Аксель и Кри в Потустороннем замке - Саксон Леонид. Страница 43
— Он пощадит… Пощадит! — задохнулся Фибах. — Я… я ему нужен! Ему не обойтись без меня!
— С чего ты взял, что ты ему нужен? На что ты ему, слизняк? — с презрением сказал комиссар, но дети почувствовали, как голос его на секунду напрягся.
— Без меня ему не уничтожить людей! — взвизгнул профессор, скребя пальцами пол. — И вам тоже!
Наступила жуткая тишина. Она длилась минуты две, не меньше. Потом Хоф заговорил опять, позабыв от волнения изменить голос. Но теперь его настоящий голос звучал так жутко и хрипло, что был, пожалуй, ещё страшнее деланого:
— Вот, значит, на что ты рассчитываешь! Что ж, так я и знал… Ты даже этим беззащитным человечкам, — которых ты уже приговорил, не так ли? — не посмел сказать правду. Но когда речь зашла о твоей драгоценной шкуре, ты выдал планы своего господина мне, его врагу. И ты всё ещё думаешь, что останешься жить? — Фибах застонал и закрыл глаза. — Знаешь, что я сейчас сделаю? Я обернусь Главным Диспетчером и вызову одного твоего знакомого. Это он поведал нашим юным друзьям про Пятый Вертикальный Приказ. Но они пожалели тебя и не упомянули за обедом, чьи кишки он жаждет вырвать!
— Да, — сказал Аксель, в упор глядя на Фибаха. — Это тоже правда. Только это мы не из жалости… Я не знаю, кто вы, — прибавил он, глядя в пустое пространство, которое на самом деле было Хофом, — но вы должны нам верить. Разве можно жалеть того, кто подсунул нам фальшивую мать? — Кри заплакала. — Мы не стали бы помогать Пралине. Но и мешать тоже…
— Мать была настоящая! — заверещал профессор, снова подняв голову и умоляюще глядя на Акселя. — Из ваших же воспоминаний! Я просто хотел успокоить вас… успокоить…
— А потом успокоить навечно, — сурово сказал Хоф. — Надо признать, ты не мелочился с ними! Выписал им самый настоящий чек на известный банк… который лопнул три года назад. Мюнхенская полиция всё ещё ищет лиц, замешанных в том мошенничестве! Но, может, я несправедлив, и ты хотел поделиться с ними из украденного? Что ты им приготовил бы, когда они сослужили бы свою службу? Пятый Ярус или что-нибудь похлеще? Говори, пока я не раздавил тебе грудь, как гнилую скорлупу…
Фибах захрипел и, плюясь слюной, долго кашлял.
— Нет! Нет! Только Пятый Ярус! Ничего больше, клянусь вам… А может, Штрой и пощадил бы их. Как знать? Я даже замолвил бы словечко! Они ведь такие умницы…
— …и вдобавок так много знают, — усмехнулся комиссар. — На тебя вредно действует та человечья отрава, которую ты пил за обедом. Не лги мне, или я сам убью тебя и лишусь удовольствия помочь Пралине! Ты попросил бы казнить их, если б увидел, что их хотят помиловать! Что, верно я говорю?
— Да… да… только пощади… пощадите…
— Ты просишь о большом неудобстве, — злобно ответил Хоф. — Я не люблю щадить. Чем ты вознаградишь меня за это, раб? Говори, будешь служить Меданарфу? Верно, честно и преданно?
— Да… да… Ведь ваш владыка наверняка хочет того же, что и наш! Зачем вам люди? Я помогу очистить от них Землю, и она достанется вам… а не Штрою…
— Как ты поможешь нам? Подробнее!
Фибах колебался.
— Ты сказал уже слишком много, человечек… Тебе нет возврата. Да и о чём жалеть? Меданарф милостив. Он даст тебе больше, чем Штрой. Может, ещё и в духи выйдешь…
— Штрой… не отказывал мне в этом, — робко возразил Фибах. — Я сам не просил… с вашего позволения…
— Ну да, ты же боишься заказать свою смерть! — засмеялся комиссар. — Мы не такие бюрократы, как Штрой, и не заставим тебя умирать, не бойся… Но если ты не скажешь мне всё, то умрёшь сейчас! — Фибах опять захрипел. — Говори, что, когда и где замыслили вы со Штроем? И учти: многое — а может быть, и всё — я уже знаю сам. Я хочу проверить твою новоиспечённую верность!
— Послезавтра… ровно в полдень… я должен вывести Шворка на околоземную орбиту… Координаты он знает давно. И со мной полетят двадцать старших духов… Самых мощных…
— Да уж понятно, каких… Дальше!
— Они произнесут Заклятие Семи Смертей! — взвизгнул Фибах. Было видно, что сказанное наводит ужас на него самого.
— И?
— Ну, вы же знаете… чтобы оно сработало, заклинаемое тело должно быть видно целиком. И оно должно двигаться, потому что иначе Смерти не увидят его.
— Кого ты учишь, несчастный? Дальше!
— Дальше… всё продумано! Не мной, конечно… Я говорю со слов Многоликого и, если ошибусь, прошу прощения, — униженно лепетал Фибах. Он, по-видимому, уже свыкся с мыслью о новом предательстве и входил в роль, прикидывая, какие выгоды можно извлечь из него. — Но я… могу уточнить у него сомнительные детали позже!
— Не думаю, что у тебя будет такая возможность, — разъяснил Хоф. — Не у кого будет уточнять. К тому же твой лисий нрав мне известен. Ты надоумишь Штроя всё переиграть, и тем вымолишь себе прощение, да? Дай-ка я тебя поглажу… — Фибах коротко завопил. — Имей в виду, каждое твоё слово и жест отныне будут мне известны. Ты говоришь со звёздным духом!
— Это я уже понял, — льстиво заверил профессор. Дети смотрели на него, не веря глазам. Тот ли это раздражённый наследник короля Людвига, который полчаса назад разыгрывал из себя владельца замка и их наставника? Аксель даже сплюнул от отвращения. А Кри украдкой бросила на Фибаха взгляд, говорящий: «И я ещё его жалела!»
— Запомни, ты скажешь Штрою только то, что я тебе велю! Итак, произнесут Заклятие Семи Смертей. Что потом?
— Лотортон спросит у Земли, что она предпочитает — подвергнуться заклятию или остановить своё вращение. Это ведь её право!
— И что же она, по-твоему, выберет? — вежливо спросил Хоф. Каким-то шестым чувством Аксель понял, что он сомневается, в своём ли Фибах уме. Но за последние сутки комиссар навидался такого, что ещё один удар по его извилинам уже ничего не менял. Если бы даже небеса сейчас разверзлись и вниз по мраморной лестнице с пением двинулись крапчатые слоны, допрос продолжался бы в прежнем темпе.
— Так ведь это уже всё равно, — прошептал Фибах, с сомнением вглядываясь в воздух. Хоф заметил это и сильней надавил ему на запястья. Профессор дёрнулся и взвыл: — Решит подвергнуться — всё живое на её поверхности погибнет. Решит остановиться — оно погибнет от страшного сотрясения!
— Где в этот момент будет Штрой? Точнее, где он собирается быть? — поправился комиссар.
— Как где? Здесь, в Главной Диспетчерской… Её работе ничто не может помешать!
— Ясно… — протянул Хоф, хотя ему наверняка было неясно почти всё. Но расспрашивать, как ничего не знающий человек, он не мог. Аксель и так поражался его мастерству ходить по волоску над пропастью! По детективным фильмам и книжкам он знал, что полиция на допросах часто изображает осведомлённость в том, о чём на деле не имеет ни малейшего понятия. И выдать себя за преступника полицейский при случае тоже может. Но выдавать себя за духа, не зная о духах ровно ничего, с такой продуманностью и лёгкостью, словно ты всю жизнь этим занимался, — на это действительно способен только великий сыщик! «Хоть бы мне выбраться отсюда! — в тысячный раз сказал себе мальчик. — Он тогда возьмёт меня в свой отдел». Кри тоже смотрела на всю эту сцену, раскрыв рот, будто сидела у Дженни и упивалась очередным боевиком. Совсем забыв, что малейшая ошибка Хофа ставит под угрозу её жизнь и, как теперь выяснилось, — жизнь её мамы, папы, тёти Хельги и миллионов других людей…
— Я не совсем понимаю главное, Фибах, — сказал комиссар, подумав. — Причём главное скорее для тебя, а не для меня… — Профессор навострил уши. — Ну хорошо, этот Шворк, безусловно, стоящая зверюга. Я сам убедился… — Фибах яростно закивал. А Аксель, который жадно ловил все интонации Хофа, почувствовал, что комиссар напрягся как никогда. Наверное, хочет спросить что-то нужное, но опасное! Рискуя выдать себя? — И всё-таки, неужели Штрой не может добраться до околоземной орбиты без тебя и твоего пса? — Лёгкое удивление, но не потрясение на профессорской физиономии. Значит, вопрос — действительно очень опасный! — всё же не глуп и для звёздного духа допустим! Хоф перевёл дыхание, чуть подождал и осторожно двинулся вперёд. — Потом, когда земную поверхность ОЧИСТЯТ, разным помесям будет вольготно резвиться на ней, и уж тогда ты, бесспорно, себя покажешь… — Ещё более яростные кивки и самодовольная ухмылка Фибаха — у Акселя аж кулаки зачесались! — Но раньше-то чего тянули? Почему всё это полезное и нужное дело не сделано давно?