Кошки-мышки с мафией - Трушкин Андрей. Страница 5
Стали мы, значит, экспериментировать дальше. И выяснили удивительную вещь! Разбить молотком этот "Стино-ролл" было нельзя! В этом мы, значит, убедились, когда соседи снизу от нашего громыхания молотком по гире стали швабрами в потолок стучать.
Сон с нас как рукой сняло. И тут я предлагаю:
— Слушай, а давай ее подпалить попробуем…
Из рассказа Коли Затевахина
Сон с нас как рукой сняло. И тут я предлагаю: слушай, а давай ее подпалить попробуем, а?
Мы на цыпочках прошли на кухню, зажгли газовую конфорку и стали "Стиноролл" на медленном огне поджаривать. Но, сколько мы ни старались, жвачка только коптилась, но не размягчалась, не пузырилась и даже не дымилась!
Толька изумляется:
— Слушай, это точно не жвачка! Любая жвачка, даже старая, давно бы уже оплавилась!
Поскольку спалить этот "Стиноролл" у нас не получилось, мы решили попробовать его реакцию на воду. Но, памятуя о печальной судьбе той жвачки, которой мы засорили канализационную трубу, вначале мы налили воду в трехлитровую банку, а потом кинули туда закопченный прямоугольничек "Стиноролла". "Жвачка" булькнула, ушла под воду, но тут же, как пробка, выскочила и стала покачиваться на поверхности, легонько ударяя о горлышко банки.
Тут мы в натуре обалдели. Кому это, интересно, понадобилось такую "жвачку" расфасовывать в упаковки "Стиноролла"? И что это?
Целый час, наверное, мы сидели у себя в комнате и проводили опыты. Даже алмазным стеклорезом пытались эту "жвачку" распилить. Но алмаз не оставил на ней даже царапины!
— Фантастика какая-то, — пробурчал Толька, — не может этого быть.
Тут у мамани в комнате щелкнул тумблер телевизора, и нам пришлось в спешном порядке гасить свет, бросаться в постель и изображать глубокоспящих людей с чистой совестью.
Только я успел шепнуть: "Завтра надо бы эту "жвачку" Мензурке показать", как дверь нашей комнаты отворилась и в нее вошла наша маманя. Она поправила на нас с Толькой одеяла, поцеловала и, глубоко вздохнув, ушла.
Все-таки хорошая она у нас, маманя.
Из рассказа Толи Затевахина
Только я, значит, успел подумать: "Завтра надо бы эту "жвачку" нашему химику показать", как дверь нашей комнаты отворилась и в нее вошла наша маманя. Она поправила на нас с Толь-кой одеяла, поцеловала и, глубоко вздохнув, ушла…
Наутро мы еле поднялись.
Папаня еще спал после ночной смены, и потому экзекуция и выволочка от родителя откладывались на неопределенный срок.
Нас, кстати, с Колькой часто спасало, что мы с папаней живем в противофазах: он на работу — мы спать, он с работы — мы в школу. Поэтому получалось, что когда нас хотели проработать как следует на домашнем родительском собрании, то до этого проходило немало времени и сам проступок, бывало, забывался раньше, чем суд назначал кару.
В общем, радуясь этому обстоятельству, мы с Колькой проглотили по паре яиц всмятку и рванули в школу. Как всегда, мы, значит, опаздывали и потому неслись, словно угорелые негры.
Тут Колька вдруг вспомнил, что мы ключи от квартиры дома забыли.
— Черт с ними, — плюнул я, — а то возвратимся и папане под горячую руку попадем…
Если бы я знал, что наша забывчивость впоследствии убережет нас от многих неприятностей, а может быть, даже и сохранит жизнь!
Но тогда мы еще, конечно, об этом не догадывались.
По закону подлости первым уроком у нас была литература с Вермишелью во главе.
В дверь класса мы протиснулись, будто побитые молью и жизнью дворняги.
Я, значит, объясняюсь сразу с порога:
— Вера Михайловна, можно? Будильник, гад, не зазвонил вовремя!
