Письмо не по адресу - Ульрих Гортензия. Страница 7

— Симпатичная собака, — говорю я. — А где же Липински?

И тут эта псина подходит и писает мне на ногу. Ты себе только представь! Подходит ко мне, поднимает заднюю лапу и писает. Не то чтобы он написал большую лужу, но и это было уже чересчур.

— Что это значит? — восклицаю я, обращаясь к Кулхардту. — Ваша собака меня…

— Что это значит? Липински с тобой поздоровался, — невозмутимо отвечает тот. — Он всегда так делает, когда человек ему симпатичен. Можешь гордиться собой.

— Да уж, есть чем гордиться! Ему следует выйти на улицу и поздороваться таким образом с деревьями!.. КАК??? Это и есть Липински? Но… он же… собака!!!

— Это и есть Липински. Он — собака. Точнее, теперь собака. Раньше собакой он не был, — слышу я в ответ.

— Кхгм? — издаю я что-то нечленораздельное. Признаюсь, я плохо понимал, что происходит.

— Липински — мой партнёр. Раньше он был человеком. Выполняя свою работу, он погиб. И вот он снова здесь, рядом со мной. В теле собаки. Но он по-прежнему остаётся моим партнёром.

— Реинкарнация? — спрашиваю я растерянно.

— Реинкарнация? — вторит Кулхардт. — Не знаю. Просто — он вернулся. И к счастью, он продолжает со мной разговаривать.

— Простите, не могли бы вы пройти в другую комнату? — вежливо, но настоятельно обращается к нам мама.

Оторвав взгляд от Липински и оглядевшись по сторонам, я замечаю, что «вишнёвая эскадра» в полном составе окружила нас, держа в руках пустые десертные тарелки, и с нескрываемым любопытством смотрит на нас. Но, конечно, больше на Кулхардта, а не на меня. Судя по блеску в глазах, Кулхардт впечатлил их не на шутку.

«Вишнёвая эскадра» обычно наносит нам визит по средам, во второй половине дня. Это восемь старушек, которые заказывают три вишнёвых торта «Шварцвальд» и полбутылки вишнёвой наливки. Съев и выпив всё, что заказали, они нетвёрдым шагом выходят из кафе, напевая: «На Репербан [12], в ночном часу…». И так каждую среду, представляешь?

— Не могли бы мы пройти в другую комнату? — повторяет Кулхардт. — думаю, так и сделаем. Лишние глаза и уши нам ни к чему.

Он поворачивается и большими шагами направляется к двери. Я иду следом и изо всех сил стараюсь держаться подальше от Липински.

Подойдя к двери, Кулхардт вдруг оборачивается и говорит нашим любительницам вишнёвой наливки:

— Милые дамы, подумайте, стоит ли пить алкогольные напитки в таких количествах. Знаете, иногда это приводит к совершенно неожиданным последствиям…

И тут, представь себе, бабушки начинают дурачиться и хихикать, точь-в-точь как те малолетние фифочки, которые всё время действуют мне на нервы. Я был шокирован. Что же это получается, если они и в почтенном возрасте продолжают так себя вести, сколько же мне ещё придётся ждать того дня, когда у меня наконец появится нормальная девушка?

— Скажите, а Липински — я имею в виду собаку — действительно умеет говорить? — спрашиваю я, стоя у двери вместе с этой странной парочкой.

— Липински действительно умеет говорить, — отвечает в своей манере Кулхардт.

— Йофф, — добавляет Липински.

— Ага. И?

— И? Это значит «да».

— Вот как! А ещё что может?

— А ещё что можешь, Липински?

— Нёфф!

— Это значит «нет».

Так, я всё понял. У парня тяжёлое умственное расстройство.

— Мой заказчик — очень богатый человек, — вдруг говорит Кулхардт. — Предлагал мне потратить на это дело больше времени — за больший гонорар, естественно. Но я не хочу.

— И что это значит? — спрашиваю я.

— Что это значит? Дрейер — настоящий шарлатан. Он и те две старые перечницы хотят вас надуть, это ясно как день. В мире полно таких жуликов. Немереное количество! Но, к счастью, есть на свете и такие люди, как я. И мой партнёр. Верно, Липински?

— Йофф.

— Откуда вам это известно?

— Откуда мне это известно? Я детектив, сказано же.

— И что нам теперь делать?

