Вечер открытых сердец - Воробей Вера и Марина. Страница 6

– Слушай, Светка, – подалась Лу вперед всем корпусом, – а он поесть-то тебе давал чего-нибудь?

– Да, – после небольшой паузы ответила Тополян. Казалось, она в чем-то сомневалась. – Там, рядом с банками с огурцами и помидорами, стояли консервы: рыбные, мясные, несколько банок сгущенки…

– А как же ты их открывала? – спросила Каркуша.

Ее всегда интересовали подробности.

– Глеб сбросил мне консервный нож, – пожала плечами Тополян. – Но, если честно, я там почти ничего не ела… Как-то, знаете, не было аппетита…

– Понятно… – протянула Наумлинская. – А воду он тебе давал?

– Да все он мне давал, – несколько раздраженно махнула рукой Светлана. – Разве в этом дело?!

– Нет, конечно, – сказала Лу. – Но все равно интересно.

5

Вопросы, касающиеся потребностей организма, слегка разочаровали Тополян. Она поняла, что где-то совершила ошибку, что внимание слушателей несколько ослабло, интерес чуть погас, иначе бы девчонки не стали спрашивать ее о таких вещах. Нужно было срочно исправлять положение, как говорится, подбросить в камин дровишек. Требовалось добавить в рассказ остроты, подлинного напряжения. Теперь Светлана уже мысленно ругала себя, что придумала всю эту историю с венчанием на небесах, лишив себя таким образом возможности живописать подробности героического сражения с насильником, покушавшимся на ее девственность. Хотя тот факт, что Глеб был далек от мыслей об изнасиловании, полностью соответствовал действительности. Да и дневник Глеба, пожалуй, она приплела напрасно. Нет, на самом-то деле дневник и вправду был, только вот речь в нем шла не о безумной любви Глеба к Тополян, а о его детских переживаниях, связанных с отъездом матери во Владивосток. Да и сама Тополян заинтересовала его исключительно потому, что Глебу она показалась похожей на маму. Впрочем, что толку сожалеть о сказанном. Теперь главное – придумать ударный, незабываемый финал. Да и вообще пора бы уже ей потихоньку закругляться, а то не вечер открытых сердец получается, а бенефис Светланы Тополян. А ведь ей хотелось послушать и чужие откровения. Да, каким-то образом надо было завершать рассказ. И финал его непременно должен был стать мощным, эффектным и по возможности героическим. Все это Тополян очень хорошо понимала и, понадеявшись на собственную фантазию и вдохновение, продолжила свою историю:

