава одиннадцатая

Лена плакала в ванной.

В дверь осторожно постучали.

— Оставьте меня,— сквозь слезы сказала Лена.— Прошу, оставьте!

— Леночка! — вкрадчиво прозвучал голос Ларисы Петровны.— Открой, детка, Может быть, тебе дать каких-нибудь успокоительных капелек?

— Ничего мне на надо,— раздраженно ответила Лена. Поколебалась и открыла дверь.

В ванную вошла Лариса Петровна. Она старалась быть спокойной, но это ей плохо удавалось: розовые пятна выступили на щеках, голос противно дрожал, и совсем близко подступили нервные слезы. Лариса Петровна села на край ванны. Помолчала. Осторожно погладила плечо всхлипывающей Лены. Та сквозь слезы сказала:

— Извините. Это все из-за меня...

— Что за глупости! Почему из-за тебя? — горячо запротестовала Лариса Петровна.— Если бы не этот хулиган...

— Хулиган,— с горечью повторила Лена.— Да, да! Из-за меня. Я запуталась.— Она смущенно опустила голову.— Я запуталась в любви. Все мы запутались.

— Господи! — всплеснула руками Лариса Петровна.— Что ты говоришь? Они запутались в любви! Да вы еще дети! О какой любви можно толковать? Надо думать о школе...

— Понятно,— насмешливо перебила Лена.— Надо думать о школе, об институте. Это для вашего сына. А мне — о профессии, о невыученных уроках. Да? — Девочка с иронией посмотрела на Ларису Петровну. Та предусмотрительно промолчала.— Вы прямо как наши преподаватели. Для них слово «любовь» ругательное. Вообще ведь нет никакой любви. Так?

— Почему же нет? — растерянно сказала Лариса Петровна.— Но в вашем возрасте...

— В нашем! В нашем! — со страстью перебила Лена.— В каком же возрасте еще любить? В вашем, что ли?

Лариса Петровна сердито рассмеялась, поправила перед зеркалом прическу, спросила:

— Ты что, Леночка, в старухи меня записала?

— Не в старухи, конечно,— пожала плечами Лена.— Но... Ведь вы не думаете о любви каждый день? А мы...— Она, не замечая этого, схватила руку Ларисы Петровны.— Мы только о любви и говорим. А какие сны снятся! Рассказать?

— Нет!— Лариса Петровна даже шарахнулась в сторону.— Уволь!

— А песни? А стихи? Или кино? Сколько всего про любовь! — с жаром продолжала Лена.— Только... Все равно ничего не понятно. Что это такое — любовь? И за что любят? Вот Пчелка, ваш сын. Он замечательный! Необыкновенный!

— Спасибо,— сказала польщенная Лариса Петровна.

— Только я...— Лека резко отвернулась, прижала руки к лицу.

— Постой, постой! — Лариса Петровна была поражена своим открытием.— Ты хочешь сказать...

В дверь постучали.

— Затворницы! — послышался голос Виталия Захаровича.— Ваше уединение затянулось. Просим к столу. Самовар остывает.

Лена подошла к зеркалу.

— Ой! Ну и вывеска! Вся краска потекла. Лариса Петровна, можно я у вас немного возьму? — Девочка бесцеремонно стала копаться на туалетной полочке.— Потрясно! Французская пудра, да?

— Итальянская,— поправила Лариса Петровна и вышла из ванной.

...Был уже вечер. Гости разошлись. Лариса Петровна убирала со стола. Ей помогала Лена. Костя возился с магнитофоном. В кресле сидел Виталий Захарович. Складывая в стопку чайные блюдца, Лариса Петровна сказала:

— Все-таки давайте поговорим.

Лена замерла над столом. Виталий Захарович, резко повернувшись, посмотрел на жену, и взгляд его говорил: «Молчи!» Костя включил магнитофон. Картаво запела женщина, это был меланхолический, расслабляющий блюз,

— Понятно,— не сумев преодолеть раздражения, сказала Лариса Петровна,— со мной не желают разговаривать.

— Потолкуем, Лара, в другой раз,— сказал Виталий Захарович.

