С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Бойн Джон. Страница 33

Астронавты, моргая, начали друг за другом выходить на свет — неуверенно покачиваясь, они спускались по трапу из кабины. Когда все шестеро выстроились в шеренгу, оркестр заиграл первый из шести государственных гимнов. Но на середине «Марсельезы» сначала туба, затем саксофон, а после и скрипка смолкли на полутакте. Музыканты удивленно смотрели на космический корабль. Мелодия распалась, дирижер смущенно постучал палочкой по пюпитру, но теперь все глаза были прикованы к трапу. По нему из кабины спускался восьмилетний мальчик с парашютным ранцем за спиной.

— Вы кто такой? — спросил Джастин Мэкуори, выйдя вперед.

— Я Барнаби Бракет, — ответил Барнаби.

— Вы говорите на нашем языке!

— Ну конечно.

— Как — вы — ему — научились? — спросил мистер Мэкуори медленно и членораздельно, словно разговаривал с иностранцем, плохо понимающим по-английски.

— Не знаю, — ответил Барнаби, пытаясь припомнить, когда и как он впервые заговорил. — Я начал еще совсем маленьким.

— Вы его ассимилировали, — глубокомысленно кивнул мистер Мэкуори. — По разговорам астронавтов. Значит, вы обучаемы. Возможно, мы и у вас можем чему-то поучиться, — громко прибавил он и широко улыбнулся. Он старался казаться приветливым. — Я уверен, мы у вас можем научиться многому.

Барнаби немного подумал и пожал плечами.

— Это, наверное, возможно, — сказал он. — Хотя в школе я уже давно не был, поэтому что-то мог забыть. Но с географией у меня неплохо. Для мальчика моего возраста я немало путешествовал.

Публика громко заговорила, все поворачивались друг к другу, но Джастин Мэкуори зашикал, опасаясь, что такой шум испугает неведомое космическое существо.

— Так вы полагаете, что вы — мальчик?

— Ну конечно. Я мальчик и есть, — ответил Барнаби, ничего не понимая. — Может, мне всего восемь лет, но разницу между мальчиками и девочками я хорошо знаю. Я совершенно точно мальчик.

— Как он туда попал? — закричал немецкий министр, озираясь: что за родители недосмотрели и позволили своему ребенку проникнуть за ограждение и залезть в космический корабль?

— Он с нами, герр министр, — ответил Матиас Кузник.

Министр лишь вздохнул и отвернулся.

— Я не могу на вас даже смотреть, — тихо произнес он. — Четвертые! — добавил он трагическим тоном. — Мы даже не смогли выйти на третье место. Мы самая большая нелепица в мировом спортивном календаре.

— Большой позор для Матиаса Кузника, — покачал головой Наоки Такахаси. — Бесчестье для Германии.

— Это в каком же смысле — он с вами? — спросил новозеландский министр науки.

— Мы его нашли, — ответила Вильгельмина Уайт. — Он просто подлетел к нам, и мы его впустили.

— Так, всем внутрь! — громко скомандовал в микрофон Джастин Мэкуори и хлопнул в ладоши. — А мальчика пока определите в карантин. Мне нужно об этом подумать.

При слове «карантин» к Барнаби подбежали два человека в шлемах и желтых резиновых комбинезонах, схватили его под руки и утащили в здание терминала. Внутри они промчались по каким-то длинным коридорам, вверх по лестнице, мимо плавательного бассейна, сауны и зоны декомпрессии, потом опять вниз, по узким проходам, затем ввели код цифрового замка — и оказались в большом белом зале, где в абсолютной тишине работало с полдюжины ученых в белых костюмах. Ученые разом повернулись к ним, посмотрели на Барнаби, моргнули и вновь вернулись к своим пробиркам и микроскопам. В углу зала стояла стеклянная камера с единственным белым сиденьем внутри.

— Код? — спросил ученый, ближе всех сидевший к этой камере, обратившись к одному из мужчин в желтом костюме абсолютно без всякого выражения на лице, если такое вообще возможно.

— Двадцать — два — девять — двадцать — девятнадцать — шестнадцать, — ответил желтый.

Ученый едва заметно кивнул и ввел цифры в компьютер, настучав их на клавиатуре. Стеклянная дверь бесшумно открылась. Барнаби бросили внутрь, дверь закрыли, и он остался в одиночестве — глядеть из-за стекла на своих поимщиков. Конечно, люди в желтых комбинезонах больше его не держали, и всего через секунду он начал подниматься к потолку. Прижатый к стеклу, он смотрел на них сверху и считал лысины. Один или двое ученых отвлеклись и коротко глянули на него, но вскоре отвернулись опять: они явно навидались странного в жизни, летающий мальчик даже не входил в сотню самого удивительного.

