Детская книга для мальчиков - Акунин Борис. Страница 56

Ластик в замешательстве оглянулся на солдата. Из-под забрала донесся веселый смех, и рука в перчатке расстегнула застежки шлема.

— Дмитрий! Мой Дмитрий! — пронзительно вскричала Марина.

И лицо ее преобразилось. Сухие губы раздвинулись в улыбке, обнажив ровные, белоснежные зубы — большую редкость в эпоху, когда о зубной пасте и слыхом не слыхивали. Глаза будто распахнулись, наполнились светом.

— Мой милый, — тихо проговорила ясновель можная пани. — Наконец-то…

Царь стоял на месте, смотрел на нее не отрываясь и, кажется, не мог пошевелиться. Тогда она сама шагнула ему навстречу, обняла своими тонкими белыми руками и стала целовать в щеки, в лоб, в губы. И первым же прикосновением будто исцелила его от паралича.

— Марина! — задохнулся государь, крепко прижал ее к себе.

Тут Ластик застеснялся — отошел в сторону, отвернулся. Чудеса да и только! Вот что любовь с людьми делает. Меняет прямо до неузнаваемости. Кто бы мог подумать, что эта самая Марина, столь мало ему понравившаяся, может так улыбаться, говорить таким голосом. Оказывается, она в самом деле редкостная, просто невероятная красавица, не соврал Юрка. Наверное, она всегда такая, когда с ним.

Неудивительно, что Юрка голову потерял. Сколько ни отговаривал его Ластик от безумной затеи — нарядиться рейтаром — всё было впустую. И слушать не стал.

В Кремле прикрытие обеспечивал Басманов. Было объявлено, что государь и его первый воевода заперлись в царских покоях, чтобы обсудить план будущего похода. Даже слугам входить в кабинет запрещалось. На самом деле Басманов сидел там один-одинешенек, если не считать жареного поросенка и бочонка романеи, а православный государь, презрев риск неслыханного скандала, поскакал на свидание с прекрасной полячкой.

Неправильно это, безответственно и очень глупо, думал Ластик, разглядывая полог шатра. Но зато как красиво!

Кто-то слегка дернул его за рукав.

— Благородный принц, — зашептал астролог со своим квакающим акцентом, — прости, что не представился твоей светлости как следует. Русские люди, у кого я учился русскому языку, звали меня Едварием Патрикеевичем Кельиным — так им было проще.

— Почему «Патрикеевичем»? — тоже шепотом спросил Ластик, покосившись на влюбленных.

Всё целуются.

— Имя моего отца было «Патрик».

— Ты хорошо научился нашему языку, — рассеянно сказал Ластик, не в силах отвести взгляд от Юрки и Марины.

Это, значит, и есть настоящая любовь? Про которую снимают кино и пишут романы?

— Трудно учить лишь первый, второй и третий иностранные языки, — ответил англичанин. — Начиная с четвертого, они даются всё легче и легче. Мне всё равно, на каком языке объясняться. Я изучил все наречия, какие могут понадобиться ученому и путешественнику — девятнадцать живых языков и четыре древних.

Эти слова напомнили Ластику профессора Ван Дорна — тот тоже говорил, что владеет «всеми языками, которые имеют для него значение».

Он перевел взгляд на астролога и увидел, что «Едварий Кельин» смотрит вовсе не в лицо собеседнику, а на его грудь.

— Не позволит ли мне твоя светлость получше рассмотреть этот превосходный алмаз? — попросил барон.

И, не дожидаясь разрешения, двумя пальцами приподнял Камень, опустил со лба лупу, замер.

Очень это Ластику не понравилось. Он хотел высвободиться, но англичанин умоляюще прошептал:

— Одно мгновение, всего одно мгновение, мой славный принц! — И застонал. — Ах, какая божественная рефракция! Совершенно идеальная! Неужели это он? О, силы небесные! О, великий Мурифрай!

Ластик вздрогнул, но Келли и сам весь дрожал. Слова лились из него всё быстрей, всё лихорадочней. Кажется, астрологу и вправду было все равно, на каком наречии изъясняться.

