Тест на верность - Аверкиева Наталья "Иманка". Страница 13

— Познакомься, это отец Тани Петровой, которой ты вчера устроила сотрясение мозга.

Только тут я заметила сидящего в глубине кабинета мужика. Он был вполне прилично одет, правда, вид имел какой-то… тщедушный. Мелкий, с некрасивыми чертами лица и бегающими глазками. Неприятный тип.

— Я не могла ей устроить сотрясения мозга, потому что даже пальцем ее не тронула, — как можно увереннее ответила я. Язык прошелся по зубам, в поисках успокоительного комка жвачки.

— Вот справка, — толкнула в мою сторону какой-то лист бумаги директриса. Голос звенел, диссонируя с моими натянутыми до предела нервами.

— Ну и что? — усмехнулась я, уходя в глубокую несознанку. — Я ее и пальцем не тронула. О чем очень сожалею.

— Ты — хулиганье, которое должно сидеть в тюрьме! — Голос у мужика оказался таким же противным, как и внешность. Более того, по звучанию он почти не отличался от голоса Людмилы Адамовны — такой же высокий и мощный. Я даже напряглась, подозревая у себя слуховые галлюцинации. — По тебе колония плачет! Сейчас ты руки распускаешь, а завтра за нож схватишься?

— А мне не нужен нож, я и руками могу… — ядовито улыбнулась я дядьке, всем своим видом показывая, что при мне рот лучше держать закрытым.

— Сокол, на тебя написали заявление в милицию! — неожиданно перешла на фальцет Людмила Адамовна. Я вздрогнула, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие хотя бы на лице. Внутри все трепыхается в предсмертной агонии. — Ты как со старшими разговариваешь? У тебя один ветер в голове!

— Ну и что, что ветер в голове? — пискнула я, едва слышно. — Зато мысли всегда свежие.

— Да я тебя поставлю на учет в детскую комнату милиции! — оторвала директриса зад от стула.

Так, надо завязывать с выступлениями, а то уши от ее ультразвука отвалятся. Я опустила голову и сделала вид, что мне мучительно стыдно. Извиняться не буду, пусть даже не мечтают.

— Сокол, я объявляю тебе строгий выговор! И хочу пообщаться с твоими родителями. Жду их завтра у себя в кабинете с девяти до пяти, — громыхала она на всю школу.

Родители у меня нормальные, это не страшно. А вот выговор… Тоже, в принципе, не страшно… Обидно только. Я закусила губу. Потом гордо вскинула голову — буси я или не буси? Воин или вот уже несколько лет фигней страдаю?

— Да, Людмила Адамовна, я скажу моему отцу, чтобы он подошел. Я даже попрошу маму, чтобы она пришла. И мне бы хотелось услышать извинения от семьи Петровой, которая позволила себе при всех назвать меня лесбиянкой. И я хочу, чтобы она смотрела в глаза моей матери, когда будет извиняться.

Директриса покраснела и слилась с панелями из красного дерева за своей спиной. Пухлые губы задрожали, а глаза прищурились. Зря я тут села. Сейчас меня поранят стекла, вынесенные взрывной волной. Руки ледяные, челюсти сводит от страха перед этой громогласной теткой. Мне так плохо, что хочется сжаться до микроскопического размера и затеряться среди пыли под стулом.

— Ты мне еще скажи, что мы, здесь присутствующие, унижаем твое сексуальное меньшинство! — во всю мощь заорала она. — Ты кого оскорбить хочешь? Приличную семью? Да как ты смеешь? Ты себя в зеркало видела? Ты почему в таком виде в школу ходишь? Пугать она меня еще будет! Может, правозащитников пригласишь? Да я на тебя докладную в гороно напишу! Ты без справок от нарколога и психиатра не переступишь порог моей школы!

Что там Женька говорила про адвокатов? Почему я не взяла ее с собой? Вообразив себя Точкой, я спокойно ответила:

— Это еще спорный вопрос, кто на кого заявление писать будет. — Голос дрожит так, что некоторые слоги даже мне не слышно. Повернулась к мужчине. — Ваша дочь распускает про меня мерзкие слухи. Передайте ей, что в следующий раз она клоком волос не отделается. И мы еще посмотрим, кто из нас кто.