— Помогите! — крикнул Барнаби и застучал в стекло. — Выпустите меня отсюда!

— Ты в карантине, — ответил один ученый, подавляя зевок.

— Но за что? Я же не сделал ничего плохого.

— Ты же мальчик из космоса, правда? А мы не можем позволить космическим мальчикам разгуливать по Австралии за здорово живешь. Может случиться что угодно. Нам надо окружающую среду защищать. Если б тебя поймали на контрабанде арахисового масла в страну, ты бы оказался там же.

— Но на мне же нет никакой заразы! — возмутился Барнаби. — И никакой еды с собой! А арахисовое масло я вообще не люблю. Оно все вязкое и к зубам липнет.

— Он прав, липнет, — подтвердил другой ученый.

— Все равно придется дождаться мистера Мэкуори, — сказал третий. — Он знает, что с тобой делать.

— Мистер Мэкуори все знает лучше! — хором закричали остальные ученые, повернулись к Барнаби и ровно четыре секунды улыбались ему, после чего вернулись к работе.

Один ученый надел на голову огромные наушники, поставил микрофон на камень — из тех, что экипаж «Зелы IV-19» собрал в космосе, — и стал слушать. Какой-то миг ничего не происходило, но затем глаза его расширились — похоже, его очень заинтриговало то, что он услышал.

— Это же Шуберт, — произнес он, повернувшись к коллеге. — Послушайте, Селестина. Шуберт, я уверен.

— Рахманинов, — ответила его соседка, немного послушав, и покачала головой.

— Нет же, готов спорить, это Шуберт.

— Вы не правы.

— Наверняка самый интересный факт здесь — то, что это вообще кто бы то ни было, — сказал человек, сидевший с нею рядом: он тоже немного послушал. Затем сдернул с головы наушники и в отвращении покачал головой: — Терпеть не могу музыку небесных сфер. — После чего вслед за остальными вернулся к работе.

Наконец двери зала распахнулись и в проеме возник мистер Мэкуори. Подошел к стеклянному ящику с Барнаби внутри и озадаченно задрал к мальчику голову.

— Я хочу войти и поговорить с вами, — произнес он. — Если я зайду, вы же не причините мне вреда, правда?

— Нет, конечно, — ответил Барнаби. — Я этого вообще не умею.

— Тогда ладно, — сказал мистер Мэкуори и положил руку на контрольную панель. Опять ввел шесть цифр, и дверь открылась. — Но знайте: только попробуйте что-нибудь отколоть — и у вас будет еще больше неприятностей.

Он вошел и сел на стул, а дверь закрылась. Он посмотрел на Барнаби под потолком и покачал головой:

— Что вы там вообще делаете, Космический Мальчик?

— Никакой я вам не космический мальчик, — опять возмутился Барнаби. — Ну сколько раз вам можно повторять? Я из Киррибилли.

— По-моему, мы еще не открыли такую планету, — ответил мистер Мэкуори. — Она в нашей Солнечной системе?

— Конечно, в нашей! Вообще-то она прямо тут, в Сиднее. Чуть дальше по дороге от дома премьер-министра. Можно сесть в поезд до мыса Милсона, спуститься с горки у магазинов, свернуть налево — вот там и будет наш дом.

— Вы в этом уверены? — спросил мистер Мэкуори.

— Еще как уверен. Я там всю жизнь прожил.

— У меня сестра живет в Киррибилли.

— А как ее зовут?

— Джейн Мэкуори-Хамид.

— О, я же знаю миссис Мэкуори-Хамид, — ответил Барнаби и очень довольно улыбнулся. — Она живет от нас через дорогу. Мой пес Капитан У. Э. Джонз играет с их собакой. Они такие друзья, не разлей вода.

— Если вы о ней столько всего знаете, то как же зовут их собаку?

Барнаби задумался и вспомнил.

— Ротко, — ответил он. — Ротко Мэкуори-Хамид. Ваша сестра надевает ему на шею синий бант после того, как искупает. А потом Ротко прибегает прямо к нам, чтобы Капитан У. Э. Джонз зубами его стащил. Нельзя так собак унижать, знаете. Вы бы поговорили с сестрой, а?