Полярные моря - Блон Жорж. Страница 19

В начале марта «Бельжика» застревает во льдах. Хочешь не хочешь, надо зимовать. Это первая зимовка в южных заполярных водах.

Мы были свидетелями многих зимовок в Арктике, но эта зимовка отличается и тем, что она первая антарктическая, и тем, что все понимают – помощи ждать неоткуда и даже нет надежды добраться до обитаемой земли, если льды раздавят судно. И есть ли здесь обитаемые земли? В арктическом Заполярье живут эскимосы, – а здесь – только тюлени и пингвины.

С самого начала зимовки Амундсен вместе с врачом Фредериком Куком начинает охотиться на тюленей, устраивает склады мяса во льдах, варит и ест его. Барон Жерлаш пробует мясо, находит его несъедобным и запрещает давать команде. Такое решение может вызвать лишь недоумение, поскольку вот уже два века все великие мореплаватели считают свежее мясо необходимым, чтобы не заболеть цингой.

Как во время любой зимовки, офицеры занимаются метеорологическими наблюдениями, делают замеры, определяют местонахождение судна и скорость дрейфа льдов. У команды особых занятий нет. Запасов пищи хватит на два года, но с началом полярной ночи выясняется, что освещения на борту не хватает: мало ламп и керосина, который приходится экономить. Закутанные в меха матросы бродят по холодным коридорам. «Будущее, – пишет Жерлаш, – полно угроз и тайн». Однажды во льдах появляется блуждающий свет. Кто может бродить здесь? Все собираются на палубе, жмутся друг к другу, ведь мороз достигает 43°. Люди молча всматриваются в таинственный подвижный свет, и никто не осмеливается сказать: «Пойдем посмотрим». Не решается отдать приказ даже Жерлаш: неполноценная пища, скупое освещение судна, бездействие привели к нервной депрессии. На борту царит уныние. И тут Жерлаш видит человека, который с зажженным фонарем спускается на лед. По крепкой фигуре он узнает Амундсена.

– Куда вы?

– Посмотреть.

Амундсен не чувствует угнетенности духа – частично из-за того, что вместо консервов ест свежее тюленье мясо. Фонарь удаляется и вскоре исчезает из виду. Затем исчезает и таинственный свет. Амундсен вскоре возвращается.

– В льдину вмерзли фосфоресцирующие водоросли, а льдина перемещается из-за давления льдов.

2 июня (разгар южной зимы) один из офицеров умирает от сердечного приступа. Какое-то время спустя один матрос, сообщив, что отправляется пешком домой, в Бельгию: «Это не так далеко», спускается на лед и удаляется. У людей появляются первые симптомы цинги. Жерлаш и старпом заболели; капитан не встает с постели и диктует последние распоряжения.

Два обстоятельства спасли эти тридцать человек, которых ждал трагический конец во тьме полярной ночи. Во-первых, Жерлаш наконец решился включить в рацион тюленье мясо и давать его команде. Во-вторых, в конце июля часов в одиннадцать утра на горизонте появляется свет; он становится ярче, затем скользит к западу и исчезает; на следующий день солнце поднимается чуть выше и остается на небосклоне на несколько мгновений дольше. Люди плачут от радости, видя его. Напомним, что ни один из них – кроме доктора Кука – до этого не пережил долгой полярной ночи.

Нет ничего хуже, чем обманутые надежды. Когда солнце перестало заходить за горизонт, все на борту, в том числе и Жерлаш, уверовали в близкое освобождение. Им видится, что «Бельжика» вырывается из ледового плена и идет на север, где их ждет триумфальная встреча в Европе. Но нет. Тянутся недели, месяцы – льды неподвижны, судно по-прежнему остается в плену. «Мы с отчаянием думаем о вероятности второй зимовки, скрывая друг от друга эти мрачные мысли». Съестных припасов осталось на тринадцать месяцев, но над людьми витает тень безумия. Только один человек на борту чувствует себя нормально и не боится второй зимовки. Это – Руал Амундсен.

– Судно в хорошем состоянии, – повторяет он. – При наличии тюленьего мяса и снега мы можем перезимовать и в третий раз.

Октябрь, ноябрь, декабрь, январь. Несмотря на усилия Жерлаша, на борту воцарилось мрачное настроение. Сходит с ума еще один матрос – у него приступ буйства.