Сам говорю и думаю: "Блин, а чего это я леплю?!"
А Костька Деревянкин с первой парты мне уже шепчет:
— Будешь гад, пока не передашь другому!
Это у нас игра такая, значит, в школе есть: если кто-нибудь этим самым словом обзовется, то будет им, пока не услышит, как другой человек таким макаром выругается. Тогда нужно быстро ему сказать (желательно при свидетелях): "Будешь гад, пока не передашь Другому!" — и тогда вроде как с тебя порча сходит. А до тех пор, значит, ты все цифры имеешь право говорить только с точкой. Ну там, допустим, если хочешь сказать, что вчера московский "Спартак" разбил киевское "Динамо" со счетом "два — ноль", то надо произносить это так: "Два, точка — ноль, точка".
Детство, конечно. Тут, значит, преступники со всех сторон наш замечательный Электрочугунск одолевают, а мы все в точки играем! Но делать нечего: не будешь наши школьные законы исполнять — объявят тебе бойкот, и тогда даже родной брат не даст списать тебе на контрольной!
Расстроенный этим обстоятельством, я уже хотел на свое место сесть, как Вермишель, сделав такую эффектную паузу, объявляет:
— А к доске у нас сегодня пойдет обманутый будильником Анатолий Затевахин!
"Тьфу ты, — думаю, — все прям один к одному сошлось!"
Но к доске плетусь, делать нечего. Однако тут хоть на целых пятнадцать минут этот скорбный путь растягивай — все равно до конца урока далеко.
Вермишель, значит, это понимает и меня вроде бы и не торопит, только свои замечаньица отпускает:
Ну что, Затевахин, ты уже выспался? Осторожно на стульчик опирайся, не сломай. Ну-с, Затевахин, так в каком году родился великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин?
Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, — начинаю мямлить я, а сам настраиваю свои локаторы на Кольку, — великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин родился…
Этр мы уже слышали, — язвит Вермишель. — В том, что он родился, я не сомневаюсь. Что дальше-то? В каком году это было?
Тыща семьсот девяносто девятый! — доносится до меня с задней парты. — Тыща семьсот…
— Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, — уже уверенно выпаливаю я и тут, значит, вспоминаю,
что цифры-то без "точки" мне говорить нельзя! — Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, — споты
каюсь я, — родился… Вера Михайловна, а можно я эти цифры на доске напишу?
— Зачем на доске? — поднимает брови Вермишель. — У нас же тут не урок математики, верно, Затевахин? Так в каком году родился великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин?
Я, скрипя зубами, значит, выдаю:
— Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин родился в тыща, точка, девятьсот, точка, семьдесят, точка, седьмом, точка, году, точка.-у
Вермишель от этой фразочки чуть со стула не упала.
— Садись, — говорит, — два. И точка!
В общем, настроение она мне, значит, капитально испортила. Я, когда звонок прозвенел, даже про нашу "жвачку" забыл. Все думал, что теперь с моей парой делать…
Из рассказа Коли Затевахина
Как только прозвенел звонок, мы подхватили свои портфели и побежали в кабинет химии — к Сергею Антоновичу Подбельскому, по прозвищу Мензурка.
Сергей Антонович был мужик нормальный — колы за поведение никогда в журнал не лепил, а если кому-то что-то в его предмете было непонятно, оставался после уроков и про свои щелочи и кислоты мог объяснять до посинения. Кличку же свою он заработал потому, что свято верил в то, что ученики должны помогать ему в подготовке опытов, и потому частенько заставлял нас полоскать под краном свою химическую посуду, за что его в конце концов и прозвали Мензуркой.
Когда мы ворвались в кабинет, Сергей Антонович сидел за столом и заполнял классный журнал. У него было "окно" — то есть следующего урока не было, а потому он мог спокойно нас выслушать.
— Вот, — сказал я, вынимая из кармана подушечку "стина". — Как вы думаете, Сергей Антонович, что это?