Легион - Блэтти Уильям Питер. Страница 60

– Вы можете идти, мисс Спенсер, – произнес следователь. – Спасибо.

Девушка вышла, и, когда ее шаги в коридоре стихли, он с нежностью дотронулся до лица Подсолнуха. Следователь немного задержал руку на его щеке, а потом, повернувшись, покинул палату. Что-то изменилось вокруг. Но что?

– Что тебя так беспокоит, Аткинс? – спросил он. – Выкладывай.

Сержант не знал, куда глаза девать.

– Как вам сказать... – неуверенно начал он и пожал плечами. – У меня есть для вас сообщение, лейтенант. Отец «Близнеца»... Короче, мы нашли его.

– Нашли? Аткинс кивнул.

– И где же он? – осведомился Киндерман. Сейчас, – или это только показалось Киндерману, – глаза Аткинса словно зажили своей собственной жизнью, растекаясь ярко-зелеными пятнами вокруг темных зрачков.

– Он мертв, – констатировал сержант. – Он скончался от удара.

– Когда?

– Сегодня утром. Киндерман молчал.

– Что за чертовщина творится здесь, лейтенант? – воскликнул Аткинс.

Только теперь Киндерман осознал, что же вокруг изменилось. Он посмотрел на потолок. Все лампочки ярко горели.

– Думаю, что кошмар закончился, – тихо пробормотав, кивнул лейтенант: – Да. Я так думаю. – Он взглянул на Аткинса и уже более решительно добавил: – Все кончено. – Киндерман еще немного помолчал. – Я поверил ему.

А в следующее мгновение ужас и горечь потери, облегчение и новая боль опять заполнили его душу. Киндерман сморщился от этой боли. Прислонившись к стене, беспомощный и одинокий, он заплакал. Аткинс никак не ожидал этого, он растерялся, не зная, что делать, а потом шагнул вперед и обнял следователя.

– Все в порядке, сэр, – снова и снова повторял он, но лейтенант никак не мог успокоиться. Аткинс уже отчаялся, когда рыдания наконец стихли. Аткинс продолжал удерживать следователя в своих объятиях.

– Я просто устал, – прошептал Киндерман. – Прости меня. Больше ничего. Абсолютно ничего. Я просто устал.

Аткинс проводил его домой.

Воскресенье, 20 марта

Глава шестнадцатая

Какой же из этих миров настоящий? – размышлял Киндерман. Тот, что находится за пределами человеческого понимания, или же наш, в котором мы живем? Эти миры пересекаются порой. Безмолвные солнца обоих миров иногда сталкиваются.

– Для вас это, наверное, явилось настоящим ударом, – пробормотал Райли.

Священник и следователь одиноко застыли у гроба на кладбище. В этом гробу покоилось тело того, кто мог быть Каррасом. Молитвы были прочитаны, и мужчины стояли теперь молча, погруженные в свои думы и печали. Поднималось солнце, кругом царила тишина.

Киндерман посмотрел на Райли. Священник находился совсем близко.

– Почему?

– Вы потеряли его дважды.

Киндерман помолчал и перевел взгляд на гроб.

– Это был не он, – тихо возразил лейтенант, покачав головой. – Это был совсем не он.

Райли покосился на Киндермана и предложил:

– Давайте выпьем!

– Хуже не будет.

Эпилог

Киндерман застыл на тротуаре перед входом в кинотеатр «Биограф» и поджидал сержанта Аткинса. Он вспотел и, засунув руки в карманы плаща, то и дело бросал нетерпеливые взгляды на М-стрит. Стоял воскресный полдень, двенадцатого июня.

Двадцать третьего марта было точно установлено, что отпечатки пальцев на местах преступлений соответствовали отпечаткам разных больных из психиатрического отделения. Всех этих пациентов перевели в палаты для буйных, чтобы тщательно обследовать.

Рано утром двадцать пятого марта Киндерман отправился в дом Амфортаса вместе с доктором Эдвардом Коффи, другом Амфортаса. Коффи также работал невропатологом. К нему поступили результаты томографии, которую заказывал Амфортас. Эти результаты отчетливо указывали на то, что в мозгу доктора произошли роковые изменения.

Коффи настоял на том, чтобы снять замок с входной двери. И тут они обнаружили мертвое тело Амфортаса. Позднее специалисты установили, что смерть наступила в результате несчастного случая. Доктор скончался от кровоизлияния в мозг, вызванного сильным ушибом головы во время падения, но Коффи заверил Киндермана, что в любом случае жить Амфортасу оставалось не более двух недель: у него обнаружили неизлечимую опухоль. Киндерман поинтересовался, почему Амфортас ничего не предпринимал, чтобы попытаться вылечиться, на что Коффи ответил: «Я считаю, что это связано с его любовью». В спальном шкафу Амфортаса обнаружили и черный свитер с капюшоном.

Третьего апреля еще один подозреваемый – Фримэн Темпл – перенес удар и сам попал в психиатрическое отделение.

В течение последующих трех недель в больнице продолжали дежурить полицейские, но потом мало-помалу напряжение сошло на нет. В Джорджтауне больше не происходило подобных преступлений, и одиннадцатого июня дело передали в архив, хотя эти убийства так и не были раскрыты.

– Мне, наверное, все это снится, – проворчал Киндерман. – Что это с тобой? – Аткинс предстал перед ним в полосатом костюме и при галстуке. – Это что, твоя очередная шуточка?

Аткинс окинул его загадочным взглядом.

– Ну, я теперь человек женатый, – сообщил сержант. Он только-только вернулся из свадебного путешествия.

Киндерман никак не мог прийти в себя.

– Я этого не вынесу, Аткинс, – признался он. – Это так странно. И неестественно. Сжалься надо мной. Сними галстук.

– Меня могут увидеть, – хладнокровно произнес Аткинс, глядя преданными глазами на лейтенанта. Киндерман скорчил гримасу.

– Тебя могут увидеть? – передразнил он. – Кто?

– Люди.

Киндерман окинул помощника недоуменным взглядом, а затем воскликнул:

– Все, Аткинс. Сдаюсь. Добровольно. Я твой пленник. Передай моей семье, что здесь со мной прекрасно обращаются. Как только у меня перестанут трястись руки, я им сразу же черкну пару строчек. Это случится примерно месяца через два. – Следователь немного помолчал. – А кто это тебе подбирал галстук? – вдруг спросил он. Галстук являл собой какие-то необычайно яркие гавайские пейзажи.

– Я сам, – смутился Аткинс.

– Так я и думал.

– Ну, я ведь тоже могу придраться к вашей шляпе, – обиделся Аткинс.

– Лучше не надо. – Киндерман вплотную приблизился к помощнику. – Был у меня в школе один приятель, позже он подался в монахи, стал траппистом. Одиннадцать лет тому назад. Он стряпал домашний сыр, собирал виноград, но главным его занятием оставались молитвы. Он молился за людей, которые носят галстуки и костюмы. А потом он вдруг ушел из монастыря. И знаешь, что он тут же прикупил? Самое первое? Пару ботинок за двести долларов. Мягкие кожаные мокасины с кисточками, такие чудненькие, прямо с витрины. Что, тебя уже тошнит? Погоди, это еще не все. Они были свекольного цвета, Аткинс. Лилово-бордовые. Это тебе о чем-нибудь говорит, или я, как всегда, обращаюсь к дереву?

– Говорит, – солгал Аткинс. По его тону можно было понять, что красноречие Киндермана на него не подействовало.

– Лучше возвращайся на флот.

– Мы прозеваем начало фильма.

– Ну да, нас могут увидеть, – мрачно добавил Киндерман.

Они вошли в зал и уселись на свои места. Сначала пошел фильм «Гунга Дин», а после него – «Третий человек». В конце первой ленты была трогательная сцена – Дин стоял на вершине храма и из последних сил дул в рожок, после того как его настигли три пули бандитов. И как раз в этот момент женщина, сидевшая сзади Киндермана, начала смеяться. Лейтенант обернулся и осуждающе посмотрел на нее. Но этот взгляд не возымел успеха. Тогда лейтенант решил предложить Аткинсу пересесть. Он уже открыл было рот, но тут заметил, что сержант плачет. Киндерман так и остался на своем месте, довольный сержантом, и даже сам всплакнул за компанию, когда на тризне по случаю погребения Дина зазвучала мелодия песни «Забыть ли старую любовь».

– Вот это картина, – выдохнул следователь. – Я обожаю ее.

Когда закончился последний фильм, мужчины вышли на охваченную зноем улицу и остановились недалеко от кинотеатра.