Витязь с двумя мечами - Татаи Шандор. Страница 16

Искренность короля внушила Палу отвагу.

— Позволь мне, ваше величество, сказать тебе несколько слов. По моему разумению, неприятель занял куда более выгодную позицию, чем наша. Потому он и не хочет её менять. Но мы могли бы обойти гряду восточных гор, с отрядом лёгкой кавалерии пробраться во вражеский тыл и отрезать пути для подхода подкреплений, проходящих по долине. И мы бы заставили их отступить…

— План прекрасный и разумный, — одобрительно отозвался король. — Я сам был такого же мнения. Но вот беда: их пушки лучше, чем наши. Дальше бьют и верней поражают цель. Хорошо бы заполучить их новую пушку.

Пал указал на холм, где слабо мигал один из неприятельских сторожевых костров.

— Видишь, государь, вон на том холме у них слабая огневая позиция. Я приглядывался к ней ещё вчера, во время нашего набега. С небольшим отрядом бесстрашных кавалеристов мы обошли бы их без труда и ударили с тыла. Я уж и дорогу туда изучил. Ты, государь, и вообразить не можешь, как надоела мне их бестолковая пальба!

Матьяш положил руку на могучее плечо Пала:

— Пал Кинижи, верный мой витязь! Я знал, что ты силён, храбр и предан. Теперь же я убедился, как ты смышлён. Не спускай глаз с этой огневой точки, а на рассвете отправляйся за пушкой. Я дам тебе в помощь десяток добрых сербских кавалеристов из числа моих телохранителей.

Пал не верил своим ушам.

— Государь, и я буду ими командовать?

— Конечно. И я убеждён — твоя верность тому порукой, — что ты добьёшься успеха.

Пал не успел даже поблагодарить короля, потому что Матьяш уже зашагал прочь.

— Прощай, сынок. По-моему, собирается гроза. Этой ночью костям моим крепко досталось, поэтому я не хочу ещё и промокнуть до костей.

В самом деле, на луну надвигалась плотная пелена туч. Вскоре блеснула молния, и ночной небосвод сотрясся от грома. Король, должно быть, только-только добрался до своего шатра, когда полил дождь.

Сначала скупо падали большие, тяжёлые капли, потом дождь припустил, и наконец гряда гор на противоположной стороне долины и неприятельские костры скрылись за густой завесой дождя. Пал забрался в свою палатку, однако ни на минуту не находил покоя.

А вдруг под прикрытием дождя враг отведёт пушку в другое место? А вдруг Подебрад воспользуется непогодой и перегруппирует свои войска? Можно бы подобраться к ним поближе. Но как покинуть пост? В чём его главный долг? Должен ли он стоять на посту или подчиниться приказу короля и не спускать глаз с пушки?

Под проливным дождём Пал взбежал на вершину холма, но не увидел и признака сторожевых огней. Тогда он вернулся в палатку и минуту стоял в задумчивости. Потом встрепенулся и бросился вниз по крутому склону. В долине вода неслась бурным потоком. Небольшой ручеёк так вздулся, что, когда Пал переходил его вброд, вода уже достигла его груди. Но он ничего не замечал. Им владела одна-единственная мысль: скорее добраться до места, где, по его расчётам, должна находиться пушка. Место это оказалось значительно дальше, чем он предполагал, и Пал с трудом отыскал его в темноте. К счастью, блеснула молния и осветила на миг странные очертания невысокого холма. Прошёл целый час, пока Пал, искусно лавируя во тьме, обошёл часового и подкрался к подножию холма. Отсюда уже можно было различить говор немцев. Пушка, должно быть, принадлежала отряду немецких наёмников.

Пал осторожно, ползком пробирался вверх. Чтобы легче было ползти и в то же время иметь оружие под рукой, он один из мечей зажал в зубах. А меч был тяжёлый — простому смертному не удержать его и двумя руками. Вдруг он услышал стук копыт и грубую брань возниц. Потом до него донеслось щёлканье бичей. «Ага, волокут пушку». Он всё полз и полз, а шипы и колючки густого кустарника цеплялись за его промокшую одежду. Наконец, незамеченный, он приблизился к врагу на такое расстояние, что, лёжа в кустах, мог схватить за ноги любого из суетившихся там солдат. Опять блеснула молния, и в это короткое мгновение ему удалось определить, что вокруг орудийного окопа хлопочет человек двадцать, — выходит, здесь стояла не одна, а целых три пушки в ряд. Ждать пришлось долго, и только после десятой вспышки он мог ориентироваться точнее. Взгляд его то и дело останавливался на смехотворной сухопарой фигурке, которая суетилась вокруг пушек больше всех остальных. Губы человечка непрерывно шевелились — он, как видно, отдавал распоряжения. «Немецкий пушкарь», — решил Пал.

