Когда мы встретимся - Стед Ребекка. Страница 28

Сэлу сняли гипс, и он снова стал играть в баскетбол за домом. Пару раз я махала ему из окна, а однажды он сам меня позвал и спросил, не хочу ли я посмотреть на его трехочковый бросок. Он выстраивал этот бросок минут пять, а потом промазал, но я все равно похлопала, и он поклонился.

Я старалась забыть о человеке, который смеется. В смысле, я старалась забыть о тебе. Но у меня не получалось. Одна вещь не давала мне покоя: то письмо, которое ты просил меня написать.

Когда стараешься забыть, ничего не получается. Наоборот, еще лучше запоминаешь. Но я все равно старалась забыть и не думать о том, что все время о тебе помню.

А потом, три недели назад, маме пришла открытка с «Пирамиды».

«27 апреля, студия ТВ-15». Твое последнее доказательство.

В тот день я приняла решение: перестать забывать и начать думать. И теперь вся история выстроилась у меня в голове, по порядку.

И вот я думаю, не начать ли мне писать это письмо, хотя ты умер и, скорее всего, похоронен на том острове. И, может быть, если я его напишу, то наконец перестану думать о тебе, раз и навсегда.

Пирамида — 20 000

Ричард, Луиза и Сэл поедут с нами в студию ТВ-15 канала Эй-Би-Си на Западной Пятьдесят восьмой улице — смотреть, как мама будет выигрывать двадцать тысяч долларов.

— Миранда, принесешь мне свитер с мелкими пуговками? — спрашивает мама. Она нервничает, и голос у нее от этого слишком тонкий. — Если там будет холодно, я не смогу сосредоточиться.

— Мам, — говорю я, — теплынь на улице.

— Вот именно. Значит, они включат кондиционер. Значит, будет холодно.

Я достаю свитер и снова смотрюсь в зеркало на дверце маминого шкафа. На мне новые джинсы и рубашка с длинными рукавами, на которых вышиты цветы, — я одолжила ее у Джулии. Ричард даже туфли мне начистил до блеска своей специальной щеткой. Я пробую распушить волосы, но мозг говорит: «Что ты делаешь? Ты же прекрасно знаешь, что твои волосы не распушаются!» — и я прекращаю это занятие.

Ричард звонит в домофон.

— Уже бежим! — кричит мама. — С днем рожденья!

Мы спускаемся, подходим к двери Сэла и Луизы, и она в тот же миг распахивается, как будто они нас поджидали.

— Какой день! — восклицает Луиза. — Какой день! Великий, великий день! — Кажется, она нервничает еще сильнее, чем мама.

Я смотрю на Сэла. Он закатывает глаза:

— И так все утро.

В подземке мы едем молча.

У дверей студии нас встречают люди в красных пиджаках.

— Участники налево, — говорит один из них. — Зрители направо.

И тут я понимаю, что вот прямо сейчас мы с мамой должны расстаться. Она стоит растерянная и испуганная, вцепившись в сумку со свитером, запасной одеждой и заколками для волос. Я делаю к ней шаг и крепко обнимаю, а Ричард ее целует, а Луиза восклицает: «Мы тебя любим», а Сэл, глядя в пол, бормочет: «Удачи!»

— Ты выиграешь, — говорю я. — Я точно знаю.

— Не обольщайся, — отвечает мама и скрывается за дверью.

Мы входим в студию. Она похожа на театр, а на сцене — все, что всегда бывает в «Пирамиде»: подиум Дика Кларка, вращающиеся экраны для блица и два пустых кресла для раунда победителей. В тусклом освещении все выглядит мрачноватым и ненастоящим, как декорации. Кажется, один хороший пинок — и все это повалится.

Народа уже полно, и мы садимся примерно в середине зала, опуская для себя сиденья, обитые красным бархатом.

На сцену выходит человек в наушниках и начинает объяснять публике, когда хлопать, а когда сидеть тихо. Он показывает на металлические коробочки на потолке; на таких обычно загорается надпись «выход», а на этих написано «аплодисменты». Он говорит, что они будут включаться и выключаться и что это подсказки для зрителей, когда начинать аплодировать и когда заканчивать. Потом он с нами репетирует: хлопаем — прекращаем — опять хлопаем — хлопаем — хлопаем — прекращаем. Дурацкое занятие, но Луиза и Ричард очень серьезны и стараются изо всех сил. Мы с Сэлом хихикаем и подбиваем друг друга хлопать в полной тишине — «а спорим, не хлопнешь».

И вдруг на сцене вспыхивает свет, и все вокруг становится ярким и сияющим, словно в июле на пляже, только еще веселее — гораздо весёлее. Ричард берет меня за руку. Выходит Дик Кларк и здоровается с залом, и Луиза начинает тараторить без умолку: что она всегда обожала Дика Кларка, что он самый симпатичный из всех телеведущих и что сейчас, когда она наконец-то его видит, он ей нравится еще сильнее. Разве не поразительно, спрашивает она, что он вообще не стареет, что он выглядит точь-в-точь как в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году? После съемок, говорит Луиза, она попросит у него автографы для своих стариков из дома престарелых, потому что для них это будет немыслимое удовольствие. Она говорит взахлеб, даже быстрее, чем миссис Биндокер на ежемесячных собраниях жильцов нашего дома. И внезапно умолкает. Я кошусь на нее и вижу, что она кусает губы.

Дальше все происходит очень быстро. Раздается музыка. Дик Кларк делает встревоженное лицо — «я не опоздал?» — и взбегает на подиум. На сцене появляются знаменитости. Ни об одной из них я, правда, в жизни не слыхала. И не успеваю я опомниться, как выходит мама. Ее волосы убраны назад и заколоты заколками, и она выглядит совсем маленькой, даже меньше, чем обычно.

Но она великолепна. Блиц проходит как по маслу. Мама выбивает семь слов из семи и выигрывает денежный приз. А ее партнер-знаменитость вовсе не тупой как пробка. По правде говоря, он вообще не тупой, даже наоборот.

Мамин соперник тоже хорошо играет, но его знаменитость медленно говорит и к тону же делает дилетантскую ошибку: говорит «сон», пытаясь подсказать слово «сновидение», а однокоренные подсказки запрещены, — и они теряют очко, и еще пару очков, и не успеваю я глазом моргнуть, как Дик Кларк уже ведет маму к креслам для победителей.

— Началось, — шепчет Ричард. — Десять тысяч долларов.

«Десять тысяч долларов, — повторяет мой мозг. — Десять тысяч долларов».

У маминой знаменитости вид решительный, у мамы — испуганный, только у Дика Кларка — безмятежный. Улыбаясь до ушей, он начинает щебетать с мамой и щебечет, наверное, с минуту, и я знаю, что мама все это время пытается сосредоточиться и приподнять краешек вуали, чтобы увидеть всю картину целиком. Чтобы увидеть нить.

Дик Кларк болтает и болтает, и до меня доходит: вот где мы прокололись! Мы ведь совсем не заговаривали ей зубы. Мне страшно. Я слышу шум океана. Как же маме приподнять край вуали и увидеть волшебную нить, когда Дик Кларк пудрит ей мозги глупыми вопросами про ее работу? Я не отрываясь смотрю на маму и пытаюсь помочь ей сосредоточиться. Луиза опять начинает нервничать. «Дик Кларк не стареет, говорю вам! — шепчет она. — Годы его не берут. Просто поразительно!» Я нараспев повторяю про себя: «Волшебная нить, волшебная нить», — и сверлю маму взглядом до боли в глазах.

Наконец Дик Кларк перестает щебетать.

— Итак, ваша первая тема, — говорит он. — Поехали!

И тут происходит невероятное.

Волшебная нить

Мама визжит и прыгает, сотни зрителей хлопают и кричат «ура», этот звук подхватывает меня, как волна, и несет вперед. Я плыву, а все вокруг похлопывают меня по спине, по плечам, пожимают руки, и вот я уже перед сценой, я поднимаюсь по ступенькам, и вспыхивает свет, чересчур яркий, и становится жарко.