— Последний раз его видели в Париже накануне Варфоломеевской ночи! Дошли ли до вашей страны вести об этом ужасном злодеянии, когда католики коварно набросились на гугенотов и зарезали несколько тысяч человек? Ювелир Ле Крюзье, которому рыцарь де Телиньи передал сей алмаз для огранки, был гугенотом. Когда к нему ворвались убийцы, Ле Крюзье швырнул камень в Сену. Но этот алмаз надолго не исчезает! Скажи мне, о принц московский, как к тебе попало Райское Яблоко?

О магическом кристалле, великой трансмутации и Философском Камне

Странный человек разогнулся. На собеседника через лупу смотрел глаз, круглый и выпуклый, как у рыбы.

— Кто ты? — только и нашелся, что прошептать пораженный Ластик.

— Я звездочет, алхимик, рудознатец (минералог) и балователь (медик), — важно ответил Келли. — Искусству постигать тайны бытия я учился у великого Джона Ди, придворного чародея королевы Елизаветы Английской, а титул барона получил от австрийского императора Рудольфа, просвещеннейшего из государей. Со мной ты можешь быть совершенно откровенен. Я — единственный, кто способен тебя понять, о чудесный отрок. — Он убрал лупу и впился взглядом в лицо Ластика. — Про тебя толкуют, будто ты ангел, побывавший в Раю и вернувшийся на Землю. Я был уверен, что это глупые выдумки московитов, известных своим невежеством и суеверием. О, прости! — Барон прикрыл ладонью рот. — Само сорвалось. Но раз ты владеешь Райским Яблоком, значит, ты, действительно, побывал в Ином Мире! Именно там ты получил Камень, и твоя миссия — вернуть его людям. Я угадал?

Эдвард Келли возбужденно облизнул губы, смахнул со лба капельки пота.

Ластик был взволнован ничуть не меньше. Оказывается, ученые семнадцатого века знают про существование Камня!

— Да, я был там… Но я ничего не помню… — забормотал князь-ангел. — Возвращение в бренную плоть лишило меня памяти.

— Ты был там! — возопил Келли, не дослушав, и поднял глаза вверх. — Благодарю тебя, могучий Мурифрай!

Ластик был уверен, что царь и его невеста обернутся на этот вопль, но те по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу, и, похоже, ничего вокруг не замечали.

— Какой великий день! — Барон всхлипнул, по его толстым щекам стекали слезы. — Я знал, я чувствовал, что Мурифрай не напрасно позвал меня в Московию!

— Кто это — Мурифрай?

Англичанин торжественно воздел палец:

— Дух-покровитель алхимиков. Но скажи мне, о пришелец из Иного Мира, неужто ты совсем ничего не помнишь?

— Совсем.

Келли деловито осмотрел его и даже слегка ущипнул за ухо.

— Хм, я не нахожу в тебе ни одной из пяти ангельских примет. Уши твои не холодны, волос не золотист, глаза не круглы, кожа не бело-розова, а лицо не идеальной формы.

За лицо Ластик обиделся, подумал: на себя бы посмотрел, параллелепипед несчастный!

— Но, может быть, ты сохранил способность слышать голоса из Иного Мира? — пытливо уставился на него англичанин.

— Что?

— Ничего, это мы проверим. — Келли скользнул взглядом вниз, на Камень, и больше уже головы не поднимал — всё не мог наглядеться. — Известно ли тебе, что император Рудольф разыскивает этот алмаз по всей Европе и сулит за него герцогский титул, миллион золотых дукатов и три города с деревнями? Три настоящих каменных города, населенных трезвыми и трудолюбивыми горожанами — у вас в Московии таких чудесных городов нет.

— Ничего, скоро будут, — заступился за отчизну Ластик. — А к алмазу ты, барон, не поползновенничай (не подкатывайся). Я не уступлю его никогда и ни за что.

Англичанин аж отшатнулся, демонстративно спрятал руки за спину.

— Что ты! Что ты! Ни за какие богатства не согласился бы я обладать этим предметом! Я всего лишь советую юному лорду избавиться от опасной реликвии, передав ее императору за хорошее вознаграждение. Если же с Рудольфом из-за Камня случится беда, я горевать не стану.

Он снова наклонился к Ластику и перешел на еле слышный шепот.