– В общем, девочки, чтение дневника продолжалось четыре дня, а на пятый Глеб, опустив в подвал веревочную лестницу, впервые спустился ко мне. Он казался встревоженным. Я не стала ни о чем спрашивать, он заговорил первым. Глеб сказал, что сегодня, пока он ходил в магазин за продуктами, в его квартире кто-то побывал. Сердце мое чуть не выскочило из груди после этих слов. Ведь все это время я втайне надеялась, что меня найдут, хоть и не представляла себе, как, каким образом станет известно, где я нахожусь. Я сказала Глебу, что он, наверное, ошибся, но он лишь отрезал: «Кто-то оставил сок на столике бабушки и еще булку, а на подоконнике следы мужских ботинок». В глубине души я была уверена, что приходили за мной. Конечно, если не знать, что в квартире есть выход в подвал, догадаться об этом невозможно, тем более что люк прикрыт толстой ковровой дорожкой. Изо всех сил я старалась не выдать своих эмоций, но внутри все так и трепетало. Я понимала, что спасение мое теперь стало возможным. Впрочем, слова, прозвучавшие в следующий миг, живо развеяли эти иллюзии. «Мы должны спешить, – изрек Глеб. – Я тебя никому не отдам. Ты уйдешь первой. Я так решил. Потом я позабочусь о бабушке. Я умру последним». С этими словами Глеб достал из кармана маленький бумажный пакетик, развернул его, высыпал белый кристаллический порошок в кружку и, наполнив ее до половины водой, протянул мне. «Пей! – приказал Глеб. – Это цианистый калий. Смерть наступит мгновенно. Ты не успеешь ничего почувствовать». Я стояла не шевелясь, и тогда он поднес кружку прямо к моим губам. Еще секунда, и он бы насильно влил в меня смертоносное зелье. В последний миг я выбила кружку из его рук. «Что ты наделала? – Он смотрел на меня непонимающим взглядом, совершенно без злости. Одно лишь искреннее недоумение. – У меня все было четко рассчитано. На тебя и бабушку. Себя я хотел убить ножом… Что же теперь делать? – На глазах у него навернулись слезы. – Я не смогу зарезать бабушку. Ты сама выбрала этот путь», – сказал Глеб и начал взбираться по лестнице. Я поняла, что через минуту он вернется с ножом. Возможно, тем самым, которым угрожал мне тогда, у газетного киоска… Я не успела схватиться за лестницу. Глеб оказался сильней и проворней. Оставалось одно – ждать. Сидеть и тупо ждать, когда он придет и зарежет меня, как свинью. Атлетическое сложение Глеба, его накачанные бицепсы не оставляли мне никаких шансов на спасение. Уходя, Глеб не выключил тусклую лампочку, сиротливо свисавшую с потолка. Он зажигал ее лишь тогда, когда читал свой дневник. Остальное же время я находилась в темноте, а запах сырости неизбежно навивал мысли о смерти и могиле. И тут, когда крышка люка поднялась и на пол упал конец веревочной лестницы, мой взгляд выхватил из полумрака (поскольку лампочка и впрямь была ватт на двадцать) висящую на стене разделочную доску. Раньше я ее не замечала. Но теперь, увидев, поняла, что такая доска вполне может послужить мне оружием. Она была толстой и очень увесистой на вид. Схватив доску за округлую ручку, я прижалась к стене. Мое оружие оттягивало руку. Доска оказалась тяжелей, чем я могла предположить. Показалась нога Глеба, потом вторая… Инстинкт самосохранения подсказывал мне, что надо действовать, но заставить себя оторваться от стены и перейти в наступление я не могла. Чувствуя, как силы покидают меня, я сползала вниз по стене. Доску я прятала за спиной. Глеб шагнул ко мне. Я поднялась на ноги. Его лицо казалось безмятежным, и даже улыбка застыла на губах. Приблизившись ко мне, Глеб тихо сказал: «Я люблю тебя и прошу твоей руки. Ты согласна стать моей женой?» Не знаю, что тогда случилось со мной, но губы сами вымолвили тихое «да». И тогда Глеб вытащил из-за пояса нож. «Я скоро приду к тебе, родная! Ни о чем не печалься», – прошептал он побледневшими губами. В следующий миг Глеб замахнулся, целясь мне в самое сердце, совсем близко от моего лица сверкнуло стальное лезвие, я резко присела, схватила прислоненную к стене доску, вскочила и, не дав себе ни секунды на размышление, обрушила свое нехитрое орудие ему на голову. Глеб пошатнулся. Я видела изумление и вопрос, застывший в его глазах. Он будто спрашивал меня: «За что?» Медленно Глеб оседал на пол. Наконец он рухнул на бок. Осторожно я перевернула его на спину, глаза его были открыты и невидящим, изумленным взглядом смотрели сквозь меня… – Тут Тополян прерывисто вздохнула, затем закрыла руками лицо и зарыдала.

– Свет, – робко позвала Лу Геранмае, – выпей воды.

Она налила в стакан минералки и, обойдя стол, присела на корточки рядом с Тополян. Та отняла руки от лица, схватила стакан и залпом осушила его.

– Девочки… – охрипшим голосом проговорила Тополян. – Я – убийца. Но я не хотела, честное слово, не хотела…

Все ошарашенно молчали. Да и что тут скажешь после такого признания? Конечно, девушкам было ужасно интересно узнать, что же случилось потом, но задавать вопросы не решалась ни одна из них.

Рассказчица же выпила еще воды, вытерла платком покрасневшие глаза и, спустя несколько минут, заговорила снова:

– Отскочив от мертвого тела, я вцепилась руками в веревочную лестницу, но не успела оторваться от пола, как лестница оборвалась. Не знаю, то ли Глеб на этот раз плохо закрепил ее наверху, то ли движения мои были слишком порывистыми… Я упала на пол и очутилась рядом с ним… рядом с убитым Глебом. Последнее, что осталось в памяти, это закружившаяся над моей головой лампочка… Очнувшись, я долго не могла понять, где нахожусь и что это за люди склонились надо мной. Их лица расплывались перед глазами, а голоса доносились словно откуда-то издалека. Наконец я окончательно пришла в себя. Но тут же, узнав в девушке свою одноклассницу Люсю Черепахину, чуть снова не лишилась чувств. Парень, который сидел рядом, оказался, как я позже узнала, ее другом. Его звали Алеша.