— А о чем вы собираетесь говорить? — Лена резко повернулась к Ларисе Петровне.— О нас с Пчелкой?

И Лариса Петровна смешалась.

— Ну, вообще,— сказала она.— О жизни.

— О жизни неинтересно,— безапелляционно ответила Лена.— Все равно в ней никто ничего не понимает. А о нас. Что вы о нас знаете?

— Конечно, где уж нам знать! — не выдержала Лариса Петровна.

— Лара! — уже резко оборвал Виталий Захарович.— Совсем не подходящее время...

— Мне пора,— перебила Лена.— Простите, не переношу, когда учат: как жить, что делать. Пчелка, ты меня проводишь?

— Ты хочешь, чтобы я тебя проводил? — Глаза Кости просияли.

— Хочу! — повелительно, с торжеством сказала девочка и взглянула на Ларису Петровну.

Та отвела взгляд.

Лена сняла фартук, вытерла об него руки, сказала:

— Пошли, Пчелка.— Бросила фартук на спинку стула.— Спасибо за все. Было очень интересно. До свидания!

— Всего доброго,— ответил Виталий Захарович.

Лариса Петровна промолчала.

Костя и Лена ушли.

Лариса Петровна села в кресло рядом с мужем и заплакала.

— Бедный мальчик! — сквозь слезы прошептала она.— Эта девчонка... Мерзкая, отвратительная! Ведь она не любит нашего Костика!

— Это видно невооруженным глазом,— грустно сказал Виталий Захарович.

Костя и Лена медленно шли по двору, к старой липе.

— Смотри,— сказала девочка,— еще светло, а на небе звезда, одна-единственная.

Они стояли рядом и смотрели на небо. Там, в бледно-синей необъятности мерцала фиолетовая звезда, мерцала таинственно, призывно, томительно,

— Иногда звезды падают,— сказала Лена.

— Падают не звезды,— улыбнулся Костя,— метеориты.

— Звезды! — упрямо сказала девочка.— Я, правда, смутно помню. Мне, совсем маленькой, моя бабушка в деревне рассказывала. Ведь мы, Пчелка, деревенские. Я и родилась там, мама говорит, в избе. Наверно, с русской печкой, какие в кино показывают. Обалдеть можно! Так вот. Бабушка рассказывала, что у каждого человека на небе есть своя звезда. И когда звезда падает — значит, все...

— Что все? — недоуменно спросил Костя.

— Тот человек, которому эта звезда принадлежала, умирает. Ой! — Лена даже руку прижала ко рту.— А вдруг эта звезда моя? И сегодня ночью она упадет... А, Пчелка?

— Нет, Лена, она не упадет.

— Пусть! Пусть бы она упала! — с внезапным отчаянием сказала Лена.

— Почему? — изумился Костя.

— Потому! Надоело так жить! И вообще... Зачем я живу? Зачем? Кто мне объяснит? Вот ты знаешь, зачем ты живешь?

— Знаю,— тихо сказал Костя,

— Зачем? — Лена пристально смотрела на него.

— Ты знаешь. Я тебе говорил. Я живу прежде всего для того, чтобы тебе было хорошо.

— Ты все можешь для меня сделать?

— Все, что в моих силах.

— Пчелка, милый! Мой хороший Пчелка! Мне ничего не надо! Я не хочу так жить.

— Как?

— Как живу. Надоело! Все надоело... Ты можешь мне сказать: что я за человек? Кто я такая?

— Я знаю одно...— Голос Кости прервался.— Для меня ты лучше всех.

— Для тебя... А для других? Нет! Нет!..— В голосе Лены послышались истерические нотки.— Ненавижу себя! Ненавижу...

— Что с тобой, Лена? — испуганно спросил Костя.

— Ничего. Отстань!..— Лена вдруг порывисто обняла Костю и тут же резко отстранилась.— Пчелка, миленький, прости. И не провожай меня дальше. Я сама. А завтра мы увидимся.

— Я провожу тебя до двери твоей квартиры.— сказал Костя.— В конце концов...— Он помедлил.— Это мое законное право: ты моя, тебя подарили мне!