Некрасивая - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 15

— Умна видно очень! — вторил ему другой.

— Первая ученица и воображает! — звенел третий.

— Зазналась! Царица какая!

— Сами виноваты. Произвели в Феи! — дрожали волнением и гневом молодые голоса.

Дина стояла спокойная, прямая как стрелочка и чуть-чуть улыбалась тонкими розовыми губами. Мне показалось что улыбка эта была и насмешлива и не детски серьезна. Аннибал вьюном вилась на столе кафедры, била неистово в ее края руками и ногами и вопила во все горло на весь институт:

— Не сметь обижать Диночку, или я выцарапаю вам всем за нее глаза!

На весь этот шум бежала Лидия Павловна из приема с испуганным лицом.

— Still Kinder! Still! [25] Что за шум, что с вами? Зачем вы собрались опять толпой, и кричите как на пожаре? — волнуясь и краснея, возвысила она голос, оглядывая с порога класс!

— Аннибал! Какой ужас! Опять ведете себя как уличный мальчишка. Сейчас слезть с кафедры! Что за манеры! Боже мой и это барышня! Конюх какой-то! — вдруг увидя восседавшую на столе девочку с искренним отчаянием, всплеснула она руками.

— Совсем не конюх, а папина дочка, а папа действительный тайный советник. А прапрапрапрапрадедушка был арапом Великого Петра. Вот что! — прищелкнув языком закончила свою бравурную речь Аннибал.

Но Лидия Павловна уже не слушала ее, и махнула рукой и взяв девочку за плечи хотела уже свести насильно со стола, как неожиданно изумленные глаза классной дамы встретили огромную дырку на башмаке Риммы.

— Что это? — почти с ужасом вскричала Лидия Павловна, указывая на злополучное место пальцем.

— Что? Дыра! Разве вы не видите, что самая обыкновенная, самая простая дыра на башмаке, — спокойно отвечала Африканка, тяжело спрыгивая со стола.

— Но ведь башмаки совсем новые. В прошлом месяце дали, на вас все горит, Аннибал, — продолжала возмущаться Студнева.

— Ну если бы горело, огонь был бы виден. А видите все благополучно пока! — придавая глуповатый вид своему подвижному личику, произнесла невозмутимым тоном «Африканка». Кругом фыркнули. Лидия Павловна, как говорится, «зашлась» от гнева. И неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы в дверь класса не просунулась голова «первой» и старшая воспитанница пригласила фрейлейн Студневу к начальнице вниз.

Лишь только дежурная дама скрылась за порогом, девочки отхлынувшие было от кафедры, прихлынули к ней снова. Теперь уже не Аннибал, а Незабудка стояла на ее возвышении среди класса.

— Mesdam’очки, в последний раз решаем это, — кричала она изо всех сил стуча линейкой по столу. Спичке урока не готовить и завтра «отречься» в его час!

— Отречься! Отречься! И друг за друга стоять горой. Или всем единица или никому! — послышались снова взволнованные голоса.

— А Фея? Она не согласна? Что говорит Фея? — выкрикнул задорный голосок Ляли Грибовой из толпы.

— Кто смел сказать это? — послышались звонкие металлические звуки и стройная, красивая девочка в тот же миг очутилась на кафедре. Или ты Грибова, не знаешь меня? Не знаешь, что Надежда Колынцева никогда не предавала своего класса? И даже все ваши нелепые «девчоночьи» выходки покрывала всегда и всюду? И всегда и теперь и завтра будет то же самое. Не смотря на то, что мне глубоко противна ваша лень, слабость, нежелание приготовить несколько лишних страниц я пойду заодно с классом и отрекусь от урока, хотя я и первая ученица у вас и знаю его наизусть.

И закончив с гордым достоинством свою фразу, Фея негодующая тем сдержанным негодованием, которому она была только способна, сошла с кафедры под оглушительное «браво» и аплодисменты подруг.

И вдруг она почти что столкнулась лицом к лицу со мной. Что-то мелькнуло в ее взоре, быстрое как зарница. Усмешка тронула губы и она произнесла, глядя мне прямо в глаза, тоном не допускающим возражений:

— Гродская. Вы конечно последуете общему примеру, и хотя не успели еще войти в жизнь класса, но пойдете с ним заодно и не станете учить заданного историком урока.

Ее голос звучал повелительными нотками, а холодные, серые глаза смотрели, казалось, мне прямо в душу.

