Легион - Блэтти Уильям Питер. Страница 56

Киндерман смотрел вслед быстро удаляющемуся помощнику. Когда тот скрылся за углом, лейтенант все еще прислушивался к его шагам, словно с этим звуком от следователя отдалялся весь реальный мир. Вот шаги затихли, и снова мрак просочился в душу Киндермана. Он посмотрел вверх на лампочки. Три из них не горели. Их еще не успели поменять, коридор был погружен в полумрак. Снова шаги. Это приближалась медсестра. Следователь ждал. Когда девушка подошла, он указал на дверь палаты номер двенадцать Медсестра внимательно оглядела лейтенанта и отперла дверь Следователь зашел внутрь. Нос у Подсолнуха был тщательно забинтован. Не мигая, следил пациент за каждым движением Киндермана. Следователь прошел в дальний угол и устроился на стуле. Тишина начала обволакивать его. Подсолнух сидел не шелохнувшись. Настоящий манекен с широко раскрытыми глазами, да и только. Киндерман посмотрел вверх на одиноко свисающую лампочку. Она вдруг начала мерцать, а потом так же внезапно перестала. И тут следователь услышал злорадный смешок.

– Да будет свет, – раздался голос Подсолнуха. Киндерман перевел на него взгляд, но глаза больного были по-прежнему пусты.

– Вы получили мое послание, лейтенант? – спросил он. – Я передал его через Китинг. Прелестная девушка. Отзывчивое сердце. Да, кстати, я восхищаюсь вами. Вы правильно сделали, что позвали моего отца, Хотя тут надо еще кое-что уточнить. Вы не могли бы сделать мне маленькое одолжение? Звякните журналистам, пусть они снимут папашу вместе с Китинг, хорошо? Ведь, собственно, ради этого я и убиваю – чтобы обесчестить его, вы же прекрасно понимаете это. Так помогите мне. И смерть восторжествует. Ну, хотя бы на один денек. За это я вас не трону. Вы останетесь мною довольны. Кстати, я могу замолвить за вас словечко. Вас тут не больно-то жалуют. Только не спрашивайте, почему. Они мне все уши прожужжали, что ваша фамилия начинается с буквы "К", но я не обращаю на них внимания. Ведь правда, это очень благородно с моей стороны? И смело. Когда они выходят из себя, то бывают иногда так капризны и привередливы. – Казалось, Подсолнух вспомнил вдруг о чем-то неприятном, потому что внезапно передернулся. – Ну, неважно. Давайте их больше не касаться. Итак, я вам задал любопытную задачку, лейтенант? Конечно, если учитывать вашу уверенность в том, что я – «Близнец». – Лицо его исказила гримаса ненависти, голос угрожающе загремел: – Убедился ты, наконец, или нет?!

– Нет, – ответил Киндерман.

– И очень глупо, – злобно прорычал Подсолнух. – Похоже, ты явно напрашиваешься на танец.

– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, – откликнулся Киндерман.

– Я тоже, – равнодушно заметил Подсолнух. Лицо его разгладилось и являло собой в этот момент непроницаемую маску. – Я же сумасшедший.

Киндерман молчал, прислушиваясь к мерному стуку падающих в раковину капель. Наконец он заговорил:

– Если вы и есть тот самый «Близнец», то как же вам удается выбираться отсюда?

– Вы любите оперу? – спросил вдруг Подсолнух. И сочным бархатным голосом затянул внезапно известнейшую арию. Потом неожиданно замолчал и взглянул на Киндермана. – А я больше уважаю пьесы. Моя любимая – «Тит Андроник». Такая милая. – Он тихо засмеялся. – Как поживает ваш друг Амфортас? Недавно его посещал прелюбопытнейший гость, насколько я понимаю. – Подсолнух закрякал, как утка, потом снова замолчал. И отвернулся к стене. – Над этим тоже надо еще покорпеть, – недовольно пробормотал он глухим низким басом, а потом как ни в чем не бывало обратился к Киндерману: – Так вам интересно, как я отсюда выбираюсь?

– Да, расскажите мне.

– С помощью друзей. Закадычных друзей.

– Каких друзей?

– Да ну, это ужасно утомительно. Давайте побеседуем о чем-нибудь другом. Киндерман ждал ответа.

– Зря вы меня тогда ударили, – ровным голосом произнес Подсолнух. – Я ведь не могу отвечать за свои слова. Я же псих.

Киндерман снова прислушался к падающим каплям.

– А мисс Китинг на ужин съела тунца, – сообщил Подсолнух. – Я чувствовал его запах. Дерьмовая больничная кормежка! До чего же она гнусная!

– Как вам удается выбираться отсюда? – настаивал Киндерман.

Подсолнух запрокинул голову и расхохотался, а потом горящим взглядом впился в Киндермана.

– Вариантов хоть отбавляй. Я все тщательно планирую. И оцениваю. Ты думаешь, так все и есть на самом деле? А вдруг я действительно твой приятель Дэмьен Каррас? Может быть, меня только объявили мертвым, а на самом деле я и не собирался на тот свет. Я оклемался в один миг – надо заметить, весьма необычно, ну, а потом начал шляться по улицам, окончательно сбрендив. Да я до сих пор, может быть, не знаю, кто я такой на самом деле. И не надо напоминать, что, помимо всего прочего, я безнадежно болен – свихнулся, так сказать. Мне частенько снится один и тот же сон, будто лечу я вниз с длиннющей лестницы. А это случалось на самом деле? Если да, то я скорее всего действительно здорово повредил черепушку. Было это на самом деле, лейтенант?

Киндерман не отвечал.

– А еще мне снится, что фамилия моя – Веннамун, – продолжал Подсолнух. – Эти сны мне нравятся куда больше. Там я убиваю людей. Так трудно отличать грезы от реальности. Я же безумен. И вы, кстати, мудро поступаете, не доверяя мне. Но тем не менее вы всего лишь расследуете убийства, Произошло уже несколько преступлений. Это ясно. Вы знаете, что я думаю по этому поводу? Все это – дело рук Темпла. Ведь он так успешно гипнотизирует пациентов, что может внушить им любые действия. Ну а я, очевидно, просто способный телепат или ясновидящий и поэтому на лету схватываю всю информацию о проделках «Близнеца». Неплохая мысль, а? Да, я вижу, вам она тоже приходила в голову. Это хорошо. Ну, пока хватит с вас и этого. А вот вам еще пища для размышлений. – Глаза Подсолнуха заблестели, и весь он подался вперед. – А что, если у «Близнеца» есть соучастник?

– Кто убил отца Бирмингэма?

– Это кто такой? – невинным голосом спросил Подсолнух. Брови его удивленно поползли вверх.

– Разве вы не знаете?

– Я не могу находиться одновременно в нескольких местах.

– Кто убил медсестру Китинг?

– "Гасите свет, гасите свет", – повторяла она.

– Кто убил медсестру Китинг?

– Ну какой же вы завистливый. – Подсолнух резко вскинул голову и затрубил, как олень, а потом торжествующе посмотрел на Киндермана. – Вот теперь, по-моему, почти то, что надо, – подытожил он. – Уже близко, Сообщите прессе, лейтенант, что я – «Близнец». Это мое последнее предупреждение. – Он злобно уставился на Киндермана. Наступила тишина. – Отец Дайер был недалеким человеком, – нарушил наконец молчание Подсолнух. – Очень глуп был, очень. Кстати, как ваша рука? Опухоль еще не спала?

– Кто убил медсестру Китинг?

– Хулиганы. Неустановленные личности. Грязная работенка.

– Если это сделали вы, где ее внутренние органы? – не унимался Киндерман. – Вы должны это знать. Что с ними? Расскажите мне.

– Мне нравится обед, – равнодушно произнес Подсолнух.

Киндерман заглянул в эти пустые глаза, и тут сердце его замерло. «Закадычные друзья»...

– Отец должен узнать об этом, – выговорил наконец Подсолнух. Он отвернулся и уставился в пустоту. – Я устал, – тихо добавил больной. – Похоже, я так и не закончу своего дела. Я устал. – Теперь он казался беспомощным и одиноким. Глаза его затуманились, голова склонилась на грудь. – Томми не понимает, – пробормотал Подсолнух. – Я сказал ему, чтобы дальше он делал все сам, а он не слушает. Он боится. Томми... Сердится на меня.

Киндерман встал и, подойдя ближе, нагнулся к Подсолнуху, чтобы разобрать его шепот.

– Маленький... Джек Корнер. Детская... игра. – Киндерман еще немного подождал, но больше ничего не услышал. Подсолнух потерял сознание.

Киндерман поспешил из палаты. Его мучило дурное предчувствие. На обратном пути он позвонил медсестре и, как только она появилась, сразу же направился в отделение невропатологии за Аткинсом. Сержант стоял у дежурного столика и разговаривал по телефону. Заметив следователя, он разнервничался и принялся тараторить в трубку.