Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет - Блум Джуди. Страница 6
— Естественно! — фыркнула Нэнси. — Но в какой день?
— Ну, я не знаю, — промямлила я.
— Ладно, давайте подумаем, какой день нам подходит, — подключилась Гретхен.
— Вторник и четверг исключаются. У меня — еврейская школа.
— Ох, Гретхен! — сказала Дженни. — И зачем тебе эта еврейская школа?
Неужели ты не можешь отказаться?
— Я бы с радостью, — объяснила Гретхен. — Но мне остался один год, и все.
— А ты не ходишь, Маргарет? — спросила меня Дженни.
— Ты имеешь в виду, в еврейскую школу?
— Да.
— Нет, не хожу.
— Маргарет и в воскресную школу не ходит. Правда, Маргарет? — спросила Нэнси.
— Правда, — ответила я.
— Как это ты так устроилась?
— У меня нет никакой религии, — призналась я.
— Вот это да! — Гретхен даже рот разинула.
— А что твои родители? — спросила Дженни.
— Ничего, — отрезала я.
— Хорошенькое дело! — сказала Гретхен.
Потом они все молча уставились на меня, и я чувствовала себя очень глупо. Тогда я попыталась объяснить.
— Ну как вам сказать, м-м… папа был еврей, а, м-м… мама христианка и…
У Нэнси сделалось заинтересованное лицо.
— Продолжай, — попросила она.
В первый раз они проявляли такой интерес к тому, что говорила я.
— Ну вот, родители моей мамы, которые живут в Огайо, сказали ей, что не хотят зятя-еврея. Если она хочет испортить себе жизнь, это ее дело. Но они никогда бы не согласились на ее брак с моим отцом.
— Да, серьезно… — протянула Гретхен. — А что родственники твоего отца?
— Ну, моя бабушка была не очень-то рада иметь невестку-христианку, но она, по крайней мере, смирилась с ситуацией.
— И что же дальше? — продолжала допрашивать Дженни.
— Они сбежали.
— Как романтично! — вздохнула Нэнси.
— Вот поэтому-то они обходятся без религии.
— Я их не осуждаю, — заявила Гретхен. — Я бы поступила так же.
— Но если у тебя нет никакой религии, то как ты будешь решать, куда записываться — в Имку [1] или в Еврейскую Ассоциацию Молодежи?
— Не знаю, — сказала я. — Я никогда об этом не думала. Может быть, я никуда не буду записываться.
— Но ведь все состоят либо там, либо там, — не унималась Нэнси.
— Ну, это, я думаю, как родители решат, — решила я сменить тему.
Вообще-то я не собиралась так сразу рассказывать им свою историю.
— Так значит… в какой день мы будем собираться?
Нэнси заявила, что пятница ей не подходит — у нее музыка. Дженни сказала, что у нее балет по средам. Значит, сказала я, остается только понедельник. И мы решили встречаться по понедельникам. На следующей неделе мы принесем наши тайные списки и пройдем проверку, чтобы все были наверняка в лифчиках.
Когда заседание клуба было закончено, Нэнси подняла руки высоко над головой. Потом закрыла глаза и прошептала: «Четыре сенсации! Ура!»
«Ура!» — пропели мы вслед за ней.
Во время ужина я обдумывала, как бы сказать маме, что я хочу носить лифчик. И почему ей никогда не придет в голову самой заговорить об этом, если уж она так хорошо помнит себя девочкой?
Когда она пришла поцеловать меня на ночь, я решилась и сказала.
— Я хочу носить лифчик. — Прямо так, напрямик.
Мама снова включила свет.
— Маргарет… ты что?
— Ничего, просто хочу, и все.
Я спряталась под покрывалом, чтобы ей было не видно мое лицо.
Мама сделала глубокий вдох.
— Ну хорошо, если ты действительно хочешь, то нам придется съездить в субботу в магазин. Договорились?
— Договорились, — я улыбнулась. Мама была небезнадежна.
Она выключила свет и прикрыла дверь. У меня как гора с плеч свалилась!
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Я только что сказала маме, что мне нужен лифчик. Пожалуйста, помоги мне вырасти. Я хочу быть как все. Ты знаешь, все мои новые друзья состоят или в Имке, или в Еврейской Ассоциации. Как же мне определиться? Я ведь не знаю, чего Ты ждешь от меня.
Глава 6
На следующий день после школы мистер Бенедикт вызвал меня к себе.
— Маргарет, — начал он. — Я бы хотел обсудить твою ознакомительную анкету. Например, почему тебе не нравятся религиозные праздники?