А дождь лил как из ведра. В безумолчном шуме ливня едва ли можно было услышать крик или какой-нибудь сигнал. Пал улучил минуту. Когда немецкий пушкарь оказался у куста, он схватил его за ноги и перебросил через себя. Пушкарь истошно завопил, а Пал к его воплю присоединил и свой, ибо по опыту знал, что внезапный и громкий крик вызывает смятение и ужас. И действительно, неприятель решил, что его атакует целая армия.

Сколько было тех, кто пустился бежать, и сколько тех, кто храбро отражал атаку, Палу узнать не довелось. Ясно было одно: в кромешной тьме под проливным дождём завязалась отчаянная битва.

Солдаты не знали, где свои, где чужие, и рубили всех подряд.

Столкнувшись ночью с Титом в лесу, Голубан пришёл в неописуемую ярость. Во всех неудачах он винил своего малодушного, безмозглого слугу. Имей Голубан при себе меч, Титу бы, конечно, несдобровать. Но Голубан пошумел, пошумел да и притих. А что было делать, когда военный совет надо держать вдвоём? Ведь после всего, что оба натворили, убрать Кинижи было просто необходимо, а то придётся расхлёбывать кашу, если станет известна история с неудавшимся предательским убийством.

Совет закончился, и Голубан энергично взялся за дело: из числа своих наёмников быстро отобрал десяток мерзавцев, согласившихся за особую плату убить из-за угла человека. В отряде у Голубана было много всякого сброда. Он же взял десятерых, самых бессовестных и подлых, и отдал в распоряжение Тита. Тит спешно повёл отряд, чтоб поспеть к месту действия до восхода солнца. Головорезам-наёмникам, конечно же, невдомёк, что ведут их убивать Кинижи: знай они это, все десятеро, не раздумывая, дружно бы повернули назад. А Тит был доволен: вот как кстати полил дождь. Ведь придуманный им стратегический план был сатанински хитёр.

«Пал наверняка забился в палатку, — рассуждал глубокомысленно Тит. — Не сидеть же ему под проливным дождём!» И он отдал головорезам приказ: незаметно, неслышно подкрасться к палатке, оцепить полукругом, выставить копья, броситься всем враз и заколоть дозорного через парусину.

План что надо — ни сучка ни задоринки. В шуме ливня дозорный возни не услышит.

И операция началась. Наёмники точно заняли позицию, и все разом бросились на палатку. Десять копий, как по команде, проткнули мокрую парусину. Проткнуть проткнули, да в пустоту попали. Вдобавок не рассчитали силы размаха, не удержались на ногах и растянулись на брюхе.

Тит мигом смекнул, что дело плохо… Головорезы опомниться ещё не успели, а его уж и след давно простыл. Они же, конечно, решили, что два прохвоста их попросту разыграли, а были они не из тех людей, с которыми можно шутки шутить. Только в одном посчастливилось Титу: унёс он с собой полтора меча — целый Голубана и обломок своего.

Увидав свой меч, Голубан возликовал: ну, повезло — с Кинижи раз и навсегда покончено. Но Тит решил ничего не скрывать и признался во всём. К его величайшему удивлению, Голубан не только не разъярился, а, наоборот, обрадовался.

— Вот это удача! — воскликнул он. — Мы победили без кровопролития. Рано утром на военном совете я сообщу королю Матьяшу, что Пал Кинижи самовольно покинул пост. А король в таких делах пощады не знает. Он велит отрубить голову любому, даже самому близкому человеку.

Голубан схватил свой меч и в тот же миг позабыл о Тите, будто того и на свете не было.

Да ведь Титу хитрости у соседа не занимать. «Хм, хм, — размышлял он по дороге к жилью, — а почему бы мне самому не донести королю? Опережу-ка я кондотьера. И выслужусь перед королём». Совершенно счастливый, он вслух произнёс: