Отважная - Блэк Холли. Страница 4

Ярость, которую она испытывала в поезде, исчезла, и Вэл шла по станции, словно лунатик.

Чтобы попасть к Мэдисон-сквер-гарден, надо было подняться по еще одному эскалатору и пройти мимо вереницы такси и киосков, торговавших засахаренным арахисом и сосисками. Мужчина вручил ей какую-то листовку. Она попыталась ее вернуть, но он уже прошел дальше, и у Вэл остался листок бумаги, обещавший «живых девиц». Она смяла его и засунула в карман.

Девушка протолкалась по узкому коридору, забитому людьми, и остановилась у билетной кассы. Молодой паренек за стеклом поднял голову, когда она просунула в окошко билет Тома. Вид у него был удивленный. Она решила, что ее бритая голова произвела сильное впечатление.

– Вы можете вернуть мне за него деньги? – спросила Валери.

– У вас уже есть билет? – уточнил он, щурясь, словно пытаясь сообразить, какую хитрость она задумала.

– Угу, – ответила она, – мой бывший парень, придурок такой, не смог пойти.

На лице кассира отразилось понимание, и он кивнул.

– Вас понял. Послушайте, я не могу вернуть вам деньги, потому что игра уже началась. Но если вы дадите мне оба, я найду вам место получше.

– Валяйте, – сказала Вэл и улыбнулась впервые за всю поездку.

Том уже отдал ей деньги за свой билет, и она обрадовалась возможности хоть немного отомстить ему таким образом.

Кассир передал Валери другой билет, и она прошла через турникет, проталкиваясь сквозь толпу. Люди с красными лицами переругивались. В воздухе пахло пивом.

Девушке хотелось посмотреть эту игру – ей очень нравилось, как хоккеисты, словно невесомые, легко двигались на льду, балансируя на острых лезвиях. После этого лакросс казался неуклюжим: просто толпа людей, топчущих траву. Но, направляясь от входа в сторону своего места, Вэл почувствовала, как ее желудок свело от ужаса. У «Рейнджерз» выдался отличный сезон, и игра была важна для всех зрителей, как раньше и для нее, но теперь Вэл просто убивала время, пока не придется возвращаться домой.

Она нашла проход и стала пробираться внутрь. Большинство мест уже были заняты, так что ей пришлось протискиваться мимо группы краснолицых парней. Они вытягивали шеи, чтобы смотреть мимо нее, сквозь стеклянный барьер на поле, где уже начался матч. На стадионе пахло холодом, как после снегопада. Но даже в моменты, когда ее команда неслась к воротам, мысли Вэл возвращались к матери и Тому. Ей не следовало уходить вот так. Вэл жалела, что не может проиграть все снова. Она даже не стала бы обращать внимание на мать, а просто дала бы Тому в морду. А потом, глядя на него, она бы сказала: «От нее я такого ожидала, но о тебе имела лучшее мнение». Это было бы идеально.

Или, может, ей стоило расколотить окна машины Тома. Но вообще-то машина у него и так была просто грудой металлолома, так что, наверное, не стоило.

Вэл могла бы пойти к Тому домой и рассказать родителям про мешочек с травкой, который он прятал под пружинный матрас. С учетом этого и истории с ее матерью родственники, наверное, отправили бы его в какое-нибудь исправительное заведение для выродков – наркоманов, которые трахают чужих мам.

Что касается матери, то наилучшей местью Вэл было бы позвонить отцу, подключить к громкой связи мачеху, Линду, и все им рассказать. Второй брак отца Вэл можно было бы назвать идеальным: они жили в уютном доме и воспитывали двоих очаровательных слюнявых малышей. Вэл было противно общаться с ними. Но если бы она им все рассказала, эта история стала бы их собственностью. Они рассказывали бы ее всюду, где им вздумается, упрекали, бы мать Вэл при каждой ссоре, сообщили бы подробности своим приятелям по гольфу. А пока эта история принадлежала Вэл, она собиралась сама ею распоряжаться.