Резко развернулась и рванула прочь из кабинета, пока трясущиеся ноги еще способны меня удерживать. Надо подышать свежим воздухом. Надо успокоиться. Господи, ну за что мне это? У меня ведь даже парня-то нет, я даже ни с кем ни разу не целовалась. И к девочкам меня не тянет. Да что они, в самом деле, с ума все посходили?

Если бы я курила, то сейчас выкурила бы сигарету, а может быть, даже две. Говорят, это успокаивает. Но для меня, девушки занимающейся спортом, курение и употребление спиртных напитков неприемлемо. Всё, что я сейчас могла, — это нервно грызть костяшки пальцев и выполнять технику дыхания. Правда, с дыханием получалось не очень, но я старалась. Меня трясло. Все тело трясло от пережитого стресса. А мысли ломались, едва успев образоваться. Лицу было холодно и неприятно. Что-то щекотало щеку. Я смахнула это что-то и только тут поняла, что плачу. По щекам медленно текли слезы. Так вот почему я не могу нормально дышать — нос заложен. Я изо всех сил старалась не рыдать в голос, нервно вытирала слезы рукавом толстовки, а они все текли и текли. Мысленно я проговаривала встречу с директором, пререкалась с ней, хамила и защищалась. В собственной фантазии я не выглядела так бледно и неуверенно, отстаивала себя и свое мнение. Дыши, Ярик, дыши глубоко. Раз. Два. Вдох. Раз. Два. Выдох. Дыши, глубоко. Слезы, чертовы слезы, да прекратите же вы уже течь! Я — буси, я не имею права быть слабой и плакать. Сорвавшись с места, я понеслась на турникеты. Ничто так не приводит нервы в порядок, как физическая нагрузка.

Я пробежала один круг по стадиону на пределе своих возможностей. Потом подтянулась раз двадцать и отжалась. Вроде бы немного полегчало. Во мне проснулся азарт и спортивная злость. Сделала ката. Эх, мне бы катану сюда, я бы всех в салат порубила. И нашу Людмилу Адамовну в том числе. Индюшка напыщенная. А с родителями я вечером поговорю. У меня не только родители придут, но и Ростик с друзьями приедет. Они им всем покажут, как их Ярочку обижать.

Точка, Варька и Настя топтались на крылечке без верхней одежды, явно поджидая меня. Простуженная Варя усиленно хлюпала носом и кашляла. Настя все переживала, что нос у нее теперь красный. А Женя нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, явно собираясь уже бежать и искать меня.

— Что она сказала? — подлетела ко мне Волоточина.

— Родителей завтра ждут в школу. Орала так, что стекла дрожали. Ужас, у меня такой стресс.

— Это из-за Петровой или Славки? — тихо спросила Варя.

— Петровой. Сказала, что ее отец подал заявление в милицию, меня поставят на учет в детской комнате, ну и так далее…

— Боже, какой кошмар! Что теперь будет? — заломила руки Настя.

— Да ничего не будет. Мои подойдут, и мы еще посмотрим, кто на… — я запнулась, — …в очереди последний.

— Спокойно, давайте думать, — рассудительно произнесла Точка. — Директрисе выгодно решить все полюбовно, она несет ответственность за учащихся своей школы. Людмила Адамовна может сделать вид, что накажет тебя, но, скорее всего, просто поорала для виду, и дело с концом. Ее цель — чтобы папаша Петровой забрал заявление, а не разоблачить преступника. За это заявление ей вынесут все мозги. Зачем портить показатели в собственной школе?

— Думаешь, Адамовна ее просто пугала? — переживала Настя.

— Думаю, да. Ей надо уладить конфликт, который не выгоден школе. Вот она устроила показательные выступления, чтобы отец Петровой увидел всю силу наказания и перестал доставать другие инстанции. Это я в книге по психологии школьных отношений вычитала. Ну, поорала она, и всё, забудь, как страшный сон.

— Вы когда-нибудь добьетесь, что я умру окончательно, — вздохнула я. — Идемте в тепло. Я вся мокрая, Варька больная. Не хватает еще, чтобы и вы простыли.

День прошел относительно спокойно, даже несмотря на то что за спиной все равно шушукались и похихикивали. В открытую ко мне лезть никто не решился. Видимо, теперь мне ничего не страшно — у меня репутация отвязного хулигана, так что в случае чего будем поддерживать имидж кулаками. А что? Из любой ситуации, даже самой плохой, всегда есть выход. Только надо подумать, как выпутаться из истории с… тьфу! Даже говорить противно.