Не надо меня прощать - Воробей Вера и Марина. Страница 9

День рождения был в самом разгаре. Ребятам даже удалось потанцевать под зажигательные ритмы «Смеха», хотя свободного места катастрофически не хватало – зал был полон, и танцевать хотелось всем. Зоя почти совсем освоилась и временами даже забывала, что привыкла стесняться, зажиматься и комплексовать.

«А вот интересно, если вдруг объявят медленный танец, пригласит меня Вадим? Или, может, сама решусь его пригласить? А вот возьму и приглашу, что тут такого?» – пришла в голову Зое убийственная по своей смелости мысль. Но «медляк» не объявляли, и ребята самозабвенно и конвульсивно дрыгались в бешеном ритме.

Боковым зрением Зоя вдруг увидела, что Тополян о чем-то беседует с Вадимом. Вид у нее был заговорщический, и Зою в самое сердце кольнуло смутное беспокойство.

«Зачем я с ней откровенничала? Я же ее совсем не знаю. Просто она тогда использовала мою растерянность, а я, как последняя дура, ей все сразу выложила… Люблю, мол, безумно…Фу, бред какой-то! Стыдно! Стыдно и страшно! Узнать бы, что она там ему нашептывает? В следующий раз умнее надо быть! Тоже мне – душа нараспашку! В наше время только у дураков души нараспашку!» – казнила себя Зоя, то и дело посматривая в сторону Тополян и Фишкина.

Внезапно ей очень жгуче, почти непреодолимо захотелось домой. Или хотя бы на улицу, на свежий воздух. Голова казалась чугунным котлом от дикого грохота, шума, от внутреннего напряжения, не покидавшего Зою с той самой минуты, как она увидела Вадима рядом с Тополян.

Пока Зоя раздумывала, уйти ей или остаться, музыканты объявили перерыв и покинули сцену.

– Фишка, а когда же ты нам споешь? Или ты гитару прихватил, чтоб за нее на обратном пути держаться? – сострил Юрка Ермолаев и сам же первый захохотал.

– Чего ржешь? Спою, конечно, только не ради твоих не особенно прекрасных глаз… У нас есть именинница, если ты помнишь, – беззлобно огрызнулся Фишкин и галантно обратился к Наумлинской: – Милая Ирочка! Позволь мне преподнести тебе сей скромный подарок: мои песни звучат сегодня для одной тебя! Надеюсь, остальные дамы меня простят…

– Давай, Фишка, не тяни! А то не успеешь всю программу выполнить – у музыкантов перерыв минут пятнадцать, не больше, а ты уже пять минут мозги паришь! – снова вклинился Юрка.

Володя Надыкто не произнес ни слова, но по его мрачному виду можно было догадаться, что он не одобряет ни поздравительной речи Фишкина, ни самого подарка. Зоя с любопытством взглянула на Володю. «Ревнует небось… А меня вот никто еще не ревновал», – вздохнула она.

А между Тополян и Фишкиным происходил примерно такой разговор:

– Что ж ты Зоечке внимания не оказываешь? Девочка вон аж извелась вся, сидит как потерянная, – вкрадчивым голосом начала Тополян.

– С какой это радости я должен ей внимание оказывать? – возмутился Фишкин.

– А на уроках с какой радости на нее пялишься? Я же все вижу! А между прочим, Зоечка, к тебе очень и очень неровно дышит. Может, хоть потанцуешь с ней, проявишь великодушие?