Зрители взревели. Вокруг Вэл люди вскакивали с мест. Один из рейнджеров бросил кого-то из противников на лед и начал срывать с себя перчатки. Арбитр схватил рейнджера, и конек того, скользнув, разрезал щеку другого игрока. Когда их увели, девушка уставилась на кровь на льду. Рабочий в белой форме пришел и соскреб ее, а во время перерыва машина выровняла лед, но красное пятно осталось, словно кровь впиталась глубоко и ее уже невозможно было удалить. Даже когда ее команда забила последний победный гол и все вокруг стремительно встали, Вэл так и не смогла оторвать взгляд от пятна.

После матча Валери вышла с толпой на улицу. Железнодорожная станция находилась в нескольких шагах, но она не могла даже думать о возвращении. Девушке хотелось оттянуть его, пока она не разберется во всем и не обдумает ситуацию. При одной мысли о том, чтобы сесть на обратный поезд, Вэл охватила тошнотворная паника, сердце отчаянно забилось, а желудок свело спазмом.

Вэл побрела куда-то наугад и спустя некоторое время заметила, что цифры на вывесках с номерами домов стали совсем маленькими, здания – очень старыми, улицы сузились и машин почти не видно. Повернув налево – как ей показалось, в сторону Уэст-Виллидж, – Вэл прошла мимо закрытого магазина одежды и рядов припаркованных машин. Она не знала, сколько было времени, но дело шло к полуночи.

Девушка мысленно снова и снова расшифровывала взгляды, которыми обменивались Том и ее мать: теперь выражение их глаз имело значение, несло подсказки, которые ей следовало бы заметить. Она вспомнила странное сочетание вины и честности на лице матери, когда та советовала подождать Тома. При этой мысли Вэл вздрогнула, словно ее тело пыталось сбросить с себя тяжкую ношу.

Она остановилась и купила кусок пиццы в сонном магазинчике, где у дальней стены сидела женщина с тележкой, заполненной бутылками, потягивала «Спрайт» через трубочку и тихо напевала. Горячий сыр обжег Вэл нёбо, а когда она взглянула на часы, то поняла, что пропустила последний поезд домой.

Глава 2

Валери дремала на холодных плитках пола под картой подземки, положив голову на рюкзак. Она выбрала место для сна у кассы, решив, что ее никто не ограбит и не ударит ножом при людях.

Почти всю ночь Вэл провела в смутном состоянии между сном и бодрствованием, то на секунду отключаясь, то резко просыпаясь. Порой она выныривала из сна, не соображая, где находится. На станции стоял запах гниющего мусора и плесени. Лепной бордюр из перевитых тюльпанов над растрескавшейся краской напоминал о другой станции, «Спринт-стрит», – старинной и великолепной. Проваливаясь обратно в сон, Вэл попыталась представить себе эту станцию.

Самым странным было то, что девушка не боялась. Она чувствовала отстраненность от происходящего, словно лунатик, шагнувший с тропы нормальной жизни в лес, где может случиться все, что угодно. Ее гнев и обида остыли, превратившись в летаргию, которая свинцом залила руки и ноги.

Когда она в следующий раз с трудом разлепила глаза, над ней стояли люди. Она села, запустив пальцы одной руки в рюкзак, а другую подняв, словно защищаясь от удара. На нее смотрели два полисмена.

– С добрым утром, – сказал один из них. У него были короткие седые волосы и кирпично-красное лицо, будто он слишком долго стоял на ветру.

– Угу.

Вэл ладонью стерла остатки сна с уголков глаз. У нее болела голова.

– Довольно дерьмовое место для отдыха, – сказал полисмен.

Пассажиры шли мимо, но почти никто не смотрел в ее сторону. Вэл прищурила глаза:

– И?

– Сколько тебе лет? – спросил его напарник.

Он был моложе, стройный, с темными глазами, и от него пахло табаком.

– Девятнадцать, – соврала Вэл.

– Документы есть?

– Нет, – ответила Вэл, надеясь, что они не станут обыскивать ее рюкзак.

У нее было разрешение на вождение автомобиля вместо водительских прав, потому что она завалила экзамен по вождению, а эта карточка подтверждала, что ей всего семнадцать.