Девочка из нашего класса - Минутко Игорь. Страница 7

И начали мы с Вовкой лечить Дозора. Сколько мучений было! Сначала он ничего не ел, только пил молоко да суп. В гипсе три недели лежал. А когда гипс сняли, Дозор встал да как упадёт! Тут Захар Данилыч разрешил ему мясо дать. И он съел! Но всё равно ходить пока не мог.

Целый месяц Дозор лежал в сенях. Я к нему и ночью выходил. Сначала он мне только руку лизал, потом хвостом махать стал. А однажды утром открыл я дверь, смотрю, Дозор стоит и на меня смотрит. Встал! Тут Вовка пришёл, и мы Дозора во двор вывели. А он увидел на плетне кота Барина да как гавкнет! Первый раз гавкнул. И с тех пор быстро на поправку пошёл.

Тут к нам и ребята из нашего класса ходить начали. А Митька и зареченские уже больше не дразнились. Да хоть бы и дразнились! Чего их бояться? Их всего четверо с Митькой вместе.

Полтора месяца болел Дозор и поправился! А полюбил он больше меня. И потому я ему — законный хозяин.

Однажды после уроков вызвали нас с Вовкой к завучу. Пришли мы, а у Якова Михайловича в кабинете Борис Лямин. Мы все его уважаем — он сильный: на турнике десять раз без отдыха подтягивается, а гранату швыряет — не видно, где упала. И рисует хорошо.

— Ну что, друзья, поправился ваш Дозор? — спросил Яков Михайлович.

— Поправился.

— Тогда вот что, — говорит Борис, — через неделю будет в нашем отряде сбор на тему «Четвероногие друзья человека». Вы всем расскажете, как Дозора спасли и вылечили.

Когда мы вышли из кабинета, Борис сказал нам:

— Этот сбор Яков Михайлович придумал ещё в тот день, когда вы собаку нашли. Понятно?

Это был замечательный сбор!

Все нас хвалили. Вовка рассказывал, как мы Дозора лечили. А я привёл его, чтобы показать всем. Дозор сидел спокойно, и все его гладили. Только раз всего и зарычал, когда мимо полуторка проехала. Он всегда на машины рычит.

Потом Тоня рассказывала о собаках, как они человеку помогают. И ребята про своих собак говорили. А Соня Бабина прочитала рассказ про пограничника Карацупу и про его ищейку.

Под конец выступил Яков Михайлович. Он говорил, что ребята должны любить и охранять животных, которые полезны человеку. Про птиц рассказывал, как они много разных вредителей сельского хозяйства уничтожают. И тут Яков Михайлович стал стыдить ребят, которые разоряют птичьи гнёзда, кидают в собак камни. И все сразу догадались, что это он про Митьку говорит.

Митька вдруг встал и сказал:

— Яков Михайлович, я больше никогда не буду разорять гнёзда. И собак бить не буду. Честное пионерское! А к весне я пять скворечников сделаю!

И тогда мы решили всем классом сделать много скворечников и устроить птицам хорошую встречу.

Когда все шли домой, меня и Вовку догнал Митька и говорит:

— Я себе тоже собаку найду.

— Попробуй, — говорит Вовка, — поищи.

А на другой день, когда мы с Вовкой учили Дозора через забор прыгать, к нам Пашка Юдин пришёл с фотоаппаратом и сказал:

— А ну, пацаны, давайте я вас с вашей собакой сфотографирую для стенной газеты.

Подумаешь — «пацаны»! Если ему отец фотоаппарат купил да он лыжный костюм надел, так уж и думает, что большой, а сам в седьмом классе. Но мы ему ничего не сказали: ещё фотографировать не станет. Щёлкнул он нас. Через некоторое время фотографию наклеили в газету «Советский школьник». Мы там здорово получились: сидит Дозор, а мы с Вовкой по бокам. Дозор прямо как овчарка, только левое ухо висит немного. Но это ничего: он всё равно как овчарка, всё понимает.

Мы его научили портфель носить, ложиться, когда говоришь «ложись», искать разные вещи. Он всё время со мной. Вот скоро Вовка придёт. Он Дозора считать учит: напишет цифру, а Дозор должен гавкнуть, сколько там написано. Пока он цифру «один» понимает, да и то гавкает только при мне. Дозор меня больше слушается. Он и защищает меня всегда. Вот вчера вагинский козёл как попрёт на меня. Я так и попятился. Дозор увидел это да как бросится на него, так козёл такого стрекача дал, что даже через плетень в палисадник перемахнул. Раньше никогда не перепрыгивал, а тут перепрыгнул.

Вот он какой, мой верный Дозор!

Зимняя дорога

В классе писали диктант. Всё шло хорошо, пока на край окна не село весёлое солнце, свесив длинные тонкие ноги — лучи. Одна нога наступила на белый тетрадный лист, на котором Володя Чижиков старательно выводил: «Пионеры нашли в лесу логово волка». Солнце наступило на первую букву слова «волка», и «в» теперь стало не фиолетовым, а рыжим.

«Волк начал линять, — решил Володя. — Наверно, у него полинял только хвост, вот сейчас солнце наступит на другую букву, и тогда…»

Но капризный лучик не хотел больше заниматься волком, солнце слезло с окна, и теперь его опять не было видно. Оно ушло на школьный двор, туда, где расселись под забором пышные сугробы (как здорово прыгать в них с разбегу!), а в белых лохматых ветках берёз сидели важные снегири. Конечно, на улице солнцу интереснее, чем в классе. А что, если бы оно вдруг подпрыгнуло, скатилось с неба и — в глубокий-глубокий овраг? Стало бы темно-претемно. И все бы заплакали: люди, звери, и среди них волк с полинявшим хвостом, и мама, и даже учительница Нина Петровна. Все бы плакали и причитали: «Где ты, наше красное солнышко? Пропадём мы без тебя». И только бы он, Володя Чижиков, знал тот овраг, куда солнце закатилось. Он привёл бы к оврагу людей, и они все вместе, обжигаясь, стали бы забрасывать солнце на небо.

—…Чижиков! — послышался над головой голос Нины Петровны. — Прочитай, что ты написал.

Володя встал и увидел класс, своих товарищей; они смотрели на него — кто насмешливо, кто сочувственно. А солнце никуда не закатилось; теперь оно сидело в другом окне и подмигивало Володе через замёрзшие стёкла.

— «Пионеры нашли в лесу логово волка», — прочитал Володя.

Класс захохотал.

— Сколько он пропустил предложений? — Голос у Нины Петровны стал точно таким, как у мамы, когда она лупит хворостиной упрямую козу Груню. — Сысоева, скажи.

— Три предложения, — старательно пропищала с первой парты Катька Сысоева.

Зубрилка несчастная! Сыса противная!

— Почему ты не пишешь диктант?

— Я думал.

— Как это — думал? О чём?

— О солнце. И ещё о том, что у волка полинял хвост.

Класс опять захохотал.

— Он только и умеет фантазии выдумывать, — сказал Борька Хвисько.

— Не фантазии, — фыркнула Катька, — а дурачится он.

— Я не дурачусь. Я правда…

— Что — правда? Что — правда-то?

— Про солнце и про волка. У него хвост полинял.

— Сам ты полинял! — крикнул Борька.

И опять все захохотали.

Володя обиделся, схватил пальто, портфель, шапку-ушанку с оторванными тесёмками и бросился к двери. Нина Петровна даже ничего сказать не успела — так быстро он выскочил из класса.

Володя Чижиков — маленький худенький мальчик. Волосы у него светлые и совсем не причёсываются: растут как им вздумается, а глаза серые, и в них живут весёлые, насмешливые искорки. Их Володина мама зовет чёртиками. Учится он в третьем классе, очень любит читать книжки про путешествия и мечтает стать моряком. Или можно пожарником, как дядя Лёня, чтобы носить каску и ездить в красной грозной машине, которая умеет так здорово гудеть.

Володя вышел на школьный двор. Кругом морозно, снежно, а солнце запуталось в берёзовых ветках. Снегири всё ещё сидели там же, в берёзах, и им, наверно, было тепло около солнца.

И почему все над ним смеются? Подумаешь, пропустил три предложения… Разве же он виноват, что задумался?

Володя чувствовал себя одиноким, обиженным, никому не нужным, и ему стало ужасно жалко себя. Как всё-таки несправедливо устроена жизнь! А с Борькой придётся подраться — что он ко всем лезет? Катька Сыса дура и подлиза. И все ребята тоже хороши: хохотали, как будто их кто щекотал. И над чем, спрашивается? Конечно, над ним, Володей, над его курносым, веснушчатым носом, над отвратительным вихром, который растёт куда-то вбок на самой макушке, над его большими валенками. Ну и пусть, и ладно. Вот он сейчас выйдет на дорогу и зашагает, зашагает сам не зная куда, в снега, за горизонт, и замёрзнет где-нибудь в пушистом и мягком сугробе. Его найдут закоченевшего, безжизненного, с запиской в руке: «Нина Петровна, Сыса, ребята! Я вам всё прощаю. Остаюсь ваш Вовка Чижик»…