– Ты чего, Светка, пиццы переела? Вообще ты верно подметила: да, я смотрю иногда на Зойку, но это совершенно не то, что ты подумала. Я, видишь ли, в Художке учусь… Ну, там живопись, графика, скульптура и все такое. – Вадим издал тяжелый вздох. – Дело это нелегкое, конечно, но мне оно по вкусу пришлось, да и препод хвалит, говорит, способности у меня немалые… Да, так вот… – Фишкин картинно почесал указательным пальцем правую бровь и продолжил усталым тоном: – А в задачу художников, Светочка, если ты не в курсе, помимо прочих упражнений, входит тренировка зрительной памяти. Надо запомнить, например, чье-нибудь лицо детально, а потом сесть и портрет написать. Только лучше, чтоб лицо было заурядное, неяркое, из толпы, чтоб задачу, так сказать, усложнить. Усекла? Вот я и выбрал Колесниченко. С такой внешностью ее год можно запоминать – не запомнишь. Но тем интереснее…

– Ну и как, портрет получился или ты еще в процессе изучения объекта? – проворковала Тополян, мучительно соображая, правду ли сказал ей Фишкин или же виртуозно выкрутился.

– Да как сказать… – замялся Вадим. – Если честно, не очень получается, времени нет серьезно поработать. Но получится обязательно, уж будь спок!

– А покажешь, когда нарисуешь? – не отставала Тополян.

– Заметано, – отрезал Фишкин и демонстративно отвернулся от девушки.

Ему основательно надоел этот дурацкий разговор. Вадим устал от собственного вранья. Ни в какой Художке он не учился, слишком для этого был ленив и необязателен, хотя по настроению иногда рисовал, и довольно неплохо, особенно портреты. Вообще врать Вадим не любил, утомительное это занятие, потому и врал только в крайних случаях. В таких, например, как этот.

«Глупо, конечно, оправдываться… Какое ей дело, блин, на кого я смотрю? Ну, кажется, поверила, а то еще разнесет по всему классу, что я в эту мышку закомплексованную втюрился. Вот это будет прикол!» – Фишкин представил себе эту нелепую ситуацию в лицах и даже прыснул от внезапного приступа смеха.

К счастью, Ермолаев напомнил ему, что наступил подходящий момент для пения, и Вадим не без удовольствия переключился на Наумлинскую. Ему нравилось дразнить ревнивого Надыкто.

Он удобно и основательно устроился на стуле, проверил, устойчиво ли лежит инструмент на коленях, прежде чем начал тихонько, как бы нехотя перебирать гитарные струны.

Лу, обведя взглядом присутствующих, толкнула Черепашку в бок и прошептала ей на ухо:

– Слышь, Че, на Зою погляди! А ты еще сомневалась. У нее же все на лице написано. Значит, Светка не врала, когда туманно намекала на ее особое отношение к Фишке! Как думаешь, а?

– Я думаю, что это не ее дело и не наше тоже. Тополян-то чего парится на эту тему? Не понимаю! Разве что из вредности… Хотя, наверно, предупредить Зою не мешало бы.

– О чем ты ее предупреждать собираешься? – вскинула свои тонкие, словно нарисованные брови Лу.

– Как это «о чем»? – уставилась на нее Черепашка. – Зоя наверняка думает, что Фишка – сказочный принц, весь такой белый и пушистый! Только как бы это сделать, ну-у… поделикатнее, что ли…

– Да чего тут деликатничать! – возразила Лу. – Или говорить прямо, или вообще пусть все идет своим чередом! Пусть сама разбирается.

– Нехорошо как-то получается, – покрутила головой Черепашка. – Мы с тобой, как две сплетницы, обсуждаем личную жизнь человека за его спиной… Я так не люблю.

– Ну вот и не запаривайся! – не без ехидства заметила Лу. – Зое же не десять лет – со временем сама поймет, что к чему.

– Так-то оно так, – неуверенно пожала плечами Люся. – А если ей в голову что-нибудь экстремальное придет? Ну, вроде суицида… Всякое же бывает…

В эту секунду она вспомнила Женю Кочевника, который забрался на крышу девятиэтажки и грозился прыгнуть вниз, если его девушка Маша к нему не вернется. Тогда все закончилось благополучно, хотя Женя заставил попереживать за себя многих людей, включая Черепашку.

– Ладно, посмотрим, – сдалась наконец Лу.