Песчаный поход - Бобров Глеб Леонидович. Страница 17

Первый настоящий допрос особист провел в ту же ночь. Копать он начал с Шурика. Но безрезультатно промаявшись пару часов, перешел в соседнюю камеру. «Гранатометчик» заведомо казался ему слабаком, который расколется сразу, если только на него надавить как следует. Но и здесь «дядю» ждала неудача. «Гранатометчик " колоться не хотел, молчал, как пограничный столб. Уже на рассвете „дядя“ ни с чем вернулся к себе в „модуль“. Прямо в одежде он завалился на кровать и, закурив свою, по всей видимости, пятидесятую сигарету за сутки, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Черт с вами, подонки… Куда вы на хрен денетесь!

Они никуда и не делись, все так же сидели по отдельным камерам. Но, словно сговорившись, играли с майором в молчанку. Все намеченные им сроки прошли, и через неделю особист, скрепя сердце, пошел к подполковнику Смирнову. Деваться ему было некуда, и он предложил громкое это дело «тихо подзашить», мол, мы тут все свои мужики, понимаем… и нечего сор из избы… Столь дружеское предложение благосклонно приняли, и дело полюбовно замяли.

Правда, замяли не для всех. Командиру роты связи досталось с лихвой. Вмазав отметку о неполном служебном соответствии, его понизили в должности, а заодно наказали и по партийной линии – вынесли строгий выговор с занесением в учетную карточку и торжественно пообещали при первом же удобном случае не только исключить из партии, но и вообще выкинуть из армии к такой-то матери. Возможно, капитан отделался бы и менее тяжкими побоями, но, свято веря в справедливость и законность, додумался подать рапорт вышестоящему руководству, где слезно пожаловался по поводу влепленной ему оплеухи. Как только «телега» долетела до Кабула, из штаба армии позвонили полкачу и по-отцовски пожурили: что ты, мол, так и так, надо же за угол заходить, а потом уж подчиненных воспитывать…, чтобы через голову идиотские рапорты не подавали!

На следующее утро после звонка бывшего ротного быстренько освободили от временно занимаемой должности командира взвода и в тот же день перевели в Бахарак – заведовать радиостанцией точки. Там капитан заменил прекрасно справлявшегося с этой работой прапорщика! А чтоб одному ему не было скучно, вместе с ним отправили в ссылку и бывшего старшину – как тогда говорили: попал кусок под раздачу!

Столь крутые меры незамедлительно отразились и на всей многострадальной роте связи. Им прислали нового командира – типичного привокзального урку, а еще раньше подыскали такого зверюгу-прапора, что даже дембеля доблестно и самоотверженно скребли и чуть ли не языками вылизывали полы в своей прославленной палатке. Ходили в наряды по кухне, по роте и на дежурство по полковому туалету…

Шурик просидел на гауптвахте около двух недель, а непокаявшийся рядовой Зинченко – полтора месяца. Нравы караула были еще те – приходилось привыкать. Особисты тоже скучать не давали, наведывались часто, иногда прихватывая с собой, видно, для острастки, любимого командира.

Но случались у Саши и дни отдыха, когда дежурила четвертая мотострелковая. В один из таких вечеров к нему в камеру попытался вломиться бывший старшина – попрощаться перед Бахараком. Но он был настолько пьян, что с трудом держался на ногах и прощания не получилось. Впрочем, тут виновным оказался Пономарев. Пользуясь своей властью начальника караула, он быстренько арестовал «дяденьку» до утра и передал «на поруки» Шурику, Валере и Братусю. Те не заставили себя долго упрашивать: от всей души «успокоили» не в меру разбушевавшегося «куска». Правда, не сообразили вызвать Гору, который в тот вечер дежурил в самом блатном наряде – посыльным по штабу полка. Вот уж не повезло пацану, так не повезло!

После освобождения с Сашей в роте связи уже никто в открытую не связывался. Но тайно его все ненавидели. Через месяц он не выдержал и напрямую обратился к командиру полка с просьбой о переводе. Ответ был как всегда предельно краток: «Паш-шел во-он!!!»