4 февраля 1899 года кок, отошедший на несколько сот метров от судна, возвращается бегом, крича, что «льды пришли в движение». Через несколько дней образуется большая полынья.

– Надо плыть в этом направлении, – решает Жерлаш.

На парусах идти невозможно. Но еще в сентябре Жерлаш приказал привести в порядок машину. Корпус судна содрогается, людей на борту трясет от волнения, когда они видят, как «Бельжика» храбро борется со льдами. 20 февраля вахтенный матрос замечает с верхушки грот-мачты открытое море. Но до него удалось добраться лишь через двадцать три дня. Люди, словно завороженные надеждой на освобождение, почти не покидали носа судна.

– Если не выдержит машина или льды сломают руль, все кончено. Так и умрем, не выйдя в море.

Жерлаш заносит в журнал: «С чувством радости и облегчения, которое нельзя выразить словами, мы вышли в чистое море после тринадцатимесячного плена».

«Бельжика» отдала якорь в Пунта-Аренас в конце марта 1899 года. Пришлось вновь пересечь полосу туманов и суровые окрестности мыса Горн. Пунта-Аренас – мрачный портовый городишко в Магеллановом проливе; команде «Бельжики» порт кажется раем.

В ту эпоху радио еще не получило практического использования. Человек, вернувшийся из долгого плавания, мог потратить два-три дня на ознакомление со всеми событиями, происшедшими в его отсутствие. Пока «Бельжика» томилась в ледовом плену, состоялись две войны – США с Испанией и англичан с бурами. Руала Амундсена больше интересовали морские новости. Он узнал, что норвежец Карстен Борхгревинк, живший в Англии, возглавил экспедицию на китобойном судне «Южный Крест» и отплыл в Антарктиду. Позже стало известно, что Борхгревинк благополучно перезимовал на мысе Адэр, а в 1900 году, когда вернулось судно, сумел впервые подняться на шельфовый ледник Росса и на собачьей упряжке достиг рекордной широты 78°50 .

Несмотря на трудности и тяжелую зимовку, «Бельжика» собрала метеорологические и географические сведения, которые заинтересовали ученый мир. В газетах говорилось о приближающемся Международном географическом конгрессе в Берлине, на котором предполагалось организовать несколько экспедиций в Антарктику. Друзья спрашивали Амундсена, поедет ли он на этот конгресс.

Он отвечал уклончиво.

Лето 1899 года. Садик в пригороде Христиании. Два человека, сидящие в креслах, ведут неторопливую беседу. Оба они норвежцы, люди атлетического сложения. Голубоглазый – Фритьоф Нансен, сероглазый – Руал Амундсен. Нансену всего тридцать восемь лет, но его имя известно всему миру; его только что назначили профессором университета Христиании. Руалу Амундсену исполнилось двадцать семь лет, его имя стало известно широкой публике лишь по возвращении «Бельжики». Он сообщает Нансену, что «пока» Антарктика не интересует его.

– Мне хочется заняться изучением смещения Северного магнитного полюса, а одновременно связать Атлантику с Тихим океаном с помощью Северо-Западного прохода.

Амундсен говорил о проекте как о чем-то легком. Нансен ответил, что будет рад, если его предприятие завершится успешно.

– У вас есть деньги?

– Вложу все, что осталось от наследства родителей. Может, с помощью нескольких рекомендаций удастся получить кредит от государства.

– Что вам известно о смещении магнитного полюса?

– Почти ничего. Надо учиться.

Нансен написал рекомендательное письмо профессору Георгу фон Неймайеру, директору Гамбургской обсерватории.

– Отправляйтесь к нему, когда будет время.

В Гамбурге Амундсен снял в бедном квартале самую дешевую комнату. Полгода Неймайер знакомил его со всеми работами, посвященными Северному магнитному полюсу. Амундсен стажировался в обсерваториях Вильгельмсгартена и Потсдама.

– Мне кажется, – сказал он по возвращении, – я кое-что узнал.

Бывший студент-медик, бывший матрос промыслового судна, получивший диплом капитана дальнего плавания, и он же полярный исследователь усваивал знания с невероятной легкостью. Оставался открытым вопрос, где достать денег. Амундсен снял со своего счета все деньги, занял у братьев и у знакомых.