И надо мне было это писать! Глупость, да и только! Если ему, правда, нужно было выяснить, нормальные ли мы, то меня, я думаю, он вряд ли отнес к нормальным. Я чуть не рассмеялась.
— Я просто так это написала, — ответила я. — На самом деле я нормально к ним отношусь.
— Я думаю, у тебя все же была причина. Ты можешь сказать мне. Это останется между нами.
Я подняла на мистера Бенедикта правую бровь. У меня это здорово получается. Одна поднимается, другая на месте. Я делаю так, когда не могу придумать, что сказать. И люди сразу это замечают. Некоторые даже спрашивают меня, как я такое делаю. Забывают, о чем мы говорили, и сосредотачиваются на моей правой брови. А я точно не знаю, как. Просто думаю об этом, и бровь сама поднимается. С левой я так не могу. Только с правой.
Мистер Бенедикт заметил. Но он не стал спрашивать, как мне это удается.
Он только сказал:
— Я думаю, у тебя есть серьезная причина не любить религиозные праздники.
Я поняла, что он ждет от меня каких-нибудь объяснений. Он не собирался махнуть рукой и забыть. Поэтому я решила разделаться с этим сразу.
— Они для меня все одинаковые. У меня нет никакой религии, — заявила я.
Мистер Бенедикт казался удовлетворенным. Как будто он открыл какую-то глубокую и сокровенную тайну.
— Понимаю. А твои родители?
— Они не принадлежат ни к какой конфессии. И предполагается, что я сама выберу себе исповедание, когда вырасту. Если захочу, то есть.
Мистер Бенедикт сложил руки и с минуту просто смотрел на меня. Потом он сказал:
— Ладно, Маргарет. Теперь можешь идти.
Я надеюсь, в конце концов он все же решил, что я нормальная. Я прожила в Нью-Йорке одиннадцать с половиной лет, и, по-моему, никто никогда не спрашивал меня о моей религии. Я и не думала об этом никогда. А теперь вдруг, ни с того ни с сего, это стало чем-то важным.
Вечером позвонила бабушка и сказала, что она достала абонемент в Линкольн-Центр на нас двоих. Теперь мы будем встречаться раз в месяц в субботу, чтобы позавтракать вместе и идти на концерт. Умная все-таки у меня бабушка. Она знала, что мои родители не смогут ничего возразить против Линкольн-Центра и одной субботы в месяц. Это ведь культура. А культура для них — святое. Теперь мы с бабушкой сможем проводить какое-то время вместе. Но я была рада, что Линкольн-Центр начнется не сразу, потому что эту субботу я хотела целиком посвятить проблеме лифчика.
Суббота началась с того, что утром появился Мус Фрид — пришел стричь наш газон. Отец мрачно читал спортивный журнал. Палец у него был намного лучше, но все еще забинтован.
Пока Мус стриг газон, я сидела в саду с книгой. Мне нравилось, как он напевает за работой. Еще мне нравились его зубы. Я видела их, когда он мне улыбался. Они были очень белые и чистые, и один спереди рос немного криво. Я делала вид, что целиком поглощена книгой, на самом же деле наблюдала за Мусом. Если он смотрел в мою сторону, я быстро утыкалась носом в книгу. Если бы мне хватило смелости, то Мус стоял бы на первом месте в моем списке. Но что скажет Нэнси, ведь она его ненавидит?
После ланча мама сказала отцу, что мы поедем за покупками. У нас была наша прежняя машина, но мама считала, что надо завести вторую, потому что в Фарбруке не было автобусов, а такси стоило очень дорого. Отец сказал, что посмотрит, но я знала, что вторая машина появится скоро. Если моя мама чего-нибудь хочет, то уговорить отца для нее не составляет никакого труда.
Мы поехали в торговый центр, где был магазин Лорд и Тейлор. На мне было голубое в клеточку платье, туфли на босу ногу и три пластыря поверх водянок.
Сперва мы зашли в отдел женского белья, где мама сказала продавщице, что мы хотим посмотреть лифчик для меня. Продавщица бросила на меня быстрый взгляд и сказала, что нам лучше пойти в подростковый отдел, где есть маленькие размеры. Мама поблагодарила продавщицу, а я готова была провалиться сквозь землю. Мы спустились по эскалатору и направились в подростковый отдел. Там был большой выбор нижнего белья. Просто лифчики и ансамбли. Я никогда не носила ничего, кроме обычных белых трусиков и маечек. Иногда бикини, когда шла в гости. Мы подошли к прилавку и сказали продавщице, что нас интересует лифчик. Я стояла сзади и делала вид, что я тут ни при чем. Еще нагнулась, чтобы почесать новый комариный укус.
1
ИМКА — Христианский союз молодёжи.