С тех пор к Зинченко на веки вечные прилипло гулкое прозвище Гранатометчик.

Глава 19

После бурных сентябрьских событий минуло полгода. Все это время полк жил своей обыденной, привычной жизнью – наряды, караулы, операции, колонны, рейды и вновь – наряды, караулы…

Новая стратегия Смирнова дала свои вполне закономерные плоды. Резкое снижение количества ударов по караванным тропам и базовым кишлакам моджахедов привело к тому, что к середине зимы духи имели оружия и боеприпасов столько, сколько не имели за все годы до этого.

Само собой, возросла и их активность. Постоянные обстрелы гарнизона стали делом обыденным и чуть ли не каждодневным, в полку даже привыкли к этому. Обстрелы вполне могли бы перерасти и в нечто большее, если бы полк силами реактивной батареи «Град» в ответ на одиночные выстрелы или неприцельную очередь непримиримых не закрывал парочку считавшихся душманскими горных селений. Ну а ими считались любые населенные пункты, за исключением, пожалуй, лишь пяти-шести кишлаков, непосредственно окружавших по периметру район дислокации восемьсот шестидесятого отдельного мотострелкового. Но и этим кишлакам хорошенько досталось в канун нового, 1984-го года.

К началу зимы правоверные додумались до одного новшества. По ночам принялись сигнализировать портативными карманными фонариками (а их свет виден в высокогорье на многие километры) о любом выходе какого-либо подразделения за территорию части. Таких сигнальщиков в каждом из пяти кишлаков насчитывалось по три-четыре, а то и по пять человек – у каждой группировки свой, наверное.

В полку поначалу решили с ними покончить силами снайперов второго батальона. За каждым звеном засевших с ночными прицелами стрелков закрепили по селению и пустили, для затравки, погулять вокруг лагеря части БМП разведроты. Но, во-первых, ночная стрельба – дело отнюдь не простое, да к тому же требующее особых навыков и немалой практики, плюс расстояния – в среднем, метров шестьсот – восемьсот, а во-вторых, у духов на крышах сидели ребята совсем не глупые. И затея с громким и претенциозным названием «Ночные лисы» с треском провалилась. Результатов – никаких. Если, конечно, не считать нескольких подстреленных кишлачников, которые, якобы, с точно такими же фонариками вышли ночью по нужде.

Отец-командир, мужчина упорный, рассердился и, походя «поимев» снайперов, провел более действенную акцию. Выпустив как-то ночью пару подразделений на прогулку, он силами артнаводчиков засек координаты домов, откуда сигналили; за недельку, не торопясь и без лишней помпы, как бы невзначай, поставил по парочке гаубиц и танков напротив каждой точки, а после, в полном составе и в разных направлениях, одновременно выгнал машины второго МСБ и разведки в ночь.

Когда онемевшие духи увидели такую массу расходящейся веером от гарнизона техники, они, естественно, лихорадочно засигналили своим. А через несколько минут, подкорректировав прицелы, одним залпом из всех имевшихся в наличии стволов их накрыли. Ну и заодно разнесли в клочья по трети домов в каждом из кишлаков.

На следующее утро, таща за собой местное начальство и носилки с упакованными в саван покойниками, в полк заявилась огромная траурная делегация. В лагерь их, естественно, не пустили, но через несколько часов неопределенного ожидания к делегации вышел «виновник торжества» – подполковник Смирнов.

В долгой, как всегда, пространной речи, колоритно украшенной ненормативной лексикой, он внятно и доходчиво объяснил старейшинам и муллам, что с предателями и бандитами, а также их пособниками местное население ОБЯЗАНО разбираться самостоятельно и что в случае повторения сигналов мы, то есть советский воинский контингент, разнесем (было употреблено иное слово) все к такой-то матери, и что меня, то есть командира части, утомило (так же другой термин) ваше нежелание участвовать в общем патриотическом деле защиты завоеваний Великой Апрельской Революции. С этим белобородые старцы и удалились. Разумеется, из кишлаков больше никто и никогда не сигналил – там, кажется, вообще перестали карманными фонариками пользоваться. Но непримиримые, тем не менее, все равно знали о любом выходе шурави…