— И что вам теперь делать? Когда придёт Дрейер и потребует денег…

— Он собирается потребовать от нас денег?

— Он собирается потребовать от вас денег. Так вот, когда он это сделает, вы притворяетесь, что согласны, и назначаете ему встречу. Затем ты звонишь мне и сообщаешь, где и во сколько вы договорились встретиться. Остальное беру на себя.

— И это всё?

— И это всё.

— И всё получится?

— И всё получится. Потому что получается всегда. А теперь мы уходим. Твои нескончаемые расспросы действуют мне на нервы.

Вот уж кто бы говорил! Его нескончаемые повторения действуют мне на нервы гораздо сильнее! Но стоит ли говорить об этом человеку, который кажется великаном по сравнению с тобой и которого сопровождает партнёр со слабым мочевым пузырём? Наверно, нет.

— Итак, Берри Блу, я полагаюсь на тебя, — произнёс Кулхардт.

С этими словами партнёры — детективы удалились.

Вернувшись в зал кафе, я увидел, что «вишнёвая эскадра» продолжает стоять у прилавка.

— Кто этот человек? — спрашивает одна из старушек, с любопытством глядя на меня сияющими глазами.

— У него такая запоминающаяся внешность, — вторит ей другая.

— Такой неотёсанный грубиян, — мечтательно заявляет третья.

— Такой… дикий!!! — с восторгом восклицает четвёртая.

И, словно по команде, начинают противно хихикать. Смотрю я на них и с ужасом представляю: вот пройдут годы, я состарюсь, поседею… а вокруг меня будут эти вечно хихикающие фифы-старушки… Ужас! Где скрыться, куда убежать?

— Что было нужно этому человеку? — спросила мама, когда нам наконец удалось утихомирить «вишнёвую эскадру» и усадить их обратно за столик. Признаюсь сделать это нам помогла ещё одна бутылка вишнёвой наливки.

— Он хочет нам помочь. В этом деле про двух бабушек, морщинистую и… То есть я хотел сказать, в этом деле про «Клёцки валькирии».

Я рассказал маме всю историю от начала и до конца. Говоря о Кулхардте, я упомянул, что он работает по поручению одного человека, которого тоже пытаются надуть эти две карги.

Мама была встревожена и изумлена одновременно. Она привела из пекарни папу и рассказала ему всё, что услышала от меня. Папа тоже встревожился не на шутку. Правда, его тревога была скорее вызвана не самой историей, а тем, что расстроилась мама, и тем, что его оторвали от работы в любимой пекарне.

Но на этом день не закончился. Был вечер, мы уже собирались закрывать кафе. Я как раз сметал на совок крошки пирожного, которое одна бабушка дрожащей рукой нечаянно уронила на пол. И тут явился Дрейер.

— Я переговорил со своими подзащитными, — начал он в своей пустословной манере. — Они готовы к урегулированию вопроса в несудебном порядке.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— В случае если вы уплатите им соответствующую сумму, они не будут подавать на вас в суд.

Меня сначала сбило с толку то, что он не повторил моего вопроса, как это делал Кулхардт, но я тут же вспомнил, о чём мы с ним говорили, и уточнил:

— Итак, мы платим, а вы больше не вспоминаете об этом деле?

— Да. На языке профанов, ничего не смыслящих в юридических вопросах, это звучит так, — иронично подтвердил этот идиот.

— И сколько? — спросил папа.

— Двадцать тысяч евро.

— Но это же безумие чистой воды! — взревел папа.

— Хорошо. Тогда ответьте мне: готовы ли вы к тому, чтобы мы передали это дело на рассмотрение в суд?

— Видите ли, мы не сможем так сразу достать нужную сумму, — быстро сказал я, бросая заговорщицкий взгляд в сторону родителей. Взглядом я пытался напомнить им: Кулхардт сказал, что мы должны положиться на него!

Папа, к счастью, тут же понял, к чему я клоню.

— Приходите сюда завтра вечером после закрытия кафе. К этому времени мы подготовим деньги.

— Гм. Я бы предпочёл прийти не вечером, а в рабочее время, — сказал Дрейер, мельком взглянув на руки моего отца, сильные и большие, будто сковороды.

— В четыре часа, — предложил я.

Мне в любом случае нужно выиграть время, чтобы сообщить Кулхардту.