— Увы! Урок я этот уже знаю, — с сожалением в голосе вырвалось у меня, но отвечать его я не стану, разумеется, как и весь класс.

Легкая краска заиграла на бледных щеках Феи.

— Когда же вы успели выучить все двадцать страниц? — спросила она небрежно, все еще впиваясь в мое лицо пристальным взором.

— Я учила их раньше в пансионе. Мы проходили это в прошлом году, — отвечала я просто, но сердце мое почему-то сильно билось в груди.

— А! — не то разочарованно, не то завистливо проронила Фея и потом чуть прищурив глаза, проговорила с насмешливой по моему адресу улыбкой: — Знаете ли Гродская вы или действительно какой-то феномен по знаниям и подготовке или же… Или ужасная хвастунья… Право! — уже с чуть слышным смехом заключила она и отошла от меня.

Глава XII

Заговор приводится в исполнение

Он казался очень нервным и встревоженным в это утро. Уже потому как стремительно вбежала в класс его тщедушная миниатюрная, худая до невозможного фигурка в стареньком вицмундире с затертыми локтями, потому как он нервно пощипывал свою сивую клинышком бородку и по сероватой бледности его лица, можно было угадать что учитель истории был не в духе.

Размашистым жестом Бертеньев раскрыл журнал и расписался в нем на скорую руку. Потом скорчившись на кафедре и сделавшись еще меньше и невзрачнее, произнес, мельком окидывая класс.

— У нас сегодня, кажется задано великое переселение народов. Готы, остготы, вестготы, гуны и Атилла? Правильно я говорю, барышни? Ась?

Но «барышни» отвечали дружным молчанием на вопрос учителя, точно воды в рот набрали.

Спичка подождал минуту. Потом недоумевающе покачал головой, еще раз обвел класс удивленным взглядом перевел его на страницу журнала, где значились фамилии воспитанниц и снова спросил:

— Вы записаны дежурная по классу госпожа Иглова. Пожалуйте, барышня не угодно ли отвечать, что задано к сегодняшнему дню!

Иглова, высокая, рябая девочка с сильно развитыми скулами, за что и получила прозвище «киргизки» в кругу подруг, с маленькими, застенчиво бегающими глазами, неловко поднялась со своей парты и тихим нерешительным шагом поплелась на середину класса. Она остановилась в трех шагах от учителя, присела и стояла неподвижная и красная, как вареный рак.

— Великое переселение народов, готы и гуны нам заданы на сегодня, Иван Федорович, заикаясь от волнения, залепетала киргизка, — но… но… мы не приготовили на сегодня урока, никто! — обливаясь девятым потом заключила она и судорожно стиснув похолодевшие от волнения пальцы, уставилась в лицо учителя испуганными глазами.

Спичка в свою очередь внимательно взглянул на нее.

— Что это значит, барышня? Ась? С какой это поры вы берете смелость отвечать за других? Ась? — произнес он с заметным раздражением в голосе. — Если поленились выучить урок вы сами, то это еще не значит что вашему дурному примеру, последовал весь класс. Садитесь, барышня! Я ставлю вам единицу. — Ась? Заключил он свою речь любимым словечком.

— Ась! — громко откликнулся чей-то голос с того места, где сидела Аннибал.

— Госпожа Аннибал! Прошу молчать, — строго проговорил учитель, бросив в сторону африканки сердитый взгляд.

— Это не я, Иван Федорович, это эхо! — отозвалась опять Римма, не вставая с места.

— Прошу без эхо. Здесь не пустыня и не лес.

— Не лес! — покорно согласилась Африканка, опустив свою курчавую голову, в то время как остальные девочки сдержанно хихикали в пюпитры.

— Госпожа Аннибал! Пожалуйте к кафедре и извольте отвечать ваш урок! — произнес совсем уже рассерженным голосом учитель.

Аннибал стремительно вскочила со своего места, почти бегом, отчаянно стуча каблуками выбежала на середину класса и оскалив зубы в самой приятной и любезной улыбке, проговорила:

— Как Бог свят, Иван Федорович, мы не учили урока. Никто! Никто! Ни самые ленивые, ни самые прилежные. Как Бог свят, и я, конечно, также ничего не знаю. Мы не могли… Двадцать страниц… — лепетала она улыбаясь своими толстыми губами, сверкая черными глазами и перламутровыми зубками снежной белизны, как будто то, о чем она говорила было удивительно весело и приятно.

вернуться

25

Тише, дети, тише!