Преступник - Родионов Станислав Васильевич. Страница 8
— Вы кого ищете? — спросила пожилая женщина, — конечно, учительница и, конечно, математичка, что Петельников определил по какой-то геометрической строгости лица.
— Директора или завуча…
— Обе в роно.
— Пожалуй, мне нужны классные руководители восьмых, — отмел он все другие классы. — Я из милиции.
— Пойдемте в кабинет…
Они оказались, видимо, в учительской, в уютном уголке под портретом Макаренко, в низких мягких креслицах вокруг журнального столика — только кофе не хватало. Петельников не то чтобы развалился, но сел вольготно, коли выпало редкое время отдохнуть в мягкой мебели. Да и разговор предстоял сложный. Но трое классных руководительниц — та, которая его привела, еще одна пожилая и третья, лет тридцати, — не сели, а полуприсели, как на жердочки, готовые сорваться и бежать. И он вспомнил, что у них всего лишь десятиминутная перемена.
— Что случилось? — спросила первая, приготовившись к дурной вести и заранее опечалившись.
Петельников не любил рассказывать о преступнике до конца следствия; тем более об этом, о непонятном и еще не пойманном.
— Потом доложу, хорошо? Мне сперва надо отыскать парнишку, в чем надеюсь на вашу помощь.
Вторая учительница, чуть сонная и думающая вроде бы о своем, вздохнула:
— Как что, так к нам.
— Естественно: восьмилетка, — ответила молодая.
— Почему естественно? — заинтересовался Петельников.
— Небольшой процент способных ребят идет в среднюю школу и потом в вузы. А остальные — в ПТУ, девушки — в педагогические и медицинские училища.
— Не понимаю.
— Что вы не понимаете?
Молодая учительница смотрела на него строго, как на опоздавшего. И Петельников подумал, что лицом она перестрожила обеих пожилых, и он тут же отобрал у первой преподавание математики и отдал молодой.
— Способные идут к машинам, а неспособные к людям?
— Теперь я вас не понимаю, — удивилась молодая тому, что не понимает, но строгости не убавила.
— Простите мое педагогическое невежество, — улыбнулся Петельников, скрадывая это невежество. — Серьезные и способные ребята идут в технические вузы, чтобы потом иметь дело с машинами. Неспособные же идут в медицинские, в педучилища, чтобы потом работать с детьми, с людьми. А не надо ли наоборот? Я всегда думал, что работа с людьми требует побольше способностей, чем работа с машинами.
Изредка к ним в уголовный розыск попадали эти неспособные, непоступившие, непрошедшие… В них поражала уверенность, что познание человеческой души не требует никаких талантов. Чуть поработав, эти ребята обидчиво исчезали в море народного хозяйства. Впрочем, и не всякому способному поддавалась их работа. Как-то пришел в розыск скорый парень, безуспешно поступавший на физический факультет. Все знал, в электронике разбирался, эксперта мог поправить… Считал себя неудачником, поскольку губил в милиции свои таланты. И на людей — на преступников и свидетелей, на потерпевших и других разных граждан — душевных сил не тратил, как на объекты второстепенные и примитивные, стоящие после всяких компьютеров и ЭВМ. Петельников выжил его на завод, поближе к машинам.
— Скоро звонок, — пресекла вторая начавшийся было разговор.
— Товарищи, я ищу подростка выше среднего роста.
Учителя переглянулись. Петельников закончил фразу точкой, и они ждали продолжения.
Но примет было так мало, что он их подсознательно экономил, заставляя учителей обдумывать каждую.
— Половина восьмиклассников выше среднего роста, — сказала первая, сочувственно улыбнувшись.
— Он узкоплеч.
Классные руководительницы вновь переглянулись и не ответили. Петельников понял их: вторая половина восьмиклассников узкоплеча. И все-таки он надеялся изобразить хотя бы размытый образ.
— Ходит в светлом длинном плаще.
— Ну, это надо проверять одежду каждого. — Теперь молодая учительница глянула на него, как на ученика, пришедшего на экзамен неподготовленным.
— По-моему, теперь ребята в плащах и не ходят, — зевнула вторая.
— Он, видимо, неуравновешен и склонен к фантазиям.
— Видите ли, все подростки… — начало было молодая и не кончила, посчитав разговор никчемным.
— Он любит клубничное варенье.
— Я люблю клубничное варенье, — призналась первая, уже развеселясь.
Тогда Петельников сказал главное, ради чего и пришел:
— Мне нужен ученик, который пропустил уроки пятнадцатого, семнадцатого, девятнадцатого, двадцать второго и двадцать третьего октября.
— Это Саша Вязьметинов, — удивилась молодая учительница, сразу простив взглядом Петельникова.
10
Вязьметинова сняли с последнего урока.
Они разделись. Парень скинул синюю куртку с десятком ненужных молний. Это был не допрос, который еще предстоял у следователя, поэтому Петельников сел подальше от официального стола, в полумягкое креслице, и кивнул подростку на соседнее, рядом. Вязьметинов опустился в него свободно и, как показалось оперативнику, с едва заметным вежливым кивком. Петельников улыбнулся: галантные пошли воришки.
Черные и густые волосы казались нахлобученными или париком, налезавшим на шею, на уши и на брови. Темные глаза ждали его вопросов. Загорелое узкое лицо было так спокойно, что по задворкам петельниковского сознания пробежала всполошенная мысль: он ли, тот ли?
— Красивая фамилия — Вязьметинов. Как Вяземский.
— Нормальная.
— Тебе уже пятнадцать… Второгодник?
— Год не учился, в пятом ногу сломал.
Петельников решил сбросить официальность уже проверенным способом: как-то рассеянно зевнул, вздохнул, буркнул, вытянул ноги, уселся поудобнее и глянул на подростка добродушно, как на приятеля, невесть откуда взявшегося. Темные глаза парня оживились: что дальше?
— Ну, помолчим?
— А что мне говорить? — вежливо поинтересовался школьник.
— Почему не спрашиваешь?
— О чем?
— Тебя же не в кино пригласили, не в гости и не на концерт рок-музыки — в милицию доставили.
— Вы сами скажите…
— А у тебя вопросов нет?
Вязьметинов не то чтобы задумался, а умолк выжидательно, что-то решая. Его темные глаза спокойно и, пожалуй, смело изучали оперативника. Петельников нетерпеливо шевельнулся, удивляясь этой смелости: вор должен бояться милиции, вор таки обязан бояться наказания.
— Есть вопрос…
— Давай, отвечу.
— Как вы меня нашли?
Петельников улыбнулся, может быть, чуть скованнее, чем хотелось бы, ибо пробовал скрыть облегченную радость: коли человек спрашивал, как его нашли, то знал, что его ищут. Считай, признался. Впрочем, он не помнил, чтобы подростки запирались долго и нагло.
— По варенью.
— Как… по варенью?
— Варенье у бабуси съел?
— Треть банки.
— Не треть, а половину.
— Нет, треть, — уперся Вязьметинов.
— Вот и наследил.
— Я в перчатках ел.
— Видимо, перемазался, — продолжал шутить оперативник.
Взгляд парня потух, и лицо скучнело на глазах. Петельников тихо всполошился. Ему, капитану и старшему оперуполномоченному, десять лет проработавшему в уголовном розыске, все известно, как в шахматах; для него это были заурядные кражи с вором, потерпевшими, материальным ущербом… Потому что он знал законы и накопил опыт, а главное — потому что он был взрослым. Конечно, парень умом понимал, что совершает преступление. Но для него это были не только квартирные кражи — были отмычки, перчатки, серый маскировочный плащ, мешок на лицо; были долгие прикидки и расчеты, подсмотренные в детективных фильмах; была жуткая работа, преодоление страха, тайна… Оказалось, его поймали при помощи клубничного варенья.
И Петельников испугался, что парень замкнется, еще не начав говорить.
— Тебя, Саша, вычислили, — серьезно заверил Петельников, впервые назвав его по имени.
— Вы?
— Разве человеку это под силу… Компьютер.
— На каком языке программа у компьютера?