Скелет за шкафом - Кузнецова Юлия. Страница 21

– Ну что ты! – засмеялась Лилия, – мисс Арутюнян блестяще справилась с заданием. Не следует ее ругать!

Меня затошнило от их любезностей. Или это последствия сотрясения мозга?

– Я хочу домой, – сердито сказала я папе, поднимаясь со скамейки.

– «Всего доброго, Лилия Леонтьевна, спасибо, что позволили помочь кафедре», – передразнивая мой голос, сказал папа, – прости, Лиля, у нас сейчас трудный возраст. Переходный.

– Не волнуйся! – весело ответствовала Лилия Леонтьевна, – как только она поступит к нам, кафедра ею займется.

Всю дорогу, пока мы ехали, я размышляла о Прозрачном. Может, он мне все-таки приснился? Не хотелось бы мне, чтобы он нес меня от Воробьевых гор к первому гуманитарному на руках. А с другой стороны, кто же нес-то?!

Дома я швырнула на пол рюкзак и закричала:

– Ты зачем с ней кокетничал?

– Ты о чем?

– Не притворяйся! И не смей кокетничать ни с кем, кроме мамы!

– Тише!

В коридор вышла мама.

– Ругаетесь?

Она потерла глаза и повертела головой, разминая шею.

– Да! – с вызовом сказала я, – потому что папа...

– Потому что папа заботится о твоем будущем, бестолковая девчонка! – перебил меня отец, – я не кокетничал с ней! Я добивался для тебя расположения кафедры, если ты не в состоянии добиться его сама!

– Вот бы для меня кто добился расположения кафедры перед защитой докторской, – вздохнула мама, бросив взгляд на письменный стол, заваленный бумагами.

– Об этом я и говорю! – воскликнул папа, – а некоторые моих усилий совершенно не ценят!

Я растерянно посмотрела на маму. Она что, согласна с папой?! Рехнулась совсем со своей докторской! Сказать мне на это было нечего, кроме одного:

– Вы меня достали!

Я влетела в свою комнату и захлопнула дверь.

Опустилась на пол и заплакала.

Я оставила за дверью упрямых родителей. Но как отсечь все мои неудачи? Как избавиться от мысли о том, что наказан невинный человек? И что я бессильна что-либо изменить! И что мне все равно придется поступать в ненавистный университет и получать ненавистную профессию. Потому что я полностью завишу от своих родителей.

Ладно. Надо срочно нырнуть в единственную отдушину – Интернет. Надо помириться с Никой, вот что. Срочно!

В ящике, к своей радости, я обнаружила письмо от Ники. Умничка Ника меня простила и написала первая!

Но радость моя угасла, как только я щелкнула по нему курсором. Оно было послано с Никиного адреса, но не от Ники. И еще – оно было на английском.

Я схватилась за голову. Что за день?! Все летит прахом...

А может... Может, ничего не было? И сегодняшний день мне приснился? Просто дурной сон – и Варино отчисление, и мой прогул физкультуры, и авария, и комната Прозрачного, и дурацкий разговор папы и Лилии Леонтьевны, и Никино ухудшение самочувствия? А?

Я все всматривалась в письмо медсестры Джеки, чтобы обнаружить хоть крошечный намек, что оно – ненастоящее. А потом пощупала шишку на затылке и поняла – увы, все – правда.

Ника, бедная Ника! Бедная Варя! Бедный Сенька!

Все они пострадали из-за меня. Потому что я не могу хорошо расследовать это дело. Доказать, что Варя не виновата.

Дурацкий рыжий портфель. Как он попал к Варе?! Может, его кто-то подкинул?

Вдруг я вспомнила: к Варе вчера утром заходила Анжела. Принесла очередные пирожные. А не она ли подкинула тот самый рыжий портфель?

Я закрыла глаза.

Как мне проверить Анжелу? Как доказать Варину невиновность?

Как объяснить родителям, что я не хочу учиться на переводчика? Как помочь Нике?!

Ненавижу бессилие. Ненавижу безысходность. Это как тонуть в болоте.

Вспомнилась фраза из какой-то книжки: «Когда достигаешь дна, надо оттолкнуться и всплывать наверх». И сразу вспомнился Звенигород. Тот момент, когда аниматор Тая сбросила меня в воду, и я стала тонуть, облепленная тиной. Но тогда меня вытащили братья-рыболовы, а сейчас? Кто меня может вытащить?

Словно в ответ на мой вопрос загудел телефон. Эсэмэска. От Ботаника.

Глава 12,

в которой я становлюсь Дыханьем осени

Ботаник закончил возиться с проводами и наконец уселся рядом со мной на диван.

– Может, откроем дверь? – спросил он, – у твоего папы был такой странный вид, когда ты сказала ему, что мы собираемся готовиться к поступлению.

– Это не странный, это довольный вид, – мрачно сказала я, – он теперь будет всем доволен. Ведь я помогла его любимой кафедре. Отчислить невинного человека. Варя, ну же! Бери трубку!

Это я не Ботанику сказала, это я в мобильный телефон произнесла после пятого гудка.

– Не хочешь позвонить с городского? – спросил Ботаник, покосившись на тарелку с бутербродами, которые неожиданно догадалась принести моя мама. Правда, бутерброды были почему-то с морковкой по-корейски, но Ботаника никогда не волновали бытовые мелочи.

– Уже пробовала. Она швыряет трубку, услышав мой голос. Нет, она должна сама захотеть со мной разговаривать.

– На тебя она за что злится?

– Может, думает, что это я подкинула ей рукопись? Ладно, позвоню позже. Ты наладил камеру?

– Да. Но звук не работает. Я уже все провода опробовал.

– Ничего, нам главное – картинка. Не из-за Ритиных же песен Макс охотился на эту кассету. Хотя... кто их разберет, этих эмо... Бутер будешь?

– С удовольствием. Еле отбился от родителей моего коллеги, норовивших напоить меня чаем. Так торопился к тебе. Так что теперь меня терзает голод.

– Тогда бери оба бутерброда. И сок. У меня никакого аппетита после всех событий. Включай скорее, а?

Ботаник нажал на кнопку на пульте и сунул в рот горсть морковки. Через секунду он закашлялся:

– Это же...

– Это Анжела, – произнесла я, – в одной из аудиторий первого гуманитарного.

Не отрывая взгляда от экрана, я постучала по его спине и протянула салфетку, чтобы он вытер руки.

– Вот кто с ними был в ту ночь, – сказала я, – твоя кузина. Поздравляю, дружище!

– В том, что это именно та ночь, сомневаться не приходится, – проговорил Ботаник, указав на цифры в уголке экрана.

13 сентября. Половина первого ночи. В час ночи рыжий охранник обнаружил на улице горящий стул.

– А в чем сомневаться приходится? В том, что она украла рукопись и подкинула ее Варе?!

– А где видно, что она ее крадет? – возразил Ботаник, следя за передвижениями Анжелы на экране.

Она переходила от стола к столу, потом подошла к окну. Она как будто старалась выглядеть грустной, но получалось скорее – сосредоточенной.

– Она же не на кафедре.

– Но мы близко, Ботаник! – в отчаянии воскликнула я, – согласись!

– Надеюсь, – вздохнул Ботаник и принялся за хлеб, с которого стянул морковку. Запахло чесноком, и я порадовалась, что отдала бутерброд Ботанику. Ему бытовые мелочи не важны, а я терпеть не могу чеснок.

На экране появились Рита и Макс. Рита была в обычном облачении – что-то черное, испещренное, словно дырками, ярко-розовыми значками. Она, судя по всему, пела, то присаживаясь на столы, то обнимая Макса. На Максе были черные джинсы и футболка в черно-белую полоску, челка закрывала глаз по всем эмовским правилам. Он эту челку откидывал и косился по очереди то на Риту, то на Анжелу. Потом подошел к Анжеле. Рита изобразила страдание, затем показала что-то, похожее на харакири, и разлеглась прямо на парте. Петь она